3. Честолюбие

3. ЧЕСТОЛЮБИЕ. А что же наша с Вами милая истерзанная Русь, наша несчастная Русь, уже привыкшая терять своих сынов и дочерей десятками тысяч то во время бесконечных ордынских вторжений, то в ходе нескончаемых княжеских усобиц, то от беспощадного морового поветрия? Как она там живет, чем дышит, о чем печалится? Не отзывается ли гулким эхом в ее лесах и полях стальной грохот европейских войн и мятежей? Не задевает ли ее хотя бы краешком удушливый черный дым и трескучий жаркий огонь тамошних пожарищ? Нет, не задевает! Да он отсюда, из-за Оки да Волги, вовсе даже и не виден. «Декамерон» мы тоже пока не читали, «Поцелуй Иуды» видом не видывали, человеческую анатомию изучали лишь мельком, когда в бою, чьи-нибудь кишки на копье наматывались! Некогда нам их достижения перенимать и в их социальные проблемы вникать. У нас у самих тут не все «слава Богу», и своих Иуд хоть пруд пруди! Куда не глянь, такой «декамерон» творится, что не приведи. Господи! Ну да ничего, как-нибудь разберемся. Нам не привыкать!

В Костромской земле по сей день частенько говорят: «Бог не колхозный сторож, баранов и свиней оберегать не станет!» Что это означает? Только то, что наш народ как был самым языкастым в мире, так таковым и остался! Эта поговорка, рожденная лишь в 20 веке, тем не менее, служит лучшей иллюстрацией ко всем без исключения эпохам нашей бурной истории. И в средневековой Руси 15 века ей было бы самое место.

Вот уже 1000 лет народ расейский бредет за своим терпеливым Сторожем и Поводырем по пыльной дороге, ведущей туда, где Свет. Путь этот тернист и извилист, и не в пример Поводырю, у путников терпения хватает, как правило, ненадолго. Время от времени в толпе начинают слышаться жалобы на голодные колики в желудке, кровавые мозоли на ногах и здоровенные дыры в ботинках. Постепенно отдельные жалобы сливаются в хор недовольных голосов, а затем и в грозный ропот. Толпа рассыпается на кучки и расползается по окрестным лужайкам и полянам, устремляясь в туман, в сумрак, туда, где виднеются фигуры дружелюбного вида господ и товарищей, что размахивают над своей головой вкусно пахнущей колбасой, глянцевыми журналами с голыми американскими девками и красными полотнищами с многообещающими лозунгами. Начинается толчея и давка. Теряя деньги, друзей и близких, люди слепо тычутся в поисках лучшей доли, получая со всех сторон зуботычины и оплеухи, а Поводырь терпеливо ждет на пыльной дороге, время от времени смахивая со своих щек слезы жалости.  Наконец, толчея стихает. Хороня мертвых и подбирая раненных, продираясь сквозь кишащую змеями высокую сочную траву, царапаясь в кровь о шипы прекрасных на вид цветов, люди начинают сходиться со всех сторон к серой и пыльной, но, как оказалось, такой безопасной дороге, на которой стоит одинокая фигура с факелом. Поредевшая толпа вновь начинает верить Поводырю и вновь отправляется вслед за ним в путь, туда, где виден Свет. Вместе со всеми отправляются в путь и недовольные, которых никто больше не слушает, но которые были и будут всегда.

В 1425 году в русской «толпе», только что сумевшей преодолеть смертельно опасный перевал кровопролитного Куликова Поля и разорительных наездов Тохтамыша и Эдигея, вновь появились недовольные, вернее, один недовольный, но зато какой! То был, ни много ни мало, родной брат почившего государя, Юрий Дмитриевич - фигура в народе уважаемая и пока еще популярная.

