Светлый град на холме, или Кузнец ч 2 гл 10

Глава 10. Свея
     Прежде чем отпраздновать Победу по-настоящему, надо было  объединить Свею. Вот почему празднование и объявление Свеи Единой, отодвинулось на целых три месяца, в течение которых мы вместе с Сигню, с алаями, с Советниками объехали все три вновь присоединённых йорда.
    В каждом йорде надо было оценить положение дел, сосчитать жителей и казну, решить, что надо сделать в первую очередь, что подождёт до лета. Фёрвальтеров во всех трёх новых йордах выбрали на общем сходе на главных площадях городов. Выбирали из своих, из самых достойных, кого знали всю жизнь. Но на первое время здесь оставлены были и наши люди.
    В Бергстопе, красивом, расположенном в долине между скал, остался на первое время Легостай, которому не удалось поучаствовать в Битве четырёх конунгов, как стали называть наше победное сражение, и который рвался доказать, что он может быть полезнее многих.
     В Грёнаваре, лесистом йорде Ивара, что жил теперь вместе с семьёй на окраине Сонборга пока под охраной, остался Исольф. Здесь найдена была самая большая казна, а город, как и весь йорд, был не устроен, дремучие леса «мешали» строительству дорог,  хотя были полны зверьём как нигде.
    В Эйстане остался на время Стирборн, вскоре влюбившийся в одну из девчонок, дочерей бывшего алая, погибшего в Битве четырёх конунгов. Мы это узнали, когда он через несколько месяцев попросил позволения жениться на Ждане, так звали девушку. Отец её и мать были из славян.
     Но все алаи и Легостай вернулись в Сонборг уже осенью, оставив йорды на уже проверенных фёрвальтеров. Ежегодно мы будем наезжать в каждый йорд, и слушать народ, проверять, как идёт начатое строительство, как фёрвальтеры выполняют свои обязанности. И если выяснится, что дурно – они будут изгнаны с позором. Для этого будет проводиться тайное голосование. Чтобы никто не боялся. С помощью всё тех же древних чёрного и белого мешков. Вот такое народное самоуправление.
      И только в Норборне не было теперь столицы. Там мы возвели только несколько фортов под началом наших карнизонов. И ездим с проверками туда чаще, чем всюду. Я не мог доверять йорду, где в спину Сигню послали стрелы и проклятия.
      Пока мы объезжали нашу большую теперь страну, в Сонборге готовились к празднованию Победы. Готовили яства, вина, браги, меды, наряды. Отливали новые короны для нас. Из чистого золота. Простые обручи с острыми лучами. Как Солнце. Ведь Солнце привело нас к Победе.
          А на День Весеннего Равноденствия мы праздновали Победу, объединение Свеи. Приехали моя мать с отцом, приехал Ньорд, опять без своей дроттнинг Тортрюд, которая была тяжела в восьмой раз.
     День был солнечный. И такой яркий, казалось само Солнце радуется нашему празднику. На площадь Сонборга, вообще в город и окрестности на праздник съехалось столько людей со всей Свеи, со всех концов, из всех йордов, что казалось, весь прежний йорд Сонборг был менее населён.
      Приехали, конечно, в основном богатые купцы и ремесленники посмотреть на столицу, о которой ходят легенды про каменные дома, про стёкла в окнах, про мощёные улицы и площадь, про водопровод и стоки, отводимые из города, что делало его благоухающим чистым и светлым.
      Клепсидра на площади на стене четырёхэтажной каменной Библиотеки, вообще казалась людям чем-то уже совсем из фантазий о других мирах. Будто они попали в Асгард. Так и говорили друг другу…
       Прекрасные молодые йофуры Свеи, Единой Свеи, подобные Богам Асгарда, приветствовали сегодня собравшихся на площади.
       Молодые конунг и дроттнинг одеты в затканные золотой нитью одежды из жёлтой заморской, драгоценной ткани, тонкой, но плотной, струящейся и переливающейся от движений их тел.
