Саныч

Автор: Бердан Рамзеич

Горе висело в воздухе, раненой уткой металось над водой школьного пруда.

Бывает, что, просыпаясь утром, ощущаешь себя на хирургическом столе. И первая мысль, которая посещает голову, звучит обессиленным хрипом: «Давай, жизнь. Режь дальше, продолжай начатое». И хочется одного, прямо с утра – наркоза. Если скальпель нельзя остановить, остается только обезболиться. Но, как сказал поэт, от наркоза – рези пронзительней. 

Саныч сидел на краю холодной кровати и краем свитера оттирал стекла очков, забрызганные изнутри. «Бабка вязала» - думал он про свитер, надевал очки и понимал, что скоро процедуру протирания придется повторить.

Бабка не была бабкой. Им обоим было около пятидесяти, когда Сановна упокоилась. Болезнь не всегда заглядывает в паспорт.

Вторую неделю Саныч жил как в тумане, тело было как из ваты. Молодой директор школы сам подошел к нему на похоронах с предложением отлежаться.  Выпускные классы Саныч не вел, экзамены по литературе были не в чести и, поэтому согласился взять без содержания.
 
Сергей Александрович много думал в последние дни и удивлялся... Столько лет живет человечество, столько текстов о человеческих несчастьях написано, а каждое новое человеческое горе проживается по-своему… И каждый раз – как первый. Даже если ждешь беды годами, дышишь с ней одним воздухом, знаешь о ней много. Потому, что невозможно научить горевать по книгам. 

В дверь постучали и сразу же робко заглянули.

- Сергей Александрович… Здравствуйте!

В полумраке прихожей хозяин узнал Илюшу, когда-то любимого ученика. Илюша закончил с золотой медалью, поступил без конкурса на журфак и надолго растворился в городе, почти забыв родной поселок.

Саныч попытался изобразить вежливость, при этом стыдясь затхлости своего жилища, грязной посуды. Да и своего состояния…

- О, Илюша! Здравствуй, дорогой! Сколько лет? Проходи.

- Да я ненадолго… С вокзала только иду и решил заглянуть. Вы не очень заняты?

- Нет, что ты… - горько подумал Саныч, но не стал развивать мысль – Проходи!

Он проводил гостя на кухню, поставил чайник.
 
Почти сразу и внезапно они заговорили о литературе. Илюша в школе обожал читать. Иногда в коридоре во время перемены ловил Саныча возле учительской и расспрашивал про тексты, часто - про те, которые не проходили по программе.
 
В какой-то момент у Саныча мелькнула мысль: «Знает ли? Рассказать или не стоит?».
 
Но разговор зашел за Чехова, за его отдельные рассказы. Потом вспомнили Платонова с его великим «Чевенгуром». После – Довлатова в его заповеднике. Затем Илья достаточно неожиданно и смущенно признался, что наконец-то прочитал«Лолиту». И они долго говорили о Набокове… В довершении Илья сообщил, что хорошо относится к Лимонову как к писателю. Саныч читал его только однажды, еще в институте, и не без труда вспомнил «Эдичку».

Все время разговора Сергей Александрович чувствовал, словно какую-то не высказанную претензию держал при себе Илюша лично к нему, о чем-то он умалчивал… У горя есть одна польза. Становясь чувствительнее сам, человек начинает лучше чувствовать другого.

Увлекшись разговором, Саныч спохватился:

- Ты сам-то как, Илья? Семья? Дети? Где работаешь?

- А… - Илюха махнул рукой и взялся за кружку с чаем – Плохо все, Сергей Саныч. Разведемся, наверное скоро… А детей Бог не дал. Может, это и к лучшему.

И вдруг понял Саныч, что говорят они уже достаточно долго с Илюшей об одном и том же – об утрате любимой женщины. И где-то очень глубоко злится Илья именно за это: его тоже не научил я проживать горе утраты. Не писали об этом в учебниках по литературе.

Саныч отвернулся поставить на плиту остывший чайник.

- Ты посиди еще, Илюша… Когда в другой раз зайдешь? Обожди только, директору наберу. Сказать надо, что в понедельник на работу выйду.

Черт с ней, с этой уткой. Дети добьют камнями, и вода отнесет перья к зарослям камыша. Вода и пруд останутся прежними. Останутся люди, смотрящие на воду. А там, глядишь, и зима все затянет. Даст Бог, перезимуем.