Осенняя зарисовка

         Сегодня в свой офис я пришел раньше обычного. И не потому,  что  очень спешил на работу, просто был понедельник и мои коллеги, видимо, решили припозднится, по  разным для каждого причинам. Была осень, не ранняя и не поздняя, самая осенняя и томная,  в той  своей пышной рыжине листопада, когда  и взору приятно, и душе спокойно.
          И все было обыденно, отработанно до мелочей, размеренно распорядком дня. Помещение в котором, мы, работали было тесное, не уютное, со множеством шкафов, столов, с узкими проходами между ними, стендами и картами по стенам, кондиционером и большим железным сейфом для особой документации. Все это помещение делилось на два: маленькое, где работал я и большое, где работали мои соратники. Это были трое мужчин, солидные, судя по их возрасту и жизненному опыту военные пенсионеры, видавшие в своей жизни всё и вся в отличие от меня, на много их моложе.
           Рабочее утро всегда волнует меня, будоражит чувства, как крепкий кофе, и с каким - то особым трепетом и интригой, любопытством иду обычно  к своему офису. Всегда интересно, когда трое мои коллег приходят на работу, выполняя мужской ритуал приветствия. Пожимая друг другу руки, начинают включать свои компьютеры, щелкая быстро и ритмично по клавишам. Потом начинается общение: новости и курьезы, пробки на дорогах и политика.
           Люблю эти  моменты, улавливая их голоса и интонации из своей маленькой коморки, как бы вроде, подслушивая, что-то интимное, сокровенное.
           Слушаю, не вступая в беседу, и то улыбаюсь, когда кем-то рассказанная забавная история веселит их и они дружно смеются, то становлюсь серьезным, осознавая и переживая вместе с ними перипетии политики.
           Утро совсем проснулось, но было еще тихо и ясно. Я встал возле окна и  смотрю на осеннюю жалость, приятную и невесомую. 
           Беседы в соседнем помещении на время смолкли. Слышны только клацанья по клавишам клавиатур. Работают. Редко зазвонит телефон, и какой-то басистый голос скажет пару фраз, и снова только монотонное щелканье.
           Вдруг слышу шаги, шорох. И голос знакомый, давно изученный до мелочей в своих выражениях, порой грубых  и резких произносит:
           - Мужики, как же красиво на улице!
           - Золотая осень, очей очарованье, помните Пушкина?, - произнес другой голос, не менее грубый.
            Наступила пауза и я как бы через стену осязал, представлял, как мужчина, подошел к окну и смотрит на природу сквозь него и умиляется пышными красками осени.
            Я продолжал смотреть на улицу, пытаясь определить  направление взгляда моего коллеги, стоявшего, как и я у окна, но в соседней комнате, за стеной. Красиво же, мило! Дворник во дворе пытается собрать опавшую листву, сметает её в кучи, и руками, сгребая, втискивает желтые, мягкие пучки в черный мешок, видимо так удобнее. А эти листья, сметенные им, от легкого дуновения ветра разлетаются в стороны, будто играют и смеются, как непоседливые дети.
            А, солнце, то прячется за облако, то,  как вспышка озаряет и очерчивает контуры  осени, в особую ярь, четкую и понятную.
            Неожиданно голос мужчины, видимо, еще стоящего у окна, словно  та же вспышка солнца, уже не грубо, приятно, произносит:
          - Солнце то, какое яркое, как будто осень улыбнулась!
            И никто не ответил ему. Видимо каждый, как и я о чем то подумал, но не смог, не опровергнуть, не сказать что - то восклицательного в силу своей мужественности.
           Осень плыла по своему маршруту. Обыденность смешивалась с ней, тая краски и мысли, и кто-то смотрел на увядание природы из окна или на яву, с грустью или радостью, то ли, вспоминая, стихи или песни, то ли сами, размышляя, сочиняли что то, не вслух, стесняясь своей чувствительности.