      На их головах золотые короны. Одинаковые, из сплошного золота, это не слияние двух йордов, как венчали их год назад на трон Самманланда. Всего год просуществовал Самманланд, теперь пришла Единая Свея. Единая народом, языком, верованиями и законами. Под рукой одного конунга.
      Этого давно ждали все. Этого ждала сама эта земля.
      Стали разбрасывать монеты под радостные, восторженные крики громадных толп собравшихся, которые не вмещает площадь, людьми запружены все улицы. Боян запел заздравные гимны новой Свее, её правителям и народу. А люди подхватили и подпевали простые слова. И скоро весь город запел:
 « Да процветает в веках прекрасная Свея!
  Да приумножится её народ и богатства!
  Да полнятся дичью леса,
  Да полнятся рыбой озёра, фьорды и реки!
  Да народятся здоровые дети!
  Да родит земля богатые урожаи!
  Да будут дожди теплы и ласковы ветра!
  Да процветает в веках наша Славная Свея!»
       Выкатили, как и обычно в праздники, бочки с хмельным на площадь. Люди пили, танцевали и пели тут же весь день и всю ночь. И веселье будет продолжаться несколько дней. Несколько дней все были пьяны, все веселы, дома открыты, все гуляли, поздравляли друг друга. Даже цены снижены в лавках в два раза, всё равно все в прибыли, потому что на радостях люди покупали много, подарки для тех, кто остался дома собирали с собой.
      И в тереме было веселье. В тереме пировали и танцевали. Все алаи были нарядны. Они теперь алаи конунгов Свеи. Ещё не было никогда такого на нашей земле, впервые вся Свея объединена.
      Мой сын объединил Свею! Только год как он стал конунгом, только год, как принял корону Брандстана из моих рук и вот уже надел на себя корону Свеи!
      Мой сын, мой Сигурд!
      Ты видишь нашего сына, Эйнар! Ты видишь, какого сына я родила тебе! Какого сына я воспитала!
     Я не была так счастлива с тех пор, как стала невестой моего Эйнара. Тогда было огромное счастье, теперь оно ещё больше после стольких лет стремления к этой цели. Да, пришлось пойти на обман и хитрость. Но разве это не стоило того? Весь народ счастлив объединиться вокруг нового конунга. Вокруг нашего сына, Эйнар!
      Ах, как всё было бы легко и правильно, если бы ты тогда не изменил мне! Насколько меньше грехов я тащила бы на себе теперь. Эх, Эйнар, дорого тебе стоила твоя измена. Дорого уже платит за неё твоя дочь, которую я сделала бесплодной.
      Как дорого она ещё заплатит. Этого даже я ещё не знаю.
      Не сейчас. Позднее.
      Сейчас её слишком обожает её народ. Сейчас её ещё слишком любит Сигурд. Просто убить её — это смертельно ранить и его.
      Подождём. Ещё не время. И есть способы лучше, способы, что бьют вернее смерти. Теперь я это знаю. Я стала умнее.
      Но и для этого ещё не время. Сейчас люди  в Сигню видят Богиню, как и в Сигурде. Но все совершают ошибки и она совершит. А я воспользуюсь. А если не совершит, я сделаю так, что Сигурд будет «знать», что совершила.
       А сегодня самый радостный день за последние двадцать с лишним лет. И я наслаждаюсь им вместе со всем народом Свеи…
          …Это желание – танцевать с ней возникло во мне неожиданно, по-моему, даже помимо моей воли. Танцевать с моей невесткой, со Свана Сигню.
       Я помню, как год назад я впервые увидел её. И как она изменилась за это время. Как изменился Сигурд. Они и, правда, похожи, как становятся похожи любящие, живущие в согласии супруги. Они даже двигаются синхронно. И когда они танцевали, казалось, вокруг нет никого, так они были захвачены друг другом.
      Юная дроттнинг танцевала со всеми алаями, всем улыбалась, была легка и весела, но так как с Сигурдом – не танцевала ни с кем. Не сливались воедино движения, улыбки и взгляды.
