Крестник Господа. Вопл. N 815 вторичное. Нерон

Я снова в теле Луция Бурра. Если честно, не думал, что когда-нибудь попаду в него опять. История с гибелью матери Нерона была вполне логичной для окончания Римской саги. Но это оказалось не так.
Хочу поделиться тем, что, как летописец владыки Священной Римской империи, я видел и переживал вместе с ним.
До сближения с Актой император не проявлял себя на государственном поприще, полностью переложив функции управления государством на Сенат.  Сам же он предавался плотским развлечениям, устраивал пиры, посещал лупанарии , бордели и таверны. Призывы близких соратников заняться государственными делами встречал презрительной усмешкой, на делавшемся в такие моменты кислом лице, иногда при этом приговаривая знаменитое: «Государство – это я!»
Но после смерти Британика и фактического выхода из-под влияния матери, его отношение к административным обязанностям изменилось. С пятьдесят пятого по шестидесятый годы Нерон четырежды становился консулом. В эти годы император показал себя прекрасным администратором и расчётливым правителем, в отличие, как будет видно из дальнейшего моего повествования, от второй половины его правления. А тогда Нерон построил народные гимнасии и несколько театров, в которых играли греческие труппы. В Риме стали часто проводиться невиданные ранее по размаху гладиаторские бои. Практически все его действия в этот период были направлены на облегчение жизни простых граждан и укрепление своей власти за счёт популярности среди народа.
Для дальнейшего повышения уровня жизни обывателей Нерон намеревался отменить все непрямые налоги. Однако Сенату удалось убедить императора, что такие действия приведут к банкротству государства. В качестве компромисса налоги были уменьшены с четырех с половиной до двух с половиной процентов, а обо всех косвенных и скрытых налогах было объявлено гражданам. Сравните хотя бы с налогами при Калигуле, который, популяризируя себя, сначала отменил их вообще, а потом, когда казна из-за его расточительства опустела, поднял их до аж двенадцати процентов! Кстати, не так уж это и много – например, в России двадцать первого века налог составляет тринадцать процентов, и это не считая косвенных. При этом упорно на протяжении многих лет муссируются слухи, что их вот-вот поднимут. И ведь подымают!   
Поведение Нерона резко изменилось в начале шестидесятых годов. В шестьдесят втором году умер мой отец. Император глубоко скорбел о потере многолетний наставника и советника. В тот период он фактически отстранился от управления государством, начался период деспотии и произвола. Повторное обвинение в растрате было предъявлено Сенеке, и на этот раз он добровольно отстранился от государственных дел. Впрочем, философ сам способствовал этой опале. В новых трудах Луция Аннея было довольно много разглагольствований о пороках тиранов. И хотя в качестве примера был взят Калигула, но – имеющий глаза да увидит – в главном герое без труда угадывался образ последнего императора. Сенека восхвалял образ стоического, безгрешного Человека, противостоящего тирану, и хотя философ закрывал глаза на многие неблаговидные поступки императора, и даже находил им оправдания, но у Нерона зачастую было больше причин жаловаться на свободу его речей, чем на его подобострастие.
Вместо того чтобы, проявить терпение и понимание ситуации, стоик потчевал своего господина премудростями типа: «Они нуждаются, обладая богатством, – а это самый тяжёлый вид нищеты», «Все заботятся не о том, правильно ли живут, а о том, долго ли проживут; между тем, жить правильно – доступно всем, жить долго — никому», «Видишь, как несчастен человек, если и тот, кому завидуют, завидует тоже», «Чем несправедливее наша ненависть, тем она упорнее», «Равенство прав не в том, что все ими воспользуются, а в том, что они всем предоставлены», «Больше есть вещей, которые нас пугают, чем таких, которые мучают нас, и мы чаще страдаем от воображения, чем от действительности». Иногда это забавляло императора, но с годами все чаще стало вызывать раздражение.
В трактате «О благодеяниях», который я читал еще в незаконченных рукописях, по мере того, как Сенека вставлял в него новые главы, Аней писал: «Тиран может стать таким деспотичным, что единственное, что останется его советникам – это удалить его со сцены… Расставание с жизнью – вот лучшее средство для него самого». Едва ли было осмотрительно для человека в положении Сенеки давать обожествленному императору столь оскорбительные и недвусмысленные советы.
