Подарок за ратный труд

Из воспоминаний прапорщика Анатолия Яворского

В связи с распадом Советского Союза, Краснознамённый Туркестанский военный округ был расформирован 30 июня 1992 года. В 1995 году вооружённые силы Туркменистана функционировали пока ещё по советскому образцу, используя доставшиеся в наследство вооружение и военную технику. Проводились разного рода тренировки личного состава и прочие учения, включая показательные.

Кадровиков старого советского уклада в туркменской армии оставалось на тот момент шиш да маленько. У меня, например, старшего прапорщика, была должность. Большая такая. Старший помощник начальника связи дивизии, называлась.

Шло лето. По-моему, уже вторая половина августа. Сидим с Колей Кузьменко в кабинете, чаи попиваем, вопросы обсуждаем. Гвардии старший прапорщик Кузьменко Николай имел две должности. Инженер по средствам связи и помначштаба по ЗАС. Эту должность я ему спихнул, когда ушёл на помначсвязи по ЗАС. А вопросы два старших прапорщика решали примерно такие: когда поехать в тринадцатый городок проверять артполк? В понедельник или в субботу?

Чай почти заканчивался, в кабинет заваливается шеф, начальник связи дивизии полковник Гетман Николай Владимирович. Офицер старой гвардии. Сделал вид, что удивился: «Вот где они – сидят, балдеют!» Поводил носом – спиртов не учуял, окинул взглядом стол – закуски не увидел, потому решил озадачить: «Давай, Анатолий, переодевайся. Дуй в парк, выгоняй и проверяй свой матюгальник!»

Был у нас БРДМ, переделанный под нужды агитотряда. Научился я на нём работать года два до этого. Прихожу в парк, в парке никакого шевеления. Один техник роты, прапорщик Толик Ушаков, полусонно лазает под машиной. Пинками разбудил его, заставил выгнать из бокса БРДМ. Осмотрели, заправлен, заводится. Звоню шефу, сообщаю, что всё готово, техника на мази. «Это хорошо! – радуется Гетман, – Выписывай путёвку в Келяту, поработаешь там, на показательных учениях!»

Возвращаюсь в штаб, в кабинет, Кольке командую: «Коля, пока буду выписывать путёвку, сходи-ка ты в роту, и хоть пожрать что-нибудь у старшины возьми. Сухпаи какие-нибудь?!» Коля пошёл… по назначению, я переоделся, прихожу в парк. Как раз и Колька бежит, три сухпая несёт, бойца нам в помощь ведёт.

Завели «бардак», выехали. Едем по Ашхабаду, заехали ко мне домой, где помылся, в дорогу взял побриться. К Толику Ушакову заехали домой, то же самое.

Ну и короче, выехали уже на объездную дорогу, до Геок-Тепе доехали, на улицу Махтумкули зарулили, прикупили вина, канистрочку на 10 литров, и дальше рулим. Выезжаем из городка, только арку проехали – чих-пых, чуем, глохнет двигатель. Командую съезжать с дороги вниз.

Съехали на обочину накатом, Толик полез копаться в движке. Копался-колупался, после чего высовывает чумазую харю и предовольно сообщает: «По-моему, начальник, у нас накрылся бензонасос!» «И что мы с тобою делать будем? – рассуждаю, – Сейчас вон, десять минут, и солнце за бугор сядет – темно будет?»

Решили ждать утра. Достали консервы, вскрыли, откушали по кружке винца. Скоро и спать завалились. А утром вдруг грохот по броне. Люк открываю, замкомдива лыбится: «Почему стоите?» «Поломались!» «Небось, налопались – пьяные были?» «Никак нет, товарищ полковник, зачем вы  про нас так плохо? Трезвые мы. Вот сейчас уже светло, будем разбираться, что тут и как?!»

 Замкомдива уехал, мы за дело. А Толик мой – парень запасливый, ящик не забыл взять, кое-какие запчасти в нём, инструменты всякие разные, ключи, прокладки. Постучали, покрутили, поменяли, что надо было, делов-то оказалось на раз плюнуть.