      Я никогда не знал такого. Я не знал любви. Не верил, что она есть. Я не верю и теперь, но я вижу, до чего Сигурд захвачен своей женой. Если он владеет Свеей теперь, то Сигню, эта их Свана Сигню, полностью владеет им.
    Мне стало любопытно, почему. Что такого в ней, что мой племянник Сигурд, такой умный, такой сильный, самый сильный человек из всех кого я знаю, человек, что сумел за год соединить Свею в одно целое и уже многое поменять в ней, что такой человек находит в этой девчонке, на мой вкус слишком худой и глазастой, слишком умной, чтобы она могла понравиться мне. 
     Вот я и решил потанцевать с ней, прикоснуться к ней, может быть тогда эта загадка, которая стала слишком меня занимать, немного приоткроется?
     Сотни, да, пожалуй, уже сотни женщин побывали со мной. Я десять лет сижу конунгом в бедном йорде, где женщины уступчивы мужчине при власти. К тому же набеги на Гёттланд стали уже привычным способом развлечься, а там женщин, конечно, тоже хватало. Так что я хорошо знаю женскую породу. Самых разных женщин.
       И я танцевал с ней, как и все на этом радостном празднике. Но я не понял ничего. Ничего, что мог бы объяснить мой мозг. Что могла бы принять моя очерствевшая душа. Что в ней? Что такого, что и ночью, уже хмельной и усталый, я вспоминаю её? Думаю о ней. Будто продолжаю чувствовать её в руках?
      И ещё несколько дней и ночей я думаю о ней, и не понимаю почему. Я не понимаю даже, что я думаю.
     Я вижу её снова и снова не понимаю ничего. Ворожит она что ли? Говорят, она гро. Мерзавка… туманит мне голову…
 
      Они должны заключить со мной договор, Свея, в лице Сигурда и Сигню с одной стороны и Асбин, в моём лице – с другой.
      Для этого меня позвали в небольшую горницу, что рядом с парадным залом. Здесь стол, не для еды, для письма, очевидно, судя по лежащим на нём писалам, свиткам, обрывкам пергамента, впрочем, сложенным аккуратной стопкой. И полки с книгами. Масса книг…Свитки, складные восточные, какие-то странные с рисунками вместо букв. Что, и такие Сигурд читает?.. Чего я ещё не знаю о нём?
      Сигню тоже здесь. Она сидит в низком кресле, от этого её длинные бёдра проступают под юбкой и чуть приподнявшийся подол показывает мне и край кружевной сорочки из дорогого тончайшего льна, который делают только в Сонборге, и узкие лодыжки в ажурно связанных чулках. Башмачки из мягкой кожи… Я не смотрел на неё, я всё это увидел за один миг, один взгляд.
      — Ты бы ещё мамочку позвал, — усмехаюсь я.
      — Мамочка не дроттнинг Свеи, — не улыбаясь, говорит Сигурд.
       — Да ладно, не надо суровости, а то я решу, что ты хочешь предупредить, что идёшь на меня походом, — снова пытаюсь пошутить я.
       — Я не стану вам мешать, — Сигню встаёт, собираясь уходить. – Без меня вы договоритесь быстрее и лучше, как дядя и племянник. Как старые товарищи. Так ведь? В таких разговорах женщина – только помеха.
      Для меня она помеха. Я рад, что она ушла, её присутствие мешает мне трезво мыслить и верно просчитывать шаги и подбирать слова. Но сначала я послушаю Сигурда.
      — Я не хочу воевать Асбин, Ньорд, но Свея должна быть единой страной. Ты останешься конунгом в своём йорде, но станешь подчиняться мне и законам Свеи.
       То есть для меня ничего не меняется…
        Эх, Сигурд, со своей силищей ты мог бы согнать меня к чертям собачьим и должен был это сделать для безоговорочного единства твоей Свеи, больше того – прикончить должен бы меня.
