До слёз...

Бесконечная ажурная кисея неба медленно сползает наземь.
Сне-го-пад...

Косуля, откинув слегка его плотный полог, высовывается, словно в окошко, подогнув уголок занавески, вглядывается в глаза пристально, взыскует правды, думает громко:
- Ты чего тут?
- А нечто неможно? - Дерзко ответствую я.
- Смотря чего для. - Слегка витиевато упорствует косуля.
- Ды-к... Пройтись. Побеспокою?
- Ещё как! Разве больше негде, кроме, как здесь?!
- Так лес же! Воздух! Грибы!
- Грибы, так-то, не для вас посажены, а воздух... - Негодует косуля. - Тут живут, вообще-то, если ты не знал. Любят, ссорятся, дети растут, старики горбятся, всё, как у вас, у людей. Мы ж к вам в дома не стучимся, по кухням в грязных сапогах не топчемся, угощений не требуем.

- Вообще-то, случается... - Смущённо возражаю я.
- Ты про птиц в зиму или про мышей?
- Ну.... - Я задумываюсь в нерешительности, но косуля торопится расставить всё по местам:
- Не станешь прикармливать синиц, они найдут себе, где столоваться, но тебе ж самому то по нраву, когда зависимы от тебя те вольные птахи, и что, сними ты их с довольствия, погибнут. А касаемо мышей... тут ты, братец, сам виноват. Не зевай, следи за домом и порядком в нём, и будет тебе заместо мышиного проса - чистота и паутина по углам.

В изумлении глядел я на косулю, не понимая, в самом ли деле тот разговор или почудился.
Фыркнув недовольно, так что просыпался чуб снега со лба, лесная козочка не спеша, с достоинством развернулась, дозволила полюбоваться отороченными белым мехом шароварами, и прыгнула в самую гущу снегопада, где потерялась, совершенно слившись с ним. Ещё одно совершенное творение природы. Так радостно глядеть на любое из них. До слёз.