Приезжаем в горный лагерь, первого встречного кадровика спрашиваю: «Мне нужен Гликман, и где его взять?» Полковник Гликман Ефим Залманович был в то время начальником управления войск связи министерства обороны Туркменистана. Недолго думая, первый встречный нас послал: «Видите палатки, вот туда езжайте!»

Едем, повсюду наша техника расставлена. Дивизионная. Увидел знакомого ротного с батальона, расспросил, тот указал, в какой палатке обычно находятся все гликманы.

Время уже к обеду движется. Захожу в палатку, а товарищ полковник почивать изволит. Лежит, запахи источает, губами трели насвистывает. Растолкал его: «Товарищ полковник, прибыл. Кому машину сдавать?» «Как это кому сдавать? Сам будешь на показухе. Кизыл-арватская дивизия разворачивает показательные учения для руководства страны. Сейчас поедем, я покажу, где встать, все объясню – будешь работать!»

Приезжаем, показывает нам капонир. Старый, осыпанный весь. А полковник ставит задачу: «Вот в этот капонир встанешь, линию на бугор протянешь. Пошли, покажу, куда микрофон ставить, куда динамики вынести!»

Показал, прыгнул в УАЗ и упылил в неизвестном направлении. Осмотрелись мы с Толиком – капонир надо как-то облагораживать. Чуть-чуть подровняли там, подкопали здесь, чтобы можно было заехать. Заехали, примерились – сойдёт!

Вернулись в лагерь. Я переоделся в камуфляж. Была оказия, урвал себе пустынный камуфляж у конвойников. А Толик как лазил под машиной в парке – штаны, на сапогах галоши и  красная гражданская рубашка в клетку – так и приехал за рулём. Хорошо, хоть полевую форму взял с собой, в неё и переоделся.

Покрутились, искали, где встать, появляется Гликман: «С завтрашнего дня вы стоите на довольствии, столовая вон в той палатке. Утром завтракаете, сразу выдвигаетесь на точку и разворачиваетесь. Всё поняли?»

А нам не в «бардаке» же снова ночевать? Отловил ротного, спрашиваю: «Кто ночует в КШМ-ке ?» «Ай, бойцы там наши!» Договорился с ротным отправить моего и его бойцов в солдатскую палатку, а мы с Толиком  Ушаковым останемся в КУНГе.

Поужинали консервами, сухпайком, легли спать. Утром пошли в столовую. Подходим – офицеры толпятся, никто в палатку завтракать не идёт. Мы с Толиком заходим, в палатке никого нет. Сели за свободный, крайний. Зашли, сели. Боец стоит на раздаче возле казанков. На нас смотрит, глаза вытащил.

«Что глаза вылупил? Давай-ка, неси нам, что там у тебя покушать есть?» Боец быстренько подсуетился, сидим, кушаем. Заходят три важных полковника. Проходят мимо нас, слышим их разговор: «Это кто такие?» «Да, это … головорезы приехали!»

Докушали, встаём, желаем важным полковникам приятного аппетита. Прыгаем на свой БРДМ и едем на точку. Развернулись, выставили электропитающий движок, завели – тарахтит. Матюгальники работают.

Отработали так до обеда, мы слушали комментарии, как доблестные батальоны отражают нападение супостата и героически переходят в наступление. На показухе присутствовали военные атташе всех посольств. Курсантов навезли, выпускников на холме рассадили – народу было много. Время под обед, перерыв учений, до утра матюгальники стали не нужны. Свернулись, поехали в лагерь, заехали на заправку, заправились, «бардак» поставили на прежнее место.

Время обеда, пошли в столовую. На подходе останавливает нас майор с повязкой, оперативный дежурный. А у меня на камуфляже погон нет, пустая кобура висит на портупее и нож на ремне. Чуть меньше мачете. И берет, под ремень воткнутый. Толик вообще анархист в галошах. Подходит к нам оперативный дежурный и тычет: «Вы знаете, товарищи, у нас так принято, пока командование дивизии не покушает, никто в столовую не заходит! Вам понятно?»