В своем завещании Василий Дмитриевич, следуя новому порядку престолонаследия, утвержденному в государстве трудами его предшественников, оставил все, чем владел, включая и русский престол, единственному своему сыну, десятилетнему Василию, опеку над которым поручил его матери Софье Витовтовне. Никто из удельных князей не посмел оспаривать власть ни у малолетнего Василия Васильевича в частности, ни у потомков Калиты вообще. Бояре московские и простой люд также присягнули Василию безропотно и совокупно. Целовали крест новоиспеченному государю его дяди, младшие сыновья Дмитрия Донского, включая и Константина, который при жизни брата подписывать присягу племяннику отказывался. Все присягнули на верность, все были довольны или хотя бы делали вид, что довольны, все, кроме старшего из Донских, Юрия Звенигородского. 

Честолюбие, ревность к племяннику, злость, обида, непонимание и, наконец, самое главное - заветы и обычаи седой старины, что были за него – все это смешалось в бесстрашном сердце старшего по возрасту московского князя, хмельным коктейлем ударив в его буйную голову. Ему было на что злиться. Юрий завоевывал народную любовь и уважение с мечом в руках, рискуя жизнью во имя Отечества. Василий же только-только из колыбели вылез, пару лет с деревянным мечом по двору за курицами и голубями побегал и – на тебе! – великий князь. Где справедливость? Был во всем этом и еще один немаловажный аспект, на который мог рассчитывать звенигородский князь, кидаясь в борьбу за власть. На Москве теперь правили родной внук и родная дочь ненавистного Витовта, с которым у россиян были старые счеты. Софью Витовтовну за ее крутой нрав и просто за кровь, что текла в ее жилах, в народе, мягко говоря, недолюбливали. Многие всерьез опасались, что она через сына рано или поздно сдаст Московскую Русь своему прожорливому папане. От этой напасти россиян мог спасти только Юрий, чье недоброхотство к вдовой великой княгине и к ее отцу было известно всем. Юрий вполне мог рассчитывать на то, что в случае его столкновения с юным Василием и его властной матерью, большинство ратников и воевод перейдут на его сторону. В армии Юрий Дмитрич всегда пользовался непререкаемым авторитетом.
 
Отказавшись ехать в Москву, Юрий ушел в Галич и, отгородившись от родичей костромскими лесами, потребовал передать московский трон ему, как старшему среди здравствующих сыновей Дмитрия Донского. При этом, забыв о завещании брата, он начал ссылаться на завещание отца, где было небольшое примечание о престолонаследии в случае преждевременной смерти Василия Дмитриевича. Примечание это можно было толковать по-разному, да и записано оно было только потому, что Василий в тот момент еще не был женат, и у него не было законнорожденных детей. Однако времени с той поры прошло уже предостаточно, законный наследник у Василия Донского появился, и именно он теперь и сидел на московском столе. Поэтому притязания звенигородского князя были признаны, мягко говоря, необоснованными.

В ответ на требование подчиниться воле умершего государя, Юрий Дмитриевич принялся собирать войско. Москва, давно уже научившаяся в подобных ситуациях действовать решительно и не взирая на лица, двинула на Галич все имевшиеся в ее распоряжении полки. Все сыновья Дмитрия Донского – младшие братья Юрия, все сыновья Владимира Храброго и все великие московские бояре выделили для этого дела свои дружины. Когда громадная великокняжеская рать начала подтягиваться к Костроме, Юрий, сразу сообразил, что шансов устоять у него нет, и ему пришлось, бросив все, через Нижний Новгород бежать за Суру. До Нижнего его и преследовали. Затем великокняжеские полки, ведомые Константином Дмитриевичем, круто повернули назад, и Юрий без каких-либо помех вернулся в Галич. На этом, собственно, «война» и закончилась. Начались переговоры. К этому моменту Юрий Звенигородский уже понял, что его надежды на широкую поддержку в русском обществе не оправдались. Как только запахло междоусобной войной, его не поддержал никто. Даже родные сыновья на первых порах были против вражды с Москвой и Василием.

Юрию пришлось наступить на горло своему честолюбию и до поры затаиться.