Ну, так как, быть или не быть, Володя?

Эта брошенная в «сердцах» фраза Юрием Любимовым в адрес Владимира Высоцкого на репетициях «Гамлета» стала мэмом в театре. Высоцкого этим просто изводили, а многие не могли понять, почему, при таком актёрском ансамбле, Высоцкий – Гамлет? Ну, Хлопуша - это без вопросов, а Принц Датский? Он же должен быть из другого теста, а так получился Датский Хлопуша! В общем-то я видел в этой роли только Леонида Филатова, кто-то скажет, что его в то время ещё не было  в театре, да, нет, был, правда на третьих ролях, наверное, ещё не созрел, не оброс театральным мясом. Ведь он на восемь лет моложе Высоцкого, хотя в этой постановке он участвовал, но мало кто его видел. Но вот у меня в глазах, только он. Ну, это было некое вступление в тему, а я хотел бы начать, можно сказать, с конца.
Стояло жаркое лето 1980 года, полным ходом шла столь долгожданная Олимпиада. У супруги закончился декретный отпуск, она вышла на работу, а я взяв отпуск очередной суматошно проводил время с годовалым сыном, да ещё занятия по аспирантским делам, но дома, осенью надо было сдавать кандидатский минимум по английскому и философии. В общем, нормальная весёлая жизнь. И вдруг, как-то к вечеру, звонок из Одессы, одна из наших любимых подружек, почему-то в Одессе, у нашей семьи были только подруги: «Ребята, послушайте, у вас, в Москве сейчас, наверно, траур?» Мы не поняли: «Леночка, дорогая, какой траур? У нас же Олимпиада!» Молчание в трубке, потом как рубанёт: «Ну, как же, ведь Высоцкий умер! Завтра прощание и похороны, вы разве не пойдёте?» Теперь минута молчания у нас: «Лена, да мы ничего не знаем! Радио, телевизор только о соревнованиях, в газетах пусто, а я из дома только в магазин да в детскую кухню». В трубке чуть ли не рыдания: «У нас вся Одесса гудит!» Нужно что-то отвечать, а о чём, когда полная неизвестность. «Лен, ты знаешь, я сейчас попробую что-нибудь разузнать и тебе перезвоню! Ты сейчас дома? Ну вот, подожди немного, не расстраивайся так. Это жизнь, и она на этом не кончается!» Понятно, что никчёмные, дежурные слова, а для меня тоже шок, хотя к Высоцкому, его творчеству, я отношусь достаточно прохладно, но полное отсутствие информации очень беспокоит и, откровенно говоря, здорово заводит. Перезвонил друзьям, все в курсе, но весьма насторожены. В Москве, наверняка, всё будет перекрыто, никаких процессий в городе, где полным ходом идёт Олимпиада и так столицу вычистили в полном и переносном смысле, а именно, чистота на улицах, какой не было долгие годы, но чистота, в том числе, от «ненужных» людей. Москва почти пустая, одна милиция. Ну, какие тут громкие похороны, особенно такой значимой в народе личности. И действительно, отец, как человек вполне информируемый, сразу сказал, что всё перекроют, огромное количество милиции уже нагнали, так, что сиди сын дома, занимайся внуком и диссертацией, и не вздумай никуда ездить. Хотя уже было известно, что похоронят Владимира Семёновича Высоцкого на Ваганьковском кладбище, а также, что энтузиасты планируют организовать траурное шествие после отпевания в церкви на Верхней Радищевской от Театра на Таганке  в сторону Пресни, через весь город. Я думаю, не прошло и часа звоню Лене, в Одессу, всё докладываю как есть и слышу, что она немного успокоилась и уже способна трезво размышлять. В итоге, мы договорились, что они с подружкой Катей приедут в Москву на девять дней после кончины Высоцкого, чтобы проститься с ним на Ваганьковском кладбище. Несмотря на стеснённые обстоятельства, мы жили тогда в однокомнатной квартире, я тут же согласился их с радостью принять у себя и сопровождать в поездках по Москве. До сих пор не понимаю, как мы разместились, но всё вышло замечательно, хотя я так и не усвоил до конца их желание непременно посетить могилу на Ваганькове, ну да ладно. Мы доехали на метро до станции «Улица 1905 года» и людская очередь начиналась чуть ли от моста вдоль забора кладбища. Тут мы узнали все подробности похорон Высоцкого, и что процессия насчитывала более ста тысяч, и что люди прорвали все кордоны милиции, и что несли гроб на руках, правда, потом загрузили в автобус, но народ упорно шёл за гробом «великого барда». Могила Высоцкого находилась в первом ряду захоронений совсем недалеко от входа, всюду звучал его голос, было очень много магнитофонов, а такой горы цветов я ещё никогда не видел, по-моему даже креста не было видно. Милиция установила два коридора, туда и обратно, и не давала останавливаться или отклоняться от установленного маршрута, но мои одесситки были в полном порядке и поэтому уговорили пацанов в охранении пустить их посмотреть могилу Есенина, да и, вообще, осмотреть знаменитые захоронения, поскольку были на этом кладбище впервые. Кстати, благодаря им я впервые увидел могилу Леонида Енгибарова, которому Высоцкий посвятил песню «Канатоходец» и который умер в тот же день, 25 июля, только восемью годами ранее, и сейчас я понимаю, что памятник на его могиле, наверное послужил неким прототипом нынешнему памятнику на могиле Высоцкого, тем более, что их могилы почти рядом. Домой мы возвращались притихшие, подавленные физической, а, в большей степени, эмоциональной усталостью, обмениваясь короткими репликами, поддерживая друг друга. Ну, а дома меня отправили гулять с уснувшим сынулей, а девочки приняли душ, немного отдохнули и к нашему возвращению уже были готовы продолжать этот скорбный вечер. К тому же за это время к нам подтянулись друзья, кто-то принёс даже фото Высоцкого, кто-то его записи. В итоге, набралось порядка двенадцати персон, конечно наша кухня, можно сказать, трещала по швам, но, всё-таки, разместились все. Так за «рюмочкой чая» начались задушевные беседы, оказалось, что никто из компании Высоцкого не видел, и вот тут я начал вспоминать.
