Белеет парус одинокий

               
                Белеет парус одинокий
                В тумане моря голубом.    
                Что ищет он в краю далёком,
                Что кинул он в краю родном...
                М.Ю. Лермонтов


Последнее желание, которое я хотела реализовать в Польше перед отъездом к Оле в Германию, - разыскать православную церковь, исповедаться и причаститься. Мне советовали поехать во Вроцлав (там находилась большая русскоязычная диаспора), но я нашла ее в том городе, где жила – в Ополе, в подвальном помещении католического собора Петра и Павла. Вначале я вошла внутрь самого собора и была впечатлена его пышностью и помпезностью. Огромные иконы с изображением распятого Христа и Богородицы. Правый угол костёла украшала большая рождественская ёлка. Звучал орган. На длинных, выстроенных в ряд скамейках сидели прихожане храма Петра и Павла. Мне понравилось название собора в честь его первых апостолов. Войдя во внутрь храма, я мысленно поприветствовала апостолов, по православному перекрестилась и подошла к распятию. В отличие от наших традиций, в католических костёлах допускались женщины в брюках и без головных уборов. Прихожане сидели, лишь изредка вставая на молитву. Но это было не главное отличие. Разглядывая иконы и изваяния, слушая действительно красивую мессу, я вдруг обнаружила, чего же не хватает в Соборе Петра и Павла. А не хватало там «русского духа», не хватало самого Христа, не увидела я выстраданного милосердия и покаянного смирения перед Богом. Все было слишком вычурно, красиво и материалистично. Я тихо вышла из большого храма и спустилась в подвал. Там, как во времена первых христиан в «катакомбах», шла служба.   Она  шла на трех языках – польском, русском и украинском. Маленькая православная церковь была скромно украшена. Немногочисленные прихожане стояли и с трепетом слушали литургию рождественского поста.   Польский батюшка исповедовал, причастил меня, благословил на дорогу и попросил  помолиться о православных поляках, когда я буду в Топловском монастыре в Крыму. Кроме того, мы говорили о  разнице между католицизмом и православием и долго беседовали на богословские темы за чашкой горячего фруктового чая с печеньками. Я попрощалась с батюшкой на польском языке, мы обнялись и он сказал: « Нелегко тебе будет там, как и нам нелегко здесь. Человеку, несущему Свет Христов трудно везде. Замолви слово о Польше, скажи людям правду, мы тоже помолимся о тебе». Интересно, что, взглянув в глаза батюшки, я увидела в них слёзы и поняла, что батюшка знает обо мне намного больше, чем я сама. Мне даже показалось, что он видит мое будущее и чувствует мое предназначение. Хотя для меня это все было закрыто. У меня тогда было одно желание,  доехать до Германии к своей подруге Оле. Там лучше должны относиться к русскоязычным беженцам, есть выплаты, что немаловажно. Кроме того, в Польше уменьшалось финансирование украинских беженцев, нарастало недовольство поляков тем, что многие украинцы вели себя крайне недостойно и нагло, росла безработица, так как  работодатели предпочитали брать на работу украинцев. Моральный облик многих украинских мамочек с детьми, пьющих пиво на лавочках в парках, тоже желал лучшего. Недовольство распространялось и на тех, кто действительно нуждался в помощи. Для Польши начинались безрадостные дни. Народ расплачивался за проамериканский выбор политиков и свою русофобию. Я  знала, что польских добровольцев правительство посылает воевать на стороне укр. нацистов. «Враг моего врага мой друг» - так говорил один убежденный польский русофоб, предприниматель, спонсирующий наш лагерь в Глухолазах. Каждый день, он приходил к нам на завтрак, называл нас «Люби друзи» и вкрадчиво заглядывал каждому в глаза. Я помню этот парализующий взгляд, он пронзал насквозь и переворачивал душу наизнанку. Я поняла, что этот поймёт, кто я и на какой стороне, убьёт и глазом не моргнёт. И эта была одна из причин, почему я уехала из Глухолаз. И теперь, по прошествии времени, когда я слышу, как люди в Крыму всуе поминают слово «бандеровец», думая обидеть кого-то,- я вспоминаю глаза этого страшного человека, настоящего бандеровца. Их не забудешь никогда.