       Но родственные чувства подвели тебя, как и память о нашем общем детстве. Что ж, ты всегда был добрым мальчишкой, как ни глупо. Конунг должен забыть о доброте, а ы не можешь, всегда это было твоим слабым местом. Может, когда-нибудь я вспомню об этом дне и не убью тебя…
      Сигурд, будь твоя жена другой, не знаю какой, но другой, не Сигню, жили бы мы с тобой бок о бок как дядюшка с племянником. А потом поженили бы наших детей, и Асбин сам собою влился бы в твою единую страну… Полагаю, ты думал именно так, когда начинал наш разговор. Беда в том, что я думаю иначе. И в ту минуту, когда ты полагаешь, что закончил объединение твоей страны, собрал все земли Свеи под свою руку, когда ты радуешься мирному присоединению и моего Асбина, я начинаю обдумывать, как я отберу у тебя всё.
      Мне никогда не нужна была вся Свея. Я никогда не обладал твоим самомнением, твоей гордостью рождённого конунгом. Я всегда был лишь младшим сыном. И Асбина с прилегающим Гёттландом мне было более чем достаточно для моей приятной жизни. И я был счастлив вполне. Пока… я не увидел твою жену. Вначале на вашей свадьбе, но тогда я решил, что это лишь воздействие хмельного…
       А теперь, прости, Сигурд, я всегда тебя любил…
       И теперь люблю тебя. Наверное, только тебя, даже моих детей я люблю меньше или тем более мою хитрую сестру.
      Но я отберу у тебя всё. Потому что Сигню твоя. А я теперь не хочу ничего так, как её. Почему? Я этого сам не понимаю…
 
      …Мы почти поссорились из-за Ньорда. Я настаивала, что Асбин должен стать такой же частью единой Свеи, как все прочие йорды. Пусть Ньорд остаётся фёрвальтером, как Рангхильда в Брандстане. Но Сигурд настаивал на том, чтобы Ньорд оставался конунгом, хотя и под рукой Свеи. 
       Я не знаю, как бы я поступила на месте Сигурда. Может быть, так же как и он.
     У меня не было кровных родственников, я не знаю, каково это. Но вот Хубава или Ганна. Или Боян. Или Легостай. Но они не были конунгами, и мне не надо было бы делить с ними власть…
      Так что как бы не пыталась, я всё равно не могла представить себе, что должен чувствовать Сигурд, когда мы заговорили об Асбине и Ньорде.
      Но зато я почувствовала другое.
      Теперь, после притязаний Гуннара я стала очень чуткой к таким вещам. Я не глядя почувствовала отношение Ньорда ко мне. И это не была страсть как у Гуннара. Это не была любовь, как у Бояна. Это вожделение, смешанное с чем-то похожим на ненависть. И это было сильное чувство. Я чувствовала, как оно распирает его душу. И я чувствовала опасность. Это Гуннара я могла не бояться – благородного воина. Ньорд – другое дело.
      Но сказать напрямую это Сигурду я не могла. Ведь это всего лишь мои чувства. Сигурд не поверит в это, решит, женские глупости.
     Я пошла к Эрику Фроде поговорить об этом. Я ничего не стала говорить о своих ощущениях насчёт Ньорда. Просто рассказала, какой договор Сигурд заключил с Ньордом и Асбином. И что он не нравится мне.
       — Ты права, Сигню, а вот Сигурд неправ, непоследователен, — сказал Эрик, — Ньорд сильный человек, он может не удовольствоваться Асбином.
       — И что же делать? – спросила я, усаживаясь на привычное место – высокий стул у наклонного стола.
       Эрик налил нам сбитня. Всегда угощает меня, когда я прихожу поговорить. Сам любит выпить и вкусно поесть. Красивыми вещами себя окружает, даже служанки у него красивые.
       Наверное, и любовниц имеет, может, и не одну.
       Это не Дионисий – отрекшийся от всех наслаждений мира и не странный, одержимый Римом, книгочей Маркус-законник.