Мы, конечно, поняли, а обед уже вовсю идёт. Зашли, пообедали, пошли к себе. По «бардаку» полазили, почистили, что нашли. Потом на ужин сходили, а утром соглашаемся, пока их высокоблагородия не откушают, нам в столовой делать нечего. Потому и не сильно торопились.

В столовую зашли последними, постояли, подождали, место освободилось – сели, позавтракали. Вышли, спокойно покурили, потом поехали на точку. Приезжаем, заезжаем в капонир, слышим, вой такой на холме стоит, маты-перематы.

Кабель наверх мы не сворачивали, прикопали чуть-чуть, чтобы ноги не задевал. Подключаем его, беру микрофон и потихоньку шлёпаю наверх. Только поднялся, на меня полкан один собак спускает: «Ай, бл@дь, ты где лазишь, почему до сих пор аппаратуру не установили?» Послушал его и в демарш: «Товарищ полковник, почему вы на меня орёте? Кто я вам такой? Сейчас завернусь и уеду. И пошли вы нахрен! Вообще-то, это ваши правила. Пока ваши высокоблагородия не откушают, никто в столовую входить не должен. А мы чужие, нас запускают последними, потому и приезжаем, когда можем, а не когда вам надо!»

Оказывается, это замкомдива был, кизыл-арватской дивизии. А комдив рядом сидит. Языки их благородия засунули в задницу, и сказать им нечего. Поставил я микрофон, колонки растащили – всё, работаем.

Отработали, забираем аппаратуру, едем в лагерь. На следующий день появляемся снова последними. На следующее утро в столовой нас ждал их зампотыл: «Вот ваш стол, за который вы садились. Приходите первыми, садитесь, завтракайте, обедайте, ужинайте. Никто ваш стол занимать не будет, и вообще не обращайте внимания, есть ли кто в палатке!»

Отработали так почти неделю, дозваниваюсь до шефа. Говорю, чтобы нам хоть командировочное удостоверение прислали, что ли? А то мы бесправные здесь, как чужие, не пришей кобыле хвост? На следующий день прилетает комбат связи, командировочный нам привёз и сообщает, что отдал приказом – мы на учениях! Так что и полевые ещё получим.

В какой-то день кизыл-арватский комдив спрашивает, чего это я постоянно снимаю микрофон? Здесь же, типа того, круглосуточная охрана выставлена? Оставляй его здесь, дескать! А нам уже людей отписали, капонир вычистили, ровненький сделали. Массеть выделили, шесты нашли. Маскировочную сеть натянули так, что БРДМ въезжает-выезжает под неё без задёва.

В конце того же дня закручиваю микрофон целлофаном от осадков и оставляю на точке. Утром проезжаем, завели движок, поднимаюсь проверять технику. Прихожу, микрофона нет – умыкнули, мягко сказать. Вот это хохма!

Появляются благородия: «Что такое?» «Микрофон ночью умыкнули!» Как? Где? Что? Где наряд? Давай всех трясти, но пропажи так и не нашли. Зато завели журнал приема-сдачи дежурства с полной описью, что находится на этом бугре.

Вместо микрофона я примастрячил ТА-57. Охрана стала бдеть зорче зоркого. После этого даже электропитающий движок стали оставлять под охраной.

Однажды развернули аппаратуру, сидим в капонире, курим – подваливают комитетчики: «Вы кто такие?» «Связисты, обеспечиваем учения громкоговорящим оповещением! А вы здесь для чего?» «Проверяем. Работа у нас такая – всё проверять!» А мне неймётся же: «Чего здесь проверять-то? Видите два холма? Вот там и проверяйте!» «И что там может быть?» – мнутся комитетчики. «Снайпера могут быть! – смеюсь, – Посмотрите какой обзор на наших небожителей?!»

Комитетчики побежали по холмам, а я пошёл ещё раз проверить аппаратуру. Поднялся, а там стоят командующий сухопутными войсками Марат Мереддурдыев и наш комдив Исаев Анвар Садатович. Меня увидели, машут подойти. Подхожу: «Здравия желаю, товарищи главные начальники!» «Ну, что, Толя, как у тебя обстоят дела!»