Была казнена бывшая жена Нерона – Октавия. Начались процессы по оскорблению императорского величия, в результате которых приняли смерть множество простых и не самых простых римлян, а так же политических противников диктатора.
В то же время в Риме начались гонения на последователей новой религии – христианства. В основном адептами христианства в то время были рабы и вольноотпущенники, а также представители низших слоев общества, на защиту которых Нерон встал в первые годы своего правления. Хотя религия и не была запрещена официально, поклонение новому богу практически лишало верующих всякой защиты со стороны государства. Нерон перестал управлять страной, он начал ею пользоваться.
Божественный любил петь, сочинял пьесы и стихи, наслаждался участием в соревнованиях поэтов. Придворные подхалимы внушили ему, что он талантлив без меры, и с шестьдесят четвертого года император, до этого музицировавший лишь на пирах, начал выступать публично. Но похвальное слово, утверждали злые языки, произнесённое Нероном на похоронах Клавдия, было сочинено Сенекой. Не знаю, так ли это, но не раз слышал, как стоик, делая поправки и вставки в сочинения Нерона, ворчал:
– Ubi nil vales, ibi nil velis .
Как бы там ни было, но император неизменно одерживал победы во всех поэтических и музыкальных конкурсах, в которых принимал участие. И это, понятно почему, никого не удивляло.
Ночью, ближе к предутренним часам, девятнадцатого июля шестьдесят четвертого года, когда Нерон отдыхал в одной из своих резиденций в Анции, а я с некоторых пор не покидал его ни днем, ни ночью, нас разбудили крики дворцовой челяди. Оказалось, что из Рима прискакал гонец, принесший более чем неприятное известие – вечный город горел!
– Говори, – приказал император.
– Пожар начался после полуночи. Никто не знает, что стало причиной пожара, но огонь распространялся из лавок, расположенных с юго-восточной стороны Большого цирка. К утру пламенем была охвачена большая часть города. Некоторые свидетели утверждают, что во дворах видели поджигателей с факелами.
Мне довелось читать легенды о том, что когда императору донесли о пожаре, он выехал в сторону Рима и наблюдал за огнём с безопасного расстояния. При этом Нерон был одет в театральный костюм, играл на лире и декламировал поэму о гибели Трои. Более того – в этих историях именно его называют инициатором пожара: якобы, в тот вечер муза покинула его, и чтобы вернуть вдохновение и творческий настрой тиран приказал поджечь город. Я никогда не был сторонником этой теории, но так это или нет, точно утверждать не могу. Но, вот то, что я видел своими глазами. И заметьте, я все время находился при господине, что делалось в полыхающем городе – лично не наблюдал, но донести до читателя те шаги, предпринятые императором для спасения столицы, которые видел глазами Луция Бурра, считаю необходимым.
Нерон, получив известие о пожаре, немедленно вызвал к себе нового префекта преторианцев, а так же все военачальников, которые были в шаговой доступности.
– Немедленно поднять по тревоге все подчиненные вам подразделения, – приказал он, – и отправить их на тушение пожара. При этом снабдить их всем необходимым, что может понадобиться при спасательной операции такого рода – ведра, багры, песок, бочки с водой. Все расходы берет на себя казна, а если не хватит – добавлю от себя лично. Особо отличившимся – премия в сто динариев. По итогам, когда все закончится, представить мне списки таковых.
После того, как получившие приказ начальники удалились, Нерон приказал заложить лошадей и, не дожидаясь усиления охраны, без которого в последнее время никуда не выезжал, немедленно отправился в Рим. Вряд ли его прибытие в полыхающий город могло чем-то помочь тем, кто боролся за его спасение, но присутствие самого цезаря подстегивало военачальников и созданные ими команды спасения к не показным, а к по настоящему эффективным действиям. Да и обещанная награда заставляла спасателей буквально-таки бросаться в огонь, рискуя жизнью, и сыграла свою положительную роль в тушении пожара. Солдаты самоотверженно кидаться на очаги пламени, сколь бы сильными они не были, и ликвидировать их любой ценой.
Пожар бушевал пять дней. После его окончания оказалось, что из четырнадцати районов города уцелели лишь четыре. Три были разрушены до основания, в прочих семи сохранились лишь ничтожные остатки обвалившихся и полусожженных строений.
