Иномирье 8

8
              Муйту стоял, разглядывая его, как любимого родственника, с которым не виделся тысячу лет, переводя взгляд с  одной точки на другую .

-У него еще метки мои должны быть, — шептал он едва слышно  и гипнотизируя мужика взглядом, —  я уверен....

Тот,   уже ерзал, то ли чувствуя на себе такое внимание, то ли просто устав от затянувшихся переговоров,  вскинул руку и  потряс кистью, освобождая часы.  Белоснежный манжет  чуть  съехал вниз и  обнажил от запястья  по  предплечью странную красную линию — родимое пятно рваной, вытянутой корявой формы, словно  заросший криво шов.

-О! - подпрыгнул Муйту , заставив йогиню в очередной раз погонять невидимых мух перед лицом — Я ж говорил! - он даже  подпрыгнул , указывая  на  пятно : -  это я ему засадил рогалиной,   кровищи было! У-ууу... и  еще у него конца фаланги  на мизинце нет с этой стороны! - уверенно  добавил он.
В туже секунду мужчина разжал ладонь и все трое увидели  -   непропорционально короткий  мизинец, без конечной фаланги,  врожденный дефект, который  даже не каждый его друг  замечал, настолько он привык   скрывать эту мелочь, просто   стараясь  держать ладонь  всегда полусогнутой.

Фахаму  округлившимися глазами  смотрел то на своего  партнера, то на  Фахаму, не в силах вымолвить ни слова.    Но тот прочитал мысль :
-Откуда я это знаю?  - пожал он невинно плечами, — Так я ж и откусил... -  и уже в спину Фахаму, пытающемуся сдержать рвотный позыв , извинительно добавил -  Я.. случайно...

Йогиня вдруг тоже скривилась, закашлялась, схватилась за  горло,   знаками  просясь выйти, выскочила, прикрывая рот.

Переговорщики решили сделать перерыв,   постепенно  по одному выходя  за пределы видимости. Сцена  помутнела,  темнота  съела дневной свет,  какое-то время   только пламя мерцало, бросая блики на лица трех, сидевших в абсолютном молчании,  совершенно разных  мужчин.   

-Мужики... вы кто? -  поднял наконец голову Фахаму. Он изменился в лице, взгляд стал глубже и  темнее,  казалось, даже лицо осунулось, словно с него спала  невидимая пелена спеси.   Даже голос его  теперь звучал по другому : глуше, ниже  и вдумчивее.

Он не мог не отметить совпадений, но  пока  совершенно  не  понимал связи между    событиями и мелочами, насыпавшимися на его голову в течение последней пары часов.

 Он чувствовал  за этими странными  чуваками что-то, неподдающееся объяснению,  не измеряемое. То, что не  укладывалось в  повседневную, привычную ему логику, то, что он не мог просчитать  автоматически  так, как привык, даже не задумываясь   , в своем блестящем математически ориентированном  уме.

Они понимали  друг друга  и его без слов.  Они отвечали на его вопросы, которые он даже не озвучивал.  Они всегда были на полшага впереди  любых вопросов со своими уже  на все готовыми ответами. 

Абирия — этот   сдержанный,  хладнокровный , как японский ниндзя и  сложенный, как  римский воин, немногословный тип,   с   речью  всемогущего сенатора и внешностью    микеланджеловского Давида,  который вел себя, как восточный монах,  но  с легкостью  мог бы вписаться бы  в любое  типаж и любое время  — от  древних времен , до современных    модных вечеринок, или даже  латексных костюмов будущих космовоинов.

Муйту — звереныш  внутри,  неандерталец снаружи, нечесаный,  грубый,   живущий на каких-то природных глубинных инстинктах, прислушивающийся к слову Абирии и совершенно не   принимающий во внимание  Фахаму. Вообще не понятно, как можно было заслужить его уважение —  грубой физической силой?  Но вряд ли Абирия  снискал его уважение таким образом.  В бою? с ним? Значит, все-таки      причины  такого раболепия Муйту кроются в поступках Абирии? В его победах?  Правильном расчете? Добрых делах?


Что это за место? В  том, современном,  чистом, выхолощенном мире, где жил Фахаму,  таких   угрюмых лесов, изрытых землянками, внутри напоминающими дворцы   еще поискать...

Да и все эти фокусы, совсем не вяжущиеся с  дремучестью и   необразованностью, заброшенностью и   непроходимой нищетой...

Фахаму посмотрел на  голые ступни Муйту.  Неряшливые,  истоптанные до грубой   кожи, которой было уже не больно ни на камень наступить, ни на палку. С трещинами, забитыми глиной, черные,  с несмываемой,   впитавшейся в кожу   грязью.

Внезапная смесь ужаса и страха,  агрессии и  негодования, от  осознания себя здесь в первые минуты,  сменилась  у Фахаму  тихим отчаяньем,  когда  он вспомнил крах своей сделки и все те репутационные потери, которые теперь поставят вечный крест на   его карьере.  Он вновь  ощутил весь тот стыд и ужас, пережитые за последние  пару дней там , наверху. 
«Там? Наверху?» - удивился он  сам своим мыслям.

Но теперь, все это отчаянье,  перемешавшись и перекипев в его голове,   выпустило  пар и пену, и, хоть еще и булькало,  но разливалось    по телу  ленивым желанием все-таки узнать, распутать что-то, если  еще можно распутать этот клубок,  подправить что-нибудь или хотя бы  выровнять дальнейший путь, чтобы    не пускать жизнь под  откос.

Им вдруг завладело жаркое стремление проанализировать и понять,  вместе с  готовностью  изменить и покорной  готовностью принять свою судьбу сейчас так, как есть  и постараться  выправить хоть что-то.

Ну и послушать хоть кого-то. Отчаянье иногда лишает сил. Но  когда лишняя суета уходит, можно услышать голос  разума.

Разума-то у него было много.... В этом  Фахаму никогда не сомневался.   Об этом  кричали все дипломы на стенах его кабинета.

И на фоне всех этих мыслей параллельной азбукой морзе обессиленно и настойчиво  билась одна и та же фраза.
«Ничего не понимаю. - стучало в  висках, — Я ничего не  понимаю!..»

-Ничего не понятно? - обратился к нему Абирия
Фахаму поднял  на него глаза. Он не говорил вслух этой фразы, но уже почти привык, что   здесь что говори вслух, что нет -  тебя  слышат.  По любому.

-Тогда  посмотрим еще одну серию.
-Вторую? - глядя на растущее пламя попытался пошутить Фахаму.
-Минус тыщу вторую, — усмехнулся  Абирия. - Муйту?
-Я  уже сбился  буркнул Муйту и подкинул  хворостины в огонь.