        Эрик жил в своё удовольствие. Правда, советы его мне нужны всё меньше, а Сигурд к ним вообще ни разу не обращался. Зачем мы его кормим тогда? Странно, но мне впервые пришло это в голову…
        — Ты владеешь оружием и можешь воспользоваться им, чтобы получить от Сигурда всё, что захочешь, — сказал Эрик, посмеиваясь.
        — О чём это ты? – спросила я, но поняла ещё до того, как закончила говорить, по его довольно противной усмешке. Вот вам и очередной «совет»!
       — О том самом, Сигню, что заставило Сигурда этот ваш бесстыдный закон «пожар или война» вписать в анналы Сонборга.
       — Замолчи, — возмутилась я и не стала даже пить из благоухающей прошлогодними травами чарки.
        — И нечего фыркать. Этим надо пользоваться в своих интересах, Сигню… — продолжил ухмыляться Эрик.
       — Замолчи! – я вскочила. – Ты хочешь, чтобы я вела себя как проститутка?
       — Все женщины так делают, — как ни в чём не бывало, ответил он.
       — Не может этого быть. Что, и моя мать так делала?
       — Откуда мне знать? Она не приходила за советом ко мне как приходишь ты, — уже не улыбаясь, сказал Эрик.
      Я подошла к двери и подумала, взявшись за ручку, что я, наверное, зря прихожу сюда. С некоторых пор, Эрик стал вести себя в отношении меня не так, как было раньше, как было до моего замужества, как было, когда я была ребёнком, когда он учил меня. И не было теперь в его отношении ко мне ни любви, ни тем более мужского интереса, который он пытался изображать в последнее время. Мне кажется, он злится и завидует. Вот только чему? И кому? Мне?! Нам с Сигурдом?..
       Это была такая странная мысль в отношении Эрика Фроде, что я отогнала её. Всё же Эрик был Советником ещё моего отца. И он любил мою мать. Он не может плохо относится ко мне.
        — К шаману-то так и не сходила? — сказал Эрик, останавливая меня этим вопросом у двери.
        — Сходила, — я обернулась.
        — И что же? – с интересом спросил он.
        — Ерунда, как я и думала: «Кровь твоей крови отравила тебя».
        — Значит, всё же отравили тебя, — оживился Эрик. – Кто это «кровь твоей крови»?
        — Никто. Нет никого моей крови.
        — Может быть, мы не знаем…
        — Ты что, Фроде, где вся мудрость? Шаманам начнём верить? – устало сказала я.
  Я нескоро ещё приду сюда…
 
       …Я специально пришёл сюда на галерею, чтобы увидеть, как она пойдёт от Эрика Фроде, к которому отправилась. Я знал, потому что искал её. Разъехались гости. Успокаивался Сонборг.
       Мы несколько дней обсуждали с воеводами как нам поступить с ратью. Решили часть распустить по домам. Тех, кто старше двадцати пяти. Пусть женятся, кто не был женат, обустраиваются. Через год снова отпустим двадцатипятилетних, наберём семнадцатилетних. Распределим гарнизоны по всей Свее, по фортам, по городам.
       Один Асбин остаётся  на особом положении. Я позволил Ньорду оставить всё, как он привык. Я не стану вмешиваться во внутреннюю жизнь его йорда. Он же обещал не допускать на Свею гёттов, то есть брался за оборону южной границы.
       Хладнокровно рассуждая, да, объединять, так до конца. Но что это значит? Убить Ньорда? Или лишить его власти, привезти пленником, каким, по сути, стал теперь Ивар Грёнаварский.
       Но как я могу это сделать с Ньордом?! Почему Сигню не понимает? Она, которая понимает меня с полувзгляда, не то, что с полуслова!
