За печкой. Глава 3. Мой угол

Редко какое место в мире оказывало на меня столь мощное воздействие как это. Именно в этом месте я проводил больше всего времени в детстве и в юности. В этом уголке я чувствовал себя максимально защищённым: с трёх сторон меня окружала несокрушимая кирпичная мощная почти метровая стена!
Это был мой личный персональный Кремль!
Под ногами у меня был тесаный старинный наиплотнейше уложенный пол. Доски напоминавшие поверхность распиленных напополам огромных брусьев имели чудовищную толщину чуть не десять сантиметров, ширину в тридцать сантиметров и было понятно, что скорее рухнет Большой дом во дворе чем шевельнётся хотя бы одна из досок этого фантастического древнего пола, сработанного мастерами по неведомой мне лично технологии.
Потолок на высоте три метра тридцать сантиметров был прекрасно побелен и десятки лет не пачкался и не менял вида. Стены были тщательно оштукатурены и выкрашены светлой зеленовато-сероватой краской с неброским намёком на орнамент не утомляющим взор. В моём углу не было ничего лишнего! Вообще ничего кроме моего лежака с подушками, да двух украшений расположенных по обеим сторонам моего ложа.
На наружной стене я самолично красной тушью аккуратно вычертил большую демонстрационную шахматную доску. Когда я укладывался спать, мои глаза смотрели прямо на этот «квадрат Ратушного». Размер доски был прост: клетка 10х10 см и всего 64 клетки в формате 8х8 светлые клетки я ничем не закрашивал – мне вполне хватало красных.
А другое украшение – картинка в рамке приобретенная видимо ещё Роной иоли может быть когда-то подаренная ей кем-то. Сколько себя помню – эта картина была у нас всегда. И стояла всегда как раз на украшавшем печку выступе.
Все сорок лет я ее не трогал, но всегда с интересом на неё смотрел.
Это был ронин элемент моей повседневной жизни. Не икона. Но картинка века!Особенно мне нравилось это солетание: «Крамской Портрет Неизвестной» почти как объявление остановки в московском метрополитене!
С какой бы девушкой я впоследствии не общался но всегда перед моим мысленным взором между нами стояла вот именно эта картинка.
Нет, я не сравнивал. Не сопоставлял. Я просто не мог ее убрать из своего мысленного взора. Говорю с женщиной а уголке подсознания Крамской!
Может быть я потому и стал успешным женским тренером, что эта картина располагалась у моего изголовья десятки лет. Кто знает. Кто осветит этот непростой вопрос моего краткого века? Как пишут в иных исследованиях «во всяком случае не на все вопросы мы получим ответы». Увы.
Итак моя постель между портретом неизвестной и пока неизвестной позицией с неизвестным ходом составляла существо моего угла в моём доме.
И мой почтовый адрес приобретал в этом обрамлении почти мистические очертания.
Адрес был простой: 620026 Маркса 8 кв 8
И вот доска 8х8 прямо цитировала именно этот адрес
А загадочная восьмёрка женской фигуры превращавшаяся в бесконечность подчеркивала философию восемь на восемь.
Я таким образом был изначально погружён в бесконечную неизвестность оказывавшуюся каждый раз неизвестной бесконечностью!
Когда я болел, я лежал на этой кушетке часами обложенный книжками и читал то одну, то другую. Когда уставал – засыпал. И поспав час-полтора просыпался и продолжал читать. Читал я запоем. Всё подряд. Особенно полюбил читать черновики романов Льва Николаевича Толстого. Отчитываться о прочитанном нет смысла. Каверин и Тургенев, Куприн и Гоголь, Пушкин и Беляев, Бианки и Бажов, Уэллс и Марк Твен, Кассиль и Гайдар, Пришвин и  Фучик… Я читал все подряд. Запоем. Я нырял в книжку как в море и плескался в ней, и погружался и выбирался на берег и снова нырял. То меня пленяли фантасты, то переполняли детективы, то мне нравились сказки и мифы, то я рвался в романы и эпопеи. Джек Лондон – запоем. Герберт Уэллс – запоем. Американские фантасты – не отрываясь от. А кроме того я увлекался историей архитектуры, космосом, Конан Дойлом, Киплингом, Радари,  Полем де Крюи, Залмановым,  историями о русских хирургах.
А еще я увлекался чтением журнала «Наука и Жизнь»! Было в нем нечто манящее. И все это я читал вот на этой кушетке вот в этом самом углу!
Несмотря на высокую температуру и озноб. Несмотря на дикие боли в желудке. На изжогу. Несмотря на часто приходившие неизвестно откуда судороги.
Мало того, здесь же я брал ручку и начинал писать сам. Писал я в основном песни. Точнее тексты своих песен. Мой отец был прекрасным композитором, музыкантом от Бога а я так и не осилил нотной грамоты и мелодии своих песен я просто тупо запоминал.
Жить мне предстояло недолго и проблемы записи мелодий у меня не было. Если Боженька захочет – он сам все запомнит и сохранит.  Моей задачей было написать песню, а исполнять её я и не собирался, тем более что у меня завёлся свой личный музыкальный ансамбль! Бит-группа «Кентавры».
А еще одним направлением в моём углу стало увлечение играми. Именно на этой кушетке я изучал правила тысяч «новых» для себя игр!
Их оказалось не просто много, а безумно много!
Это были игры с костяшками домино.
Это были игры с числами на самых разных «матрицах».
Это были игры с буквами.
Это были игры со словами.
Это были игры с кубиками и с шариками.
Это были игры с костями (кубики с отметками от 1 до 6)
Это были игры с картами.
А еще это были самые разнообразные помеси игр.
Еще тётя Рона познакомила меня с целой серией игр именуемых «уголки».
Они отличались и расстановками и правилами перестановок. Далее она начала знакомить меня разными версиями нард. И вновь менялось и число полей и правила перестановок и условия запираний и отпираний потока фишек
Уже без Роны я полюбил варианты шахмат. И начал даже придумывать собственные версии шахмат. В этом именно углу я играл сам с собой в шахматы, в которых мат нужно было ставить то ладье, то слону, то коню.
Именно в этом углу я начал рисовать свои первые магические квадраты и исследовать свойства матриц 3х3, 4х4, 5х5, 6х6,7х7, 9х9 и так далее.
Именно на этой кушетке я рисовал и рисовал бесконечные версии чатуранги.
И на ней же я наконец познакомился с трудами Руднева и его версией происхождения шахмат из магических квадратов!
Наконец именно в этом углу лёжа на своей кушетке я впервые услышал по радио удивительную историю о Маленьком принце.
И здесь же познакомился с рассуждениями об Алёхине великого нашего мастера Котова! И вот именно под воздействием рассказов Котова и появилась моя красная прекрасная демонстрационная доска на стене  противоположная картине Крамского. И получилось так, что словно Неизвестная непрерывно смотрела на эту Доску и решала на ней задачи.
Задания я брал из югославских информаторов, на которые моя мама подписалась чуть ли не с третьего номера. Я вырезал из бумаги фигурки и на пластилине крепил их к доске. Так возникали диаграммы заданий «на ночь» и я засыпал решая очередную позицию и утром проверял найденное засыпая решение. Котов не обманул. И я как и Алехин начал успешно давать сеансы одновременной игры вслепую на многих досках одновременно. Мой личный рекорд составил сеанс вслепую одновременно на десяти досках против первого и второго разрядов.