36

- Мать, а тебе дарили подарки?

Уше нестерпимо хотелось поделиться своей радостью. Но она опасалась. И вот начала издалека. Во всяком случае, ей казалось, что издалека.

Кама резко мотнула головой, а потом замерла. Задумалась. Как же она это забыла?


Летний солнечный день. Река. Она - юная девушка, почти ребёнок, стирает что-то на берегу. И белобрысый паренёк протягивает руку.

- На, это тебе.

Голос звучит грубовато и резко. Она намахивается тряпкой, думая защищаться. Но замечает красивое ожерелье из ракушек. Тряпка беспомощно повисает в воздухе, голос предательски дрожит:

- Это мне?

- Тебе.

Едва успевает взять, как паренёк отворачивается и скорым шагом уходит прочь.

Кама смотрит ему вслед, переводит взгляд на ожерелье. Ах, какое красивое!


Теперь не замечает, как лёгкая улыбка тронула губы.

- Да... Один раз.

- Кто?

- Тай... Когда он был совсем юным.

- Расскажи. Ты же обещала.

Кама задумалась. Да, обещала. Но страшно. Как дочь воспримет? Не будет страдать? Ну, если только чуть-чуть рассказать, самый краешек.

Они с Ушей сидели у ручья, перебирали и мыли только что собранные корешки. До вечера далеко, не скоро вернётся хмурый отец.

- Мы с Таем росли вместе, рядом. Смутно помню его в раннем детстве. У него брови такие хмурые были, серьёзные. А глаза серые. Красивые.

«Как у тебя», - неосторожные слова едва не сорвались с языка.

- Вот он мне и подарил ожерелье из ракушек. Мы тогда ещё маленькие были. Я почти забыла про это.

- А где оно сейчас?

- Не знаю...

- Ты не сохранила?

- Не сохранила...

- А потом?

- А потом мы выросли, - голос Камы звучал всё неохотней. Дальнейшее не хотелось вспоминать. - Отец был строгий. Твой дед, получается. Он старейшина племени, и в мужья мне присмотрел совсем другого.

- Моего отца? Яху?

- Нет... твоего отца тогда в моей жизни ещё не было... Потом появился.

Уша чувствовала, что речь матери, как обессиленный ручеёк - вот-вот иссякнет. Попыталась хоть что-нибудь вытянуть.

- Ты ничего не могла сделать?

- Мы с Таем однажды решились... бежать из племени.

- Не получилось? - догадалась Уша, и сердечко её заныло от горя.

- Не получилось...

Кама не зря столько времени пыталась это забыть. Потому что с такой болью невозможно жить. И теперь бессмысленно полоскала и полоскала корень рогоза в прозрачной воде, не замечая, что он давно уже чистый.

Уша догадалась каково матери. Она обхватила родное морщинистое, но всё ещё прекрасное, лицо ладонями, повернула к себе:

- Не плачь. Не надо, - а у самой слёзы забрызгали щёки.

С детства остро чувствовала страдания матери, лишь причина неясным мраком туманилась - не разглядишь. И всегда для неё это было самым тяжёлым.

Мать судорожно обняла её, уронив, наконец, в воду рогоз.

- Ты... ты единственное, что у меня есть. Остальное я потеряла... Как то ожерелье.