Нерон приказал открыть для оставшихся без крова людей свои дворцы, а также предпринял всё необходимое, чтобы обеспечить снабжение города продовольствием и избежать голодных смертей среди выживших.
Позже были созваны лучшие архитекторы Рима, и Нерон, опираясь на их советы, собственноручно разработал новый план городского строительства. Расчеты, понятно, делались профессионалами. В нём были установлены минимальное расстояние между домами, минимальная ширина новых улиц, закладывалось требование строить в городе только каменные здания. Кроме того, все новые дома должны были возводиться таким образом, чтобы главный выход был обращён на улицу, а не во дворы и сады, что погубило многих при последнем пожаре.
Для того чтобы восстановить Рим, требовались огромные средства. Провинции империи были обложены единовременной данью, и это позволило в сравнительно короткие сроки отстроить столицу заново. В память о пожаре Нерон заложил новый дворец – «Золотой дворец Нерона». Он не был достроен до конца, однако даже то, что удалось возвести, впечатляло своими размерами: комплекс зданий располагался на площади, достигавшей ста двадцати гектаров, а центром всего сооружения была почти сорокаметровая статуя Нерона, позднее получившая название «Колосс Нерона».
Исходя из того, что я имел возможность наблюдать с момента возникновения пожара до ликвидации его последствий, сделал только один вывод, что Нерон не имел к нему никакого отношения, но чтобы такое заключение было воспринято и народом, необходимо было найти виноватых. Ими стали христиане, и уже через несколько дней после пожара их обвинили в поджоге города и начались массовые казни адептов новой веры, организованные зрелищно и разнообразно .
«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виновных и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть, и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил еще при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное, и где оно находит приверженность. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличённых не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обреченных на смерть поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения» .
Вся эта кровожадность проистекала из того, что Нерон не хотел потерять как любовь народа, так и доверие сенаторов. Но противостояние с Сенатом было неизбежно. Дело в том, что еще в пятьдесят четвертом году, новый император обещал привилегии, какие были у них во времена республики. Плевать им было на жизнь и благосостояние простого народа, но к своим преференциям они относились крайне ревностно и придирчиво. А когда оказалось, что постепенно, но четко, последовательно и планомерно император сосредотачивал все больше и больше власти в своих руках, а к шестьдесят пятому году Сенат вообще перестал иметь какую-либо реальную власть в стране, это вызвало массовое неудовольствие среди избранников народа.
Гай Кальпурний Пизон – знаменитый государственный деятель, смог увлечь своими крамольными с точки зрения властителя идеями несколько высокопоставленных сенаторов, советников и друзей Нерона – увы, Сенека был среди них.
– Если человек не знает, куда он плывёт – то для него не бывает попутного ветра, – продолжал умствовать философ, забыв о том, что сам когда-то говорил моему отцу, о том, что неизвестно чем все кончится, – живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.
– Стоик, – плаксивым голосом оборвал Нерон, – если ты ни за что не в ответе, философствование тебе ничего и не стоит. Я же всегда во всем если и не виноват, то замешан.
Анней Сенека отвечал, то ли невпопад, то ли просто не очень внимательно слушая собеседника:
– Всякий разумный человек наказывает не потому, что был совершён проступок, но для того, чтобы он не совершался впредь.
Такой диалог чем-то напоминал игру в слова или города, и императору это становился все больше и больше не по душе.
Мотивы у всех заговорщиков были различные – от простой смены монарха до реставрации республики. Основными вдохновителями были Аспер и Пизон. В результате проведенного по приказу Нерона расследования было арестовано более сорока человек, из них девятнадцать принадлежали к сенаторскому сословию. Не менее двадцати человек были казнены или принуждены к самоубийству, в том числе и Луций Анней Сенека – мир его праху.
После раскрытия заговора Пизона Нерон стал подозрителен, ещё больше отстранился от управления государством, возложив эти обязанности на своих временщиков. Сам император сосредоточился на поэзии и спорте, принимая участие в различных конкурсах и соревнованиях. Так, он участвовал в Олимпийских играх шестьдесят седьмого года, управляя десятью лошадьми, впряжёнными в колесницу.
Ещё в начале шестидесятых годов на Палатине возобновились забытые было со времен Калигулы оргии, которые ближе к их концу достигли невиданного размаха и длились по нескольку дней.