 Вообще-то я люблю театр и первым эту любовь мне привил мой дедушка по маминой линии, поскольку они жили на улице Островского, рядом с Большой Ордынкой, он был завсегдатаем филиала  Малого Театра, расположенного на этой улице, буквально в двух шагах от его дома. Чего только мы там не посмотрели. Почему-то все думают, что в филиале в спектаклях не участвуют ведущие артисты театра, так вот, это совсем не так, причём Малый театр всегда отличался классическим репертуаром и что, очень важно, в классической же интерпретации, поэтому я воспринимал театр только в такой концепции. До сих пор отчётливо помню не только характерные образы героев постановок, но даже удивительный запах этого театра. И вот, как-то, мама, главный театрал в нашей семье, предложила мне составить ей компанию для похода в, тогда шумевший по Москве, Театр на Таганке. Это был 1968 год, я, почти взрослый девятиклассник, уже достаточно хорошо разбирающийся в театральных тонкостях, как я считал, с удовольствием согласился посетить совершенно не ведомый мне театр, а он был на слуху у всей Москвы. И «Добрый человек из Сезуанна» по Брехту, и «Десять дней, которые потрясли мир» по Уэллсу, и «Антимиры» Вознесенского, все эти спектакли шумно обсуждались театралами, но мы должны были посмотреть более, как нам казалось, «спокойный» спектакль – «Жизнь Галилея», где главную роль исполнял ещё малоизвестный артист, но уже популярный бард, поскольку в этом году вышла его первая пластинка, как раз после тридцатилетия, Владимир Высоцкий. Естественно, я был крайне удивлён этим зрелищем, начиная с декораций, когда кусок, якобы, кирпичной стены и грубо сколоченный массивный деревянный стол должны были воссоздать черты соответствующей эпохи и страны, а крикливые, истеричные монологи должны были помочь нам понять душевные драмы великого учёного. Да, и учёного ли, поскольку по мысли режиссёра перед нами был революционер, поднявший бунт против общества и церкви, а всего-то сказал:  «И, всё-таки, она вертится!» Нет, я не понял и не принял спектакля, а актёр не понравился, он выглядел чересчур суетливым и эксцентричным. Но поскольку мы сидели в маленьком зале, очень близко от сцены, что называется «глаза в глаза», чем-то он меня задел. Я начал слушать его песни, нашёл и прочитал стихи, хотя, как поэт Высоцкий издавался крайне мало, и понял, наконец, что все его душевные метания мне не близки, стихи читать очень тяжело, а его песни, за небольшим исключением, мало трогали. Как-то всё мимо!