        Так Родина моих предков благословила меня на мой духовный путь и добрые дела. В тот же день я купила билет на поезд до Берлина.
       Поздно вечером, возвратившись в общежитие, я созвонилась с Олей и сказала, что завтра выезжаю к ней, и собрала вещи, многое из одежды оставив в общежитии. У меня был большой чемодан на колесиках, купленный на деньги, которые мне каким-то невероятным способом передали родственники из России. Это было символично. Говоря языком украинских беженцев – я «собрала сумочку». Провожать до автобуса меня пошли Лена и еще одна молодая девушка Оля, тоже все потерявшая, но ей понравилось в Польше. Она работала, учила язык. Оля несла в переноске, привыкшую к переездам, Мурочку. «Удачи! Береги кошку» - сказали мне на прощание девушки и мы обнялись. Я уезжала из Польши, которая меня приняла, накормила и дала кров. Я мысленно благодарила всех поляков, кто оказывал нам с Мурой помощь, и своих друзей-беженцев. Между нами бывало всё - и хорошее, и плохое, и понимание, и вражда. Но у нас было одно общее горе под названием война, и оно сближало таких разных нас.
         На вокзал мы прибыли вовремя, почти к отправлению поезда, быстро нашли свой вагон. Тут же нашлась доброжелательная попутчица и помогла нам с кошкой зайти в вагон и найти свое место. Поезд был, как все в Европе  - сидячий, комфортабельный и с интернетом. Почти все пассажиры сидели за своими ноутбуками, расположив их на уютных столиках перед сидением. Я сделала то же самое. Пять часов езды прошли незаметно. Мы приехали в Берлин.
       Огромный вокзал, отовсюду слышались какие-то звуки и немецкая речь. Было непривычно и немного страшно…Немцы всё-таки. Наверно генетическая память проснулась. Но на вокзале меня встретили волонтёры из России. Я очень удивилась, в Польше таких не было. Помню, я рассказала им о себе и попросила отвезти меня в Крым. Женщины удивились. Одна была из Казани, другая из Томска. Они пожелали мне попасть туда, куда я хочу, но для начала помогли мне перенести вещи и кошку к перрону, с которого шёл поезд на Гамбург. Одной из женщин очень понравилась Мурочка, и она посочувствовала ей, в том, что на перроне холодно, и кошка вся дрожала. Я ответила - у неё же шубка - она спасёт, но тоже с сочувствием глянула на дрожащую от холода и страха Муру. Мы попрощались и я села в поезд на Гамбург. А в Гамбурге пересела в поезд до Ноймюнстера. Я смотрела в окно. Был уже поздний вечер, темно и шел снег. На дворе 18 января 2023-го года, Крещенский Сочельник и день смерти, ухода в иной мир моей любимой бабушки Лиды,- учительницы русского языка и литературы, бывшей после маминой смерти моим опекуном. С 9-и лет я жила с бабушкой и дедушкой в маленьком провинциальном городке Запорожской области.  До Октябрьской революции здесь была Малороссия, Екатерининские земли. Бабушка с детства воспитывала во мне русскую душу на примерах  русской классической литературы, помню,  как учила она меня писать диктанты, а потом сочинения. Бабушка учила меня думать. Я помню, как переживала бабушка Лида, когда в 90-ые годы в республики бывшего Союза хлынул Запад со своими извращенными потребительскими ценностями власти, денег и вседозволенности. Помню, как на Украине стали подымать головы националисты и читать проповеди молодёжи, что Степан Бендера не так уж плох и на самом деле он борец за свободу и независимость украинского народа. Я помню, это жуткое время, когда было модно быть бандитом, интеллигентность и нравственность стали раритетом. Из такой страны надо было или уезжать, или смириться и жить тихо, делая свое дело. Но до майдана, до 2014-го года в Украине все-таки можно было жить интеллигентному человеку с русской душой. А вот после… Я считаю, что на киевском майдане победили не просто прозападные, а именно сатанинские силы, направленные против русского народа, включая в это понятие и народ украинский , так как, по больщому счету, мы один народ. Помню, как стало резко уменьшаться количество русских школ, а потом к началу спец.