Но это был пир во время чумы. Восстановление Рима после пожара, преодоление последствий чумы, разразившейся в середине шестидесятых годов и унесшее огромное количество жизней, грандиозные планы строительства дворцовых объектов и рытье канала через Коринфский перешеек, подорвало экономику государства. Провинции были истощены, и это привело к восстанию.
В марте шестьдесят восьмого года наместник Лугдунской Галлии Гай Юлий Виндекс, недовольный экономической политикой Нерона и налогами, накладываемыми на провинции, поднял свои легионы против императора. Подавить восстание было поручено наместнику Верхней Германии Луцию Вергинию Руфу. Виндекс понимал, что самостоятельно не справится с войсками Руфа, поэтому он призвал на помощь популярного в войсках наместника Тарраконской Испании Сервия Сульпиция Гальбу и предложил тому объявить себя императором. На таких условиях Гальба поддержал восстание. Легионы, находящиеся в Испании и Галлии, провозгласили его императором, и он двинулся на соединения к Виндексу, но не успел – помешал случай.
Сам Вергиний Руф не торопился выступать против Виндекса, заняв осторожную выжидательную позицию. Но в мае его войска, расположившиеся лагерем при Везонцио и изрядно утомленные бездействием, самовольно напали на легионы Виндекса на марше и легко разбили их.
Остатки мятежных легионов бежали и присоединились к Гальбе. Войска Вергиния Руфа провозгласили своего командира императором, но Руф продолжал выжидать. В конце концов, он пропустил армию Гальбы, направлявшуюся к Риму, объявив, что вверяет себя и свои легионы в руки Сената.
Сенат объявил Гальбу врагом народа, но, несмотря на это, его популярность в войсках и народе продолжала расти. В конце концов, на его сторону встал второй префект преторианцев – Гай Нимфидий Сабин и большая часть гвардии. Нерон покинул Рим и направился в сторону Остии в надежде собрать флот и армию в лояльных ему восточных провинциях. Легионы Гальбы продолжали своё движение к Риму.
Когда вести о сложившейся ситуации достигли Нерона и его сопровождающих, последние в открытую перестали подчиняться приказам императора. Лишь я и небольшая горстка самых преданных императору людей, остались подле него. Когда же до них дошёл слух о том, что преторианцы согласны присягнуть Гальбе, и стало ясно, что дни Нерона сочтены, абсолютно все отвернулись от него. В это время Нерон находился в Сервилиевых садах, где его и настигла весть об угрозе. Он был вынужден срочно вернуться во дворец в Риме.
– И на Палатине деревья не растут до неба, – мрачно пошутил он, садясь с моей помощью верхом на коня – карету ему никто не подал.
Дали шпоры, лошади стремительно рванулись вперед, навстречу неизвестно чему.
Нерон вернулся в Рим, во дворец на Палатине. Охраны не было, но я следовал за ним по пятам. Он провел там весь вечер, затем лёг спать. Проснувшись около полуночи, император надиктовал мне три десятка коротких писем и попросил (это слово здесь больше подходит, чем приказал) отправить приглашение во дворец всем, кто обычно участвовал с ним в недавних оргиях.
Прошло три часа, но никто не откликнулся. Все еще император прошелся по комнатам, и сам убедился, что дворец пуст – оставались только рабы.
– Луций, – Нерон опустился на мраморный постамент одной из статуй, – найди мне солдата или гладиатора.
– Слушаюсь, мой господин, – поклонился я, удивляясь столь странной просьбы императора.
Некоторое время я терпеливо обходил зал за залом, в поисках воина, зачем-то понадобившегося властелину мира. Но огромные помещения были пусты. Вернувшись, я произнес:
– Мой повелитель, во дворце нет ни души.
– Вообще никого? – Он поднял изможденное усталостью лицо.
– Ни единого человека.
Я несколько помедлил с продолжением, но все-таки предложил свою помощь:
– Не знаю, зачем вам нужен солдат, но я молод и силен, и может быть смогу заменить его?
– У тебя нет оружия, – усмехнулся Нерон, – а мне нужен опытный убийца, чтобы заколоть меня без боли.
Я застыл в ужасе от услышанного.
– У меня нет ни друзей, ни врагов! – Вдруг выкрикнул несчастный, и бросился по направлению к Тибру.
