про зубастого

Волхв писал, ручка, казалось, сама выводила ровные буквы, зелёные чернила, прежде чем высохнуть успевали сверкнуть изумрудами,,,
Опасным считалось упоминание волка вслух, проговаривал Волхв, выводя буквы, чтобы не накликать его: «Про волка речь, а он навстречь».
Поэтому, так же как и для медведя, существовали разные заместительные слова: «серый», «зубастый», «лютый», «куманек», «бирюк», а то и «лесной бес». И, как повелось в славянской народной магии, важную роль в защите скота играли заговоры «от дубравного зверя медведя и медведицы и щенят их, от волка и волчицы и щенят их, от насланного волка, от лихого человека».
Волхв, погруженный в свои записи, осознавал всю важность выбранных слов. Его перо скользило по бумаге, утопая в зелёных чернилах, словно сам луг, покрытый росой. С каждой буквой, выведенной аккуратным почерком, в его сознании возникали образы из былого — волки, о которых давно шептали в преданиях, их звериная природа и таинственный дух, окутанный страхом и восхищением.

Упоминание волка вслух было как бы зовой судьбы, рискуя пробудить недобрые силы. Слова о волках никогда не произносили легкомысленно; они были словно заклинания, способные вызвать нежелательные последствия. За этим стоял глубокий культурный код — волк был не просто хищником, он был воплощением силы, осторожности и даже зла, которому не следовало открывать двери своих мыслей и желаний.

Поэтому, описывая его, Волхв прибегал к искусным заменам: «серый» — слово, что вкушало в себе оттенок беспокойства, «зубастый» — подчеркивало опасность и мощь; «лютый» — выползал из уст с желанием укрыть настоящую природу хищника. Все эти слова были магическими замками, создающими невидимую преграду между миром людей и миром животных, мифов и реальностью.

Волхв знал, что оборотень, который носил облик волчьего пастыря, также был символом и хранителем, чьи намерения могли быть как добрыми, так и злонамеренными. Заговоры, которые ему доводилось записывать, стали распорядком гнездящегося в его душе беспокойства. Они звучали как молитвы и заклинания: «от дубравного зверя медведя и медведицы и щенят их, от волка и волчицы и щенят их, от насланного волка, от лихого человека». Каждое слово было пропущено через призму опыта и мудрости предков, и каждый обряд наделял силами, охраняя стада и семьи.

Этот ритуал, этот магический круг слов соединял их с духами, давал возможность услышать древние голоса леса и ощутить присутствие тех, кто всегда был поблизости, но оставался на грани между известным и непознанным. Волхв понимал, что это его призвание — оставить след в истории, донести до потомков страхи, мудрость и защиту, заключенную в словах.

Его рука продолжала двигаться, и страница постепенно заполнялась заклинаниями, которые, словно мосты, соединяли мир людей с миром существ, охраняющих леса и поля. Каждый символ, каждая строка приближали его к пониманию божественной системы, в которой восседали волк и пастырь, переплетаясь в бесконечном танце жизни и смерти, силы и уязвимости.