Юбилейная индульгенция

       С Володей мы учились в одной роте, но в разных учебных группах. Были постоянно друг у друга на глазах, но наши взаимоотношения не переплетались, совместных задач в одной команде мы не выполняли, и огонёк дружбы, между нами, даже не загорался. Мне до сих пор казалось, что по большому счёту, мы друг к другу вообще не имеем никакого отношения. И вот…

       Владимир звёзд с неба не хватал, но к жизни был приспособлен очень хорошо. В военное училище он решил поступать видимо потому, что училище было в его родном городе, в Новосибирске. Значит, дом всегда будет рядом, а это удобно для жизни. Учился в школе он так себе, но к её окончанию был уже разрядником по боксу. А для военного училища, даже для такого, как политучилище, это был важный фактор. Вовка это понимал, понимал, что во время сдачи вступительных экзаменов кафедра физподготовки будет заинтересована в его поступлении. Возможно, какие-то «подвязки» у Владимира были и в военкомате. Поступив в училище, затем, завершив в нём обучение, он, как и все получил диплом о высшем образовании, лейтенантские погоны, но политработой занимался не стал, а перебрался служить в военкомат.
       Володя был среднего роста, довольно-таки крепкий телосложением и с такой, боксёрской осанкой. Крепкий нос, чуть раскосые, широко расставленные глаза, широкие лохматенькие брови - как крылья птицы и взгляд исподлобья, делали его похожим на бойца – гладиатора. Это сейчас я его таким воспринимаю, стараясь восстановить в памяти всё в точности. А тогда, каждый курсант в роте мне казался похожим на всех.
       Видимо, что Вовка был знатоком и любимцем женщин. Как-то раз, в расположении взвода, в компании своих ровесников он, в общем то, ещё мальчишка, делился опытом и давал всем советы, что женщин для себя надо выбирать из числа тех, кто работает в пищевой промышленности. Ведь они постоянно проходят медицинские проверки и там все они «чистенькие».
       Обычно ребята такого склада, как Володя, чувствуют уверенность в себе и держат себя независимо в любом социуме. Что-то такое было во Владимире. Он всегда держался как бы на расстоянии вытянутой руки, на которой была надета боксёрская перчатка. Но, агрессивности не проявлял и всегда дистанцировался, не впуская никого глубоко к себе в душу. Был сам себе на уме. Я и сейчас не могу сказать, были ли у него настоящие друзья в учебной группе. В то же время, он всегда был рядом с командиром учебной группы (с заместителем командира взвода), всё слушал и слышал, во всё вникал. И если вдруг противопоставлял свою точку зрения, то делал это очень осторожно, оставляя возможности путей отхода и сохранения своего лица.

      Для чего я всё это пишу? А вот, не знаю. Наверное, хочу сам в себе разобраться и понять то, что произошло ровно через 50 лет после нашего выпуска из училища на нашей встрече выпускников.
      Каким-то образом я оказался в инициативной группе наших ребят, тех, кто организовывал эту юбилейную встречу. А мы затеяли наконец-то составить список всего нашего выпуска. А это – 4 роты, 16 учебных групп и более четырёхсот человек. И не просто составить список, а собрать какую-то информацию о каждом выпускнике. Жив ли, как сложилась военная судьба, где находится сейчас и чем занимается. Вот, сбором этой информации я и занялся. Занялся по собственной инициативе, внутренне удивляясь, почему до сих пор этого сделано не было. Почему я взялся за эту «тягомотину»? Наверное потому, что привык всегда подставлять свои руки в делах, которые мне казались важными. А ещё тогда, когда мы учились в училище, я помогал командиру вести документацию подразделения. Постоянно составлял списки, оформлял документы и всех ребят своей роты знал по имени отчеству «назубок». Долго помнил и даты рождения. И даже выпускные дипломы и удостоверения личности выписывал. Но сейчас пришлось «по косточкам» собирать весь батальон.
       Мероприятие прошло успешно. Вначале было торжественное построение всего училища, где в строю стояли и мы, ветераны. Митинг, прохождение строем, смотр боевого мастерства молодого поколения – демонстрация разных боевых приёмов, фотографирование. После этого всё продолжилось праздничным обедом в ресторане, где уже были только наши выпускники, а некоторые из них были с жёнами.
Всё бы конечно и хорошо, но в таком формате общения теряется самое важное: не остаётся времени для того, чтобы поговорить по душам с теми, с кем в те далёкие времена из одного котелка ел, кому изливал душу, когда становилось тяжело. Мои Димка Белозёров и Борис Прянишев были рядом, и сидели мы здесь, за одним столом. А спрессованное обильными мероприятиями застолье оставляло нам только одну возможность общения - дышать одним воздухом.
      Володя сидел здесь же, за соседним столом. Когда праздничное застолье уже шло к завершению, я с фотоаппаратом в руках оказался около него. Он остановил меня:

- Ген, подожди.