Рассказал им, как умыкнули микрофон, поговорили о том и сём. Я же с ними ещё с Советской Армии знаком был, с 80-х, когда они были капитанами да майорами. Офицеры с учений, видевшие наше общение, всё удивлялись потом: «Прапор простой, а с генералом, с командующим на салам-салам здороваются?!» Отношение ко мне совсем другое стало.

Провоевали мы так недели две, и вот назначают финальную часть учений с присутствием самого пахана. Паханом тогда все назвали солнцеликого туркменбаши Ниязова Сапармурата Атаевича. Началась завершающая стадия показухи.  Война пошла полным ростом. Самолеты летали, вертолёты пыхтели, танки рычали, артиллеристы бахали залпами, всюду суетилась пехота. Комментировал события Марат Мереддурдыев.

Закончили часа в четыре дня. Поднимаюсь наверх, подзывает Исаев: «Голодный?»  «Конечно!» «Жди!» – сказал Исаев и юркнул в палатку. Он с одной стороны зашёл, с другой Мереддурдыев выходит: «Ну что, Толян, кушать хочешь?» «Конечно, хочу! И у меня внизу ещё прапор и сержант голодные!» «Жди!» – сказал Мереддурдыев и тоже юркнул в палатку.

С другой стороны выходит Исаев, протягивает пакет. Минут через пять выходит Мереддурдыев и тоже суёт  руки пакет. Забрал я свой телефон, кабель уже свернули, спускаюсь в капонир. В одном пакете бутерброды, колбаса, сыр, минеральная вода, бутылка водки. В другом пакете ветчина, сыр, бутерброды, бутылка коньяка и большая баклажка Колы. Толян увидел – всё, говорит, никуда ехать не хочется.

Едем в лагерь, а комитетчики нам дорогу перекрыли. «Что такое?» «Нельзя, ждите! Там сам пахан смотрит технику!» Стоять мы не стали, поехали заправляться. Заправились, подъезжаем, комитетчики уже куда-то слиняли.

Встали в лагере, подходит командир разведбата: «Ну, что, отвоевались?!» Болтаем о чём-то, подъезжает Марат Мереддурдыев. Иди сюда, машет. Подхожу, командующий достаёт часы с ликом солнцеликого: «Это тебе за службу!» После чего достает ещё двое часов: «А это, твоим сержанту и прапорщику отдашь!» «Служу Советскому Союзу!» – благодарю командующего, он довольно усмехнулся и уехал. 1995 год на дворе, а присягу туркменскую я так и не принимал.

Посмеялись с комбатом разведки, договорились выехать утром общей колонной. Была у нас бутылка водки, бутылка коньяка, у разведчика тоже что-то нашлось. Сидим культурно, винишко потчуем, сухим пайком закусываем. А в столовке, понимаем, гулянка идёт, но нас туда не приглашали, такая досада.

С неделю назад разведчик ездил в Геок-Тепе, я ему сунул бобины с пленкой и попросил что-нибудь записать. Песни, музыку. Ну, он написал Туркменскую эстраду на одну бобину, на вторую Советскую, Русскую эстраду, а на третью патриотические, типа «Белая армия, чёрный барон…» и прочие. Я и говорю своим, давай, мол, музыку врубим?

Запускаем движок, включаем магнитофон, колонки разворачиваем на столовую палатку и врубаем на полную громкость. Сначала все были довольны, подпевали даже, но вскоре прибегает лейтенант: «Командир просит тише сделать, слишком у вас громко?!»

На следующий день вернулись в Ашхабад, докладываю шефу, что прибыл, всё вроде нормально. Шеф щерится: «Часы получил?» «Получил!» «Вот видишь, если бы не поехал, не получил бы!»

Вот так достались мне на память о том событии подарочные наручные часы с ликом Ниязова. И всё хорошо бы, но за три дня до окончания учений я где-то уколол колено. Нога начала напухать, а к приезду в Ашхабад загноилась. Рассказал шефу, он меня на санитарку и в санчасть. Там глянули, отправили в поликлинику. Попросил сразу в госпиталь, но правила, говорят, теперь такие, что только через поликлинику. Так вот и пришлось мне любоваться часами в госпитале.