4. Мор

4. МОР. В 1426 году в Суздальской Руси произошло событие без преувеличения знаковое, но уже мало кем замеченное. Москва стала официально считаться столицей Владимирского княжества. Чуть позже произошло окончательное слияние территории и чиновничьего аппарата Владимирского и Московского княжеств. С той поры государи русские стали именоваться Московскими великими князьями. На замятню, вызванную честолюбивыми притязаниями старшего из Дмитриевичей, в новой русской столице поначалу особого внимания не обратили. С кем не бывает? Ну, подурит князюшка, побегает, да одумается, Бог даст, вернется. Тем более что дел неотложных в государстве не счесть. Для всех работа найдется, для него – тем более.

По Руси в ту пору продолжал гулять мор, опустошая города и села и истребляя их несчастных обитателей целыми семьями. В 1426 году умер Иоанн Михайлович Тверской, вслед за ним ушли из жизни его сын Александр и внук Юрий. На тверской трон сел другой Александрович, Борис, который первым делом взял под стражу своего дядю Василия Михайловича Кашинского. Москва на эти смерти, перемещения и разборки в соседнем княжестве смотрела сквозь пальцы, не вмешиваясь. В столице тогда тоже вовсю отпевали, хоронили, поминали. Сыновей Дмитрия Донского и его внука, юного государя, Смерть поначалу обошла стороной, лишь хищно глянула им в окна, да дыхнула в лицо страшно, уведя за собой сразу трех сыновей Владимира Храброго: Андрея, Ярослава и Семена. Сильно пострадали Псков и Новгород.

Пскову в тот год досталось больше всех: вслед за моровой язвой в 1426 году в псковскую землю приволоклась старая прожорливая гадина Витовт, что для псковитян была хуже всякой заразы. Эту алчную тварь в Пскове уже хорошо знали, и потому покоряться ей никто не пожелал. Витовт пришел тогда в силе немалой: с литвой, с ляхами, с пушками, с татарской конницей, надеялся, что опустошенная мором земля дастся ему без боя. Однако уже у стен Опочки ему оказали горячий прием. После первого же приступа союзникам пришлось спешно отступать от крепости, настолько большими были их потери. Возле Котельно – новая стычка с русскими и новая неудача: несколько сотен псковичей обратили в бегство литовско-татарский отряд в несколько тысяч сабель. У стен другой псковской крепости, Воронач, Витовта внезапно накрыла стихия: страшный ураган разметал лагерь, и дряхлеющий литовский государь пару часов, цепляясь за шатерный столб, вопил тонким голосом, словно перепуганная старуха, в ожидании, когда под ним разверзнется земля. Там, под Вороначем, его и догнал московский посланник с запросом от внука, великого князя Василя II, который очень хотел знать, какого ляда его дедуля приволокся с войском в русскую землю.

С Москвой и Псковом литовскому «королю» пришлось в итоге мириться, он шел на Русь за легкой добычей, а не за громкой славой. Василию же с Софьей только его сейчас и не доставало. Их положение в Москве и без того было шатким, не хватало еще, чтобы им припомнили проделки их дряхлого литовского родственничка. Однако остановить старого мародера было уже невозможно. Не прошло и двух лет, как он тайными тропами через Черный лес приволокся с артиллерией и ляхами к новгородскому Порхову и даже успел один раз пальнуть по городу из громадной пушки, после чего не стало ни пушки, ни пушкаря, а в порховской церкви образовалось сквозное отверстие через две стены. Вечникам, которые к войне приготовиться не успели, пришлось откупаться от старика тем, что он всегда любил больше даже, чем славу и почет, - деньгами. Содрав с русских десять тысяч рублей, Витовт ушел той же дорогой, что и пришел.

В 1427 году мор прибрал последнего из сыновей Владимира Храброго, Василия, а в 1428 году в Дмитрове от моровой язвы скончался князь Петр Дмитриевич, один из двух главных «столпов», что подпирали трон Василия II. Умер он, не оставив наследников, и Дмитров, объявленный выморочным наследством, отошел назад к Москве, что очень не понравилось строптивому Юрию, с которым великий князь по-прежнему официально находился в состоянии войны.

Воевать с непокорным звенигородским князем, впрочем, не хотелось никому. Да и какая сейчас может быть война, когда по всем дорогам лежат неприбранные трупы настигнутых «моровой язвой» россиян? Покойников хватало и без междоусобного смертоубийства. Именно это сейчас и следовало объяснить старшему Дмитриевичу, пока он окончательно не наломал дров. За дело вновь пришлось браться Русской Церкви. Сам митрополит Фотий лично отправился в Галич, дабы укротить смутьяна. Однако и на уговоры первосвященника Юрий давал согласие лишь на короткое перемирие: дескать, пусть зараза спадет, а там видно будет. Фотий без толку проторчал в Галиче несколько дней, договориться ни о чем не смог и в раздражении, хлопнув дверью, уехал, отказавшись благословить и князя, и его город, после чего в Галиче неожиданно открылся мор. В средневековой Руси в такие совпадения не верил никто, а потому всем сразу стало понятно, что это не что иное, как Божья кара: князь Юрий не смог договориться с митрополитом, митрополит уезжает рассерженный, и за это Бог теперь карает главный город князя Юрия, Галич. Такие настроения в российских массах до добра обычно не доводили, и чтобы в городе не начались волнения, митрополита пришлось с полпути заворачивать назад. Фотий вернулся, благословил князя и город, а Юрий в ответ отправил своих послов в Москву договариваться с племянником о мире. Взбаламученная передвижениями войск и военными приготовлениями Русь быстро успокоилась.

После недолгих пересылок Юрий сумел-таки выторговать у Василия и Константина мир при условии продолжения спора о власти у трона ордынского царя. От своих притязаний на отцовский трон он так и не отказался.

В 1427 году Андрей Рублев закончил расписывать главный собор Троице-Сергиева монастыря и взялся за роспись Собора Спасо-Андроникова монастыря в Москве. Этот человек делал то, что любил делать больше всего на свете. В этом была его жизнь. Именно поэтому мы теперь знаем его имя. А кто такой Юрий Звенигородский? Да просто какой-то князь, которому довелось жить в эпоху Андрея Рублева.