И вот, однажды, осенью 1972 года студент-третьекурсник снова оказался в ситуации «глаза в глаза» уже со знаменитым бардом на его концерте в прославленном зале Политехнического музея. Всё получилось весьма нетривиально. После занятий в институте мы поехали на встречу с друзьями из Восьмого Творческого Объединения МИФИ в ДК «Замоскворечье» и тут какой-то фанат отрапортовал: «Мужики! Сегодня в семь, концерт Высоцкого в Политехническом, давайте смотаемся, я знаю как попасть!», ну, я тоже увязался за компанию с отчаянными мифистами. В итоге, мы оказались у служебного входа в Политех, который был всегда закрыт, но мы были не одни, всего таких умников набралось человек двадцать. Этот подъезд выходил на Проезд Серова и на здание ЦК ВЛКСМ, я это хорошо знаю, поскольку только в сентябре этого года ездил сюда от комитета комсомола института, где нам вручали знамя строительного отряда ВУЗа. Так вот, без четверти семь к подъезду подкатывает невзрачная «Волга», из неё выходят четверо и среди них Высоцкий, его я узнал сразу, хотя Владимир Семёнович изменился, длинноволосый, в твидовой кепке, одет модно и дорого, но крайне небрежно, и с недобрыми глазами. Мы сразу расступились, но он остановился: «А что вы здесь, мужики?» «Да, вот Вас ждём, а на концерт билетов нет!» «Как нет, а по рублю найдётся? Вот вам и билет!» Двери уже предупредительно открылись: «Проходите, Владимир Семёнович!» «Да, нет, отворяй шире калитку, отец, а эти все со мной! Да, Сева, ты билеты-то собери!» Нас повели в зал через «выход», потом Высоцкого отделили и, как бы, про нас забыли. Уютный зал, и без того маленький и для концертов абсолютно непригодный, был забит под завязку, но жаждущему всегда найдётся местечко. Первое, что бросилось в глаза, когда вошли в зал, даже не толпа нетерпеливых фанатов, а огромное количество магнитофонов прямо на сцене, ну и, конечно, как терпимо все к друг другу относились, ни скандалов, ни претензий, просто братство какое-то любителей прекрасного, а вот, прекрасного ли? Протиснуться далеко я не сумел, так и остался стоять около двери, буквально в двух шагах от сцены, зато теперь могу сказать, что видел Высоцкого, как это называется, в деталях. Представьте, ладно скроенный крепыш, невысокого роста, с копной длинных, и когда-то модно подстриженных волос, в чёрной «водолазке» и модных расклешённых джинсах. Перед выступлением он начал беседовать с залом, объяснил, что музыкант он посредственный, но вовремя понял, что его стихам просто необходима ритмическая основа, вот он и взял гитару в руки. Первую песню сочинил десять лет назад, а когда выпускали пластинку ему аккомпанировали профессионалы, но не это для него важно, а то, что с гитарой он чувствует себя значительно уверенней. А потом он запел, его голос грубый и хрипловатый, как будто надтреснутый, безусловно, завораживает. Как он рвал свою душу! Уже позже, вспоминая тот вечер, я, наконец, понял, что же меня всё время напрягало – это его вечно расстроенная гитара и его руки, какие-то корявые натруженные пальцы с толстыми некрасивыми ногтями, руки рабочего, а не артиста. Потом он рассказал, как готовился и играл Гамлета, и вот до сих пор, уже год, по прежнему думает, что не так, и не может забраться в голову к Шекспиру за разъяснениями, а ещё его спросили, какое прозвище у него в театре, а он неожиданно, признался, что во время учёбы на актёрском отделении студии МХАТ его прозвали «Васёк», а почему не пояснил. Весь концерт длился не более часа и к концу было видно, что артист устал, и без того хриплый голос, стал сипеть, пора было заканчивать. Наверное, всё это было интересно, но, надо честно признаться, совершенно не моё! Я не стал дожидаться окончания представления и тихонько вышел, так же как и пришёл. В вестибюле было пусто, гардероб мне был не нужен, свою курточку я так и держал в руках, и уже через главный подъезд я вышел в пропитанную дождём осеннюю Москву.
Ну, вот почти через восемь лет, мы тесно прижавшись сидим и пьём за память этого человека, чья короткая жизнь была буквально насыщена взлётами и падениями, головокружительными успехами и чувствительными неудачами. Уже далеко за полночь мы поняли, как же все устали, какой тяжёлый день был в нашей жизни. Как ни странно, но все мы уютно устроились в нашем маленьком гнёздышке, а всё-таки на следующее утро милые мои одесситки решили нас покинуть и переехать к подруге, поскольку запланировали ещё пару дней провести в Москве, а у меня из головы не выходили наши вчерашние разговоры и как-то уже для себя самого хотелось сформулировать собственное мнение о Владимире Семёновиче Высоцком. Действительно, за исключением актёрского образования, он во всём был самоучка, поэтому стихи его пытались править в редакциях, а он этого не позволял, хотя редакторы подчас бывают ещё те, как вы знаете, гениальный Михаил Казаков в своих «Покровских воротах» очень точно и тонко показал этакого профессора филологии, который не написал ни строчки, за исключением диссертации, но готов научить каждого, как обходиться с ямбами и хореями.
Так, что это был за человек? Удивительно, его любили и ненавидели, и практически никто не относился к нему равнодушно. Мне трудно после всего-то двух встреч, что-то сказать о нём, но вот, однажды, я услышал в  интервью Вениамина Смехова его краткую характеристику. «Кто он, Владимир Высоцкий? Великий поэт – нет! Великий музыкант – нет! Великий актёр – нет! А кто же? Гений!» Я не знаю, как они  друг к  другу относились, но они дышали одним театральным воздухом, были плотью и кровью «Театра на Таганке», поэтому я считаю, он абсолютно прав! Его можно любить или не любить, ему можно сопереживать или равнодушно отвернуться, но нельзя не отдать должное его таланту и целеустремлённости! Ты состоялся, человек!
 Ну, так как, быть или не быть, Володя? Быть, оно-то посложнее!