      Об Асбине и Ньорде я подумал сразу же, едва окончилась победой Битва четырёх конунгов. Точнее, я думал об этом с самого начала, ещё до первого похода на Норборн. Но по-настоящему насущно этот вопрос встал именно после Победы. Мы с Торвардом взялись разыскивать хоть что-нибудь подходящее для такого случая в законах Свеи. Едва мы отоспались от битвы, я позвал его и Исольфа за этим, ещё в долине, ещё до тризны.
       Но ничего мы не нашли и втроём, не была никогда ещё Свея едина. Мы писали её историю. Значит, нам предстоит написать и новые законы.
       Но Сигню воспротивилась сразу. Едва я сказал ей, как хочу поступить, она сразу сказала, что это неправильно. Что это ещё хуже, чем то, что я пощадил «непонятно для чего» Ивара Грёнаварского.
       — Да почему ты так считаешь?! – удивился я.
       — Не может быть два конунга в одной стране, — ответила она твёрдо. 
       И всё же отступила. Не стала ссориться дальше. Не стала. Приняла моё решение. Даже не осталась обсуждать это с Ньордом. Приняла, хотя это и не нравилось ей.
       И к Эрику ходила, наверняка из-за этого. Хотя чего ей с ним советоваться, она, по-моему, умнее его в десять раз. По старой детской привычке, должно быть.
      Но вот она, одна идёт. Вопреки обыкновению даже Бояна при ней сегодня нет.
      Я улыбнулся самому себе. Куда она, интересно пойдёт теперь, в терем, в лекарню, в Библиотеку… Я соскучился со всеми этими хлопотами, размышлениями, Советами, решениями. Мы так давно не были вместе. Просто вдвоём.
      — Сигню! – позвал я негромко. Я знал, что она услышит меня. С этой стороны терема сейчас не было никого, тихо, она услышит. Сигню подняла голову…
      …Он смотрел на меня с галереи, что окружает терем кругом, с этой галереи я люблю наблюдать за их тренировками и учениями, когда они проходят в городе, но с другой стороны терема, смотрящей на ратный двор. А отсюда только часть площади, задний двор, да дом Эрика Фроде. Что он делает здесь? Неужели ждал меня?
       Я подняла руку. Он поманил меня зайти в дом. Улыбнулся. Мой милый. За твоей улыбкой я пойду куда угодно, хоть на костёр…
 
      Уже скатился вечер. Мы не выходили и не выйдем до утра. Как давно не было у нас таких дней. Полностью наших, только нам принадлежащих. Пусть и алаи и челядные отдохнут от нас.
     Ясный вечер, солнце садилось. Но отсюда не видно – наши окна на восток. Мы восходы видим часто, если только не поднимаемся затемно.
      Но не сегодня. Не в этот вечер, не в эту ночь.
      — Из моей прежней, девичьей спальни хорошо виден закат, — сказала Сигню, глядя в сторону окна.
     — Ты хочешь увидеть солнце? – спросил я. – Я не хочу выходить отсюда.
     — А мы выйдем тайно. Никто не увидит, — лукаво улыбается она. – Одевайся, мой конунг.
     Я доверился ей, и через четверть часа мы, никем незамеченные, непонятно как оказались в конюшне, откуда и ускакали, оставив челядных и конюхов с открытыми от удивления ртами.
      Хорошо было вот так выскочить за стены города ещё не закрытые на ночь, пролететь через слободки, которыми обрастает наша столица и улететь дальше, в поле, в лес.
      Волосы Сигню распустились и полоскалтсь за её спиной, как и хвост её лошади вороной масти. Вороной, как и мой Вэн, на своём Виндене она больше не ездит.
      Мы выскочили за пределы рощи. Вот солнце. Солнце, наш союзник. Наш товарищ.
      Открытый горизонт. Зеленеющий уже луг. Весна в самом лучшем своём времени, уже тепло, всё ожило, но ещё не успело зацвести. Я особенно люблю это время в году, я сказал об этом Сигню. Она посмотрела на меня:
       — Ты опять? – улыбнулась она.
      — Опять, что?
      — Читаешь мои мысли или мы, правда, так часто одинаково думаем?..