Опомнившись, я последовал за ним. Не без труда, но догнал – все-таки, не смотря на излишества, Нерон был в хорошей физической форме, – схватил за плечо, и, холодея от собственной дерзости, остановил и рывком развернул к себе лицом.
– Вы еще очень молоды, мой император, не надо отчаиваться, все еще образуется.
Он, не обращая внимания на мое непочтительное поведение, грустно улыбнулся.
– Верность друга нужна и в счастье, в беде же она совершенно необходима, – сказал, качая головой, – спасибо, мой верный Луций Бурр, ты достойный сын своего отца.
Мы вернулись во дворец.
И все же не все отвернулись от своего законного императора. В палатах мы повстречали вольноотпущенника Авралия и с ним еще четверых, сохранивших верность властителю слуг.
– Я бы посоветовал императору, – он наклонил голову вниз, и говорил с Нероном в третьем лице, не смотря ему в глаза – привычки бывшего раба вытравить из себя не просто, – отправиться на загородную виллу в четырех милях от города.
Так и сделали.
В сопровождении меня и пятерых преданных слуг Нерон добрался до виллы.
– Возьмите лопаты, друзья, – попросил император, – и выкопайте для меня могилу.
– Но, господин… – Попытался возразить я, но Нерон только отмахнулся – он ничего не хотел слушать.
– Qualis artifex pereo! – Повторял он на протяжении, пока слуги долбили каменистую почву. – Qualis artifex pereo!
Через несколько часов прибыл курьер из Рима. Было видно, что всадник очень спешил – одежда гонца была серой от придорожной пыли , абока коня были покрыты пеной, в тех местах, куда наездник ударял шпорами, она была красного цвета. Напившись воды, он, узнав во мне приближенного императора, доверительно сообщил мне:
– Сенат объявил Нерона врагом народа и намеревается предать его публичной казни.
В этот момент на террасе появился тот, чью участь мне только что сообщили. Он все слышал.
– Никогда число прожитых дней не заставит нас признать, что мы прожили достаточно, – тихо произнес он слова, когда-то услышанные от Сенеки, – кто поможет мне покинуть этот свет?
Все присутствующие молчали. Молчал и я.
– Дай мне меч, преторианец, – обратился Нерон к посланнику.
Тот помедлил, но осушаться приказа не посмел. Гладиус  удобно лег в ладонь недавнего властелина мира. Нерон рванул ворот шелковой тоги, приставил острие оружия к груди. Все замерли, никто не пытался его остановить.
Так прошла минута, полторы… еще одна.
– Не могу, – Нерон отнял меч от тела, по белой материи поползла красная капля, упала на землю.
– Кто-нибудь, – воскликнул император, молитвенно сложа руки перед лицом, – помогите мне!
Видя, что обращение ко всем, действия не возымеет, он попросил лично Авралия:
– Ты! Окажи последнюю услугу твоему господину.
Тот убрал руки за спину; он по-прежнему не смотрел Нерону в лицо.
– Ведь это я даровал тебе свободу! – Почти крикнул император.
Ответом ему было гробовое молчание.
– Может быть ты? – Обратился он к гонцу.
– Я призван охранять императора, а не отнимать у него жизнь, – ответил тот, и сделал шаг назад.
Нерон вопросительно посмотрел на меня. Мне было жаль его, но я никогда никого в жизни не убивал. Я был летописец, а не палач.
Он все понял.
Послышался отдаленный стук копыт. Все повернули голову в сторону дороги, ведущий к вечному городу. И вот из-за поворота показались конные всадники. Император впился взглядом в кавалькаду, надеясь, различить знакомые лица, но таких среди скачущих не оказалось. Это мчался конвой арестовать низверженного монарха.
– Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает… –Продекламировал Нерон строфу из «Илиады», и резким движением перерезал себе горло.
Когда всадники въехали на виллу, то увидели лежащего в крови императора. Он был ещё жив. Один из прибывших попытался остановить кровотечение, но Нерон стремительно слабел, захлебывался кровью и вскоре умер. Его последними словами, вырвавшимися изо рта вместе с темно-бордовыми брызгами, были:
– Вот она – верность.
Кому он адресовал последнее «прости» было не понять.
Но в тот момент я уже начал вникать в проблемы совсем другого человека.