операции в нашем городке и вовсе не осталось школ, где преподавание ведется на русском языке, были только несколько русских классов, где преподавалась русская литература «как иностранная».Одна из моих подруг, работавшая в библиотеке города Днепропетровска  рассказывала, как однажды, где-то в 2019-ом году, их попросили снести тома русских классиков Л.Толстого, А.Пушкина и М. Лермонтова в подвал и некоторые книги сжечь, чтобы не загромождали полки. Подруга сказала, что ей было жалко книги и она забрала их домой. Эта ненависть ко всему русскому, а более всего к живой и тонко чувствующей русской душе воспитывалась в украинских школьниках с детства. Свой вклад внесла и так называемая «история», исковерканная и переделанная в угоду националистам. Из года в год людям внушалось, что во всех бедах украинцев виноваты их соседи россияне. Я помню, как в девяностые был популярным лозунг, что как только мы отделимся от Москвы и перестанем «посылать им деньги», станем независимыми, то все сразу станет замечательно. В итоге –разрушенная экономика и проданные западу остатки предприятий, и как венец всего этого процесса - предатель Мазепа на украинских  гривнах. Я всегда уважала и любила украинскую культуру и литературу. Эти замечательные лирические песни и поистине певучий язык. Но народ, патриотизм которого базируется и строится на ненависти к другому народу, а не на любви и сотрудничестве, к сожалению, обречен. Пропагандировался и раздувался миф о том, как русские цари угнетали бедных малороссов, потом в Советские годы, когда Украина процветала и была житницей всего Союза, оказывается Москва «обижала работников украинской культуры» и относилась к ним  с позиции старшего брата. Но никогда не говорилось о том, как вся страна строила Днепрогэс и многие заводы и предприятия Украины. Культура и литература  Украины и России переплетена и связана. И невозможно стать полноценным человеком, не читая русских классиков.  «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь» - так говорила мне моя бабушка Лида. Душа состоит из тонкой ткани того, что вложили в нас в детстве. И эта тонкая нить ранимой русской души, ищущей далёкий белеющий парус вдали, пробуждалась во мне в тот Крещенский Сочельник, когда я ехала к своей подруге в Германию.  Я смотрела в окно поезда, шёл снег, и мне ностальгически вспоминалась моя родина в былое мирное время, и очень явно казалось, что будто я еду к Оле не из Ополе в Ноймюнстер, а из Орехова в Днепропетровск. И в голове рождались строки стихотворения
               
ОРЕХОВ (ЗАПОРОЖСКОЙ ОБЛ.)

Там не застелена постель,
Среди руин «метёт метель».
Осколки стёкол на полу
И фото старые в углу.

Снаряд летит, мой дом дрожит,
В подвале там народ сидит.
Там тени прошлого горят.
Летит снаряд, летит снаряд.

Руины плачут о былом,
Тут был мой дом, тут был твой дом.
Тут школа, здесь был детский сад,
Ну а теперь летит снаряд.

Цвели здесь вишни по весне.
Завял цветок. Горит в огне.
Тут мародёров подлый род, -
Крепись, мужайся мой народ.

Душа скорбеет о былом.
Тут был твой дом, тут был мой дом.
Над тихой речкой дрон летит,
Камыш шумит. Камыш молчит.

Так долог путь. Так близок Храм.
В чём жизни суть, скажите нам?
Победы близится рассвет!
Летит снаряд. А смерти нет!