    Сигню спешилась. И я за ней. Мы отпускаем коней пастись. Мы вернёмся, конечно, в наш город. Мы вернёмся к своим обязанностям. Но сейчас мы свободны, почти как звери, что, возможно, видят нас.
 
      Костёр пылает высокими языками, согревает нас, веселит.
     — Как мы вышли из терема? Я ничего не понял. Нырнули в темноту, покружили по ступеням и…
      Сигню хахохотала:
      — Это одна из самых больших тайн Сонборга – наш терем. Если бы его устройство не было секретом, он назывался бы чудом Света. Восьмым
      И рассказала мне о тайных переходах, существующих внутри терема конунга.
       — А я-то удивлялся, до чего чудно он построен, — усмехнулся я.
      Она посмотрела на меня уже без усмешки.
       — Ты в последнее время… будто опечален.
      И я сказал вслух то, что чувствовал в последнее время. Я хочу, чтобы она поняла меня. Именно она. Если кто и поймёт, то только она.
       — У тебя было чувство, когда чего-то долго и сильно хочешь, много раз представляешь, как это будет, наконец, достигаешь и чувствуешь…
       — Опустошение? – она смотрела на меня, на удивление правильно подобрав слово тому, что я не мог назвать. – Нет, у меня не было. Я ничего ещё так не хотела, как ты хотел Свею.
     Она сидела, обняв колени на расстеленных плащах. Распущенные волосы скрывают её от меня, будто она одета. Повернулась ко мне, огонь подкрашивал  рыжим и кожу её, и волосы…
     — Вернее есть нечто… но я не достигла пока этого.
    Я знал, о чём она говорит, о ребёнке для меня, для нас, для Свеи. Но спрашивать не стал. Но я сказал другое, что тоже чувствовал сейчас:
      — Сильнее Свеи я хотел и хочу только тебя, Сигню. Но никакого опустошения я не чувствую от того, что ты моя. Напротив… я будто и не получил тебя ещё…
      Она засмеялась…
     Я не искал счастья. Я не искал любви. Я не думал об этом, когда ещё в детстве мечтал о Свее. Мечтал о победоносных битвах, в которых я получу её. Зачитывался историями об Александре Великом, о Юлии Цезаре, которого тоже звали Кай, как и меня.
      Я мечтал о славе великого конунга. Об объединении земель, о том, как воспрянет моя прекрасная Свея под моей рукой. Станет просвещённой, богатой, сильной.
      Но о любви я не мечтал.
       И теперь, когда я стал Сигурдом Виннарен, я не чувствовал от того, что достиг всех своих высоких целей ничего, кроме того, что она так точно назвала опустошением.
     — Это пройдёт. Столько забот теперь…
      Я смотрел на Сигню. На её лицо в отблесках костра, в её кажущиеся при этом неверном свете чёрными глаза… То, как она отбрасывает за спину упругие потоки волос, скатывающихся вперёд, ей на грудь, скрывая от меня…  Слушая её голос, когда она говорит со мной, читая ответ в моей голове ещё до того, как я успел позволить ему прозвучать... Или шепчет моё имя, лаская меня, мне кажется, что солнце, луна, земля, вода и ветер ласкают и баюкают меня… Когда я слышу её смех, у меня радостно звенит всё внутри… Когда она целует меня, мягко притягивая к своему лицу мою голову, прикрывая ресницами глаза, у меня заходится сердце… От прикосновений её тела к моему, её кожи к моей я испытываю то, чему не нахожу даже самых прекрасных слов. Я только думаю, может я пришёл на эту землю только, чтобы любить её?               
      И оттого, как она смотрит сейчас на меня, я испытываю такой подъём всех сил моих, такую лёгкость, такую радость и то самое счастье, которого я и не думал искать, что понимаю, что единственное стоящее, что я добыл в моей молодой жизни – это она, Сигню. Это её любовь. Это моя любовь к ней.
     Ничто так не заполняет меня.
     И никакого опустошения…