      Владимир и здесь, в этом праздничном застолье смог остаться самим собой. Два ряда столов, накрытых белоснежными скатертями с яствами и всевозможными напитками, были установлены параллельно, тянулись вдоль всего помещения ресторана, как бы образуя каре. Потолочные окна сферического помещения, отражаясь в больших зеркалах противоположной стены, создавали впечатление, что всё это расставлено где-то на облаках! Зелёные растения, цветы, расставленные и подвешенные, делали это местечко оазисом, похожим на райский уголок.
      Все за столами сидели друг напротив друга. Как только смолкали мероприятия, предусмотренные планом, становились слышны локальные разговоры, негромкий смех, говор, как будто бы это был пчелиный рой, который делал свою работу. Никто никому не мешал, каждый был занят своим и, в то же время, общим делом.
      Вот здесь, в этом «улье», Володя сам поставил свой стул с торца длинного стола. Сел как бы во главе его. Так ему было видно всех, и он спокойно созерцал всё, что происходит в каждом углу. Он и на ринге всегда был таким: всё видел, предвидел каждый шаг, предугадывал каждое движение того, с кем ему приходилось, мягко говоря, общаться при помощи боксёрских перчаток. Похоже, что это стало его главным качеством как личности в целом, так проявлялось и в службе, и в жизни: занимать выгодную позицию, всё видеть, предвидеть, действовать.
Я остановился и не по-боксёрски наклонился к нему.

- Ген, я перед тобой хочу извиниться…
- За что, Володя?
- Ты знаешь, я всегда
      тебя
           не уважал,
                а иногда ненавидел…
- Что же так, Володя?
- Подожди…    А сейчас я понимаю, что я ошибся. Ты классный парень! Ты трудяга! Ты такую большую работу проделал … Понимаешь?

     Вовка притих. Как бы раздумывая, что-то вспоминая. А я был ошарашен. Только что я чувствовал себя нормальным парнем, радующимся жизнью вместе со всеми. Никому, никогда в жизни я не делал подлости, пакости, гадости. Я просто не мог этого сделать уже потому, что перестал бы уважать себя. Дома, в семье, в которой я вырос, приветствовалось только доброе и поддерживалось понятие чести, самоуважения. Даже постоянное общение с командиром курсантской роты во время ведения документации, доверие командира ко мне, не позволяло мне что-то рассказывать ему, о чём он не должен был знать. У меня никогда даже не возникало такого вопроса, можно ли мне что-то рассказывать старшему начальнику о нашей курсантской жизни.
       И вот, через 50 лет после выпуска из училища я получил индульгенцию! Мой "грех", который всегда "присутствовал", о котором я даже не догадывался, который тлел в закоулках души моего однокашника Вовки, мне теперь отпущен! Я был в замешательстве. Было приятно, очень приятно, что та работа по подготовке к этой встрече, которую я делал девять месяцев, из-за которой на меня в какой-то момент начала ворчать любимая жена, получила искреннюю высокую оценку, которой я не ждал, работа, за которую я сам себя даже не догадался оценить…
       Но, в то же самое время для меня открылось, что все эти 50 лет рядом со мной был груз чужого неуважения… Вот уж… Мысли мои бежали дальше: а может быть есть ещё кто-то из ребят нашего выпуска, кто носит такой же груз неуважения ко мне до сих пор? Даже холодок пробежал у меня где-то между лопатками. Тяжела ноша такой «индульгенции»! Все эти мысли видимо очень быстро промелькнули в моей голове, но я воспринял, что прошло очень много времени. Володя глубоко вздохнул. Мне даже показалось, что он преодолевает какое-то волнение. Вместе с глотком воздуха он проглотил какой-то ком, который мешал ему продолжать разговор. Может быть, мне это показалось… Он как бы перешагивал через себя, делал то, что не делал раньше, никогда. Это не было ему присуще.

- Ген, как-то раз, когда мы ещё учились, командир роты Коробейников в твой день рождения…
       У тебя, когда день рождения?
- Семнадцатого января…
- Да. Он вывел тогда тебя из строя и объявил тебе увольнение вне очереди, в твой день рождения.
       Потом я подошёл к товарищу капитану и спросил: «Товарищ капитан, что, теперь всегда так будет, и всем?»
… А потом, меня в мой день рождения не отпустили в увольнение. А девчонка меня ждала. Ты понимаешь...
Прости меня… Ты классный парень. Ты трудяга.

       Этого уж я не ожидал. Я и поощрения-то того, увольнения, не помню. А Вовка все эти 50 лет носил в себе такую обиду. А тогда, в то далёкое время, он мне ни слова не сказал. Сейчас Володя говорил не громко, но мне казалось, что в тот момент все притихли и слушали, и слышали всё, каждое его слово… Мы приобняли друг друга. Я похлопал его по плечу.

       Вот уж, во истину – юбилей помог. Я что-то слышал про отпущение грехов в юбилей. И теперь, уже вернувшись домой, я под впечатлением произошедшего копался в этимологии этого простого, вроде бы понятного с детства слова «юбилей» и очень удивился, открыв для себя тонкости смысла этого слова.
       В древности это слово – юбилей, звучало как Йовель, и означало бараний рог, в который трубили, когда наступал установленный пророком Моисеем 50-й год. Так возвещали о его наступлении. В такой год все проданные и заложенные земли возвращались к прежним владельцам, рабы получали свободу, прощались долги. А позже, этот день ознаменовывался полной индульгенцией Папы Римского, милостью, прощением, освобождением от наказания за грехи. Почему пятидесятилетие стало таким магическим?  Оказывается, что всё очень просто: число семь в древности считалось священным. А семь помноженное на семь являлось священным в квадрате! И поэтому год, который следовал за таким сочетанием лет - 7x7 становился священным.
       Да, Вовка – не Папа Римский, но вот и здесь, в отпущении "греха", он оказался оригинальным.