Городская клиническая

Глава 1.

   
     Рабочий день подходил к концу, но  это    не  означало, что  скоро можно будет уходить домой. Черняев с тоской  посмотрел на часы, они  показывали без четверти  пять. Работы  оставалось на час-полтора.  И то, в лучшем  случае. Нужно было  подготовить три  выписки  пациентов на завтра.
 В дверь ординаторской  постучали и, не ожидая  ответа, вошел парень в спортивном  костюме. Обведя  ординаторскую глазами, он сделал несколько шагов в сторону  Мукомолова, который    сидел за столом, углубившись  в текст на мониторе. Глебу Николаевичу было под шестьдесят, и он с трудом осваивал   работу на компьютере. Электронная  история болезни  давалась ему  нелегко,  и  от  этого   приходилась  часто  обращаться за помощью к соседу  по  столу  Горелову. Тот был молод, с компьютером был на «ты»,  электронную  историю болезни  освоил быстро  без каких-то  затруднений, широко  используя  в работе  многочисленные  шаблоны,  поэтому  времени на работу  с  медицинскими документами ему требовалось  немного.       
Глеб Николаевич  после  нескольких  попыток  назначить больному нужное лекарство, обратился к нему:
- Илья, как мне назначения  забить? Не могу   один препарат  найти.
Илья давно  закончил  работу и в оставшееся время  что-то  высматривал на просторах интернета.  Не отрываясь от экрана, он ответил:
- Глеб Николаевич, открывайте   в дневнике «медикаментозные назначения» и выбирайте, что вам нужно.
- Я выбираю, только  чего-то  не выбирается, будто  этого лекарства нет.
- Ну и не назначайте, раз нет. Или попробуйте  найти его под другим названием.
Мукомолов   еще помудрил, но  нужное  лекарство все равно  не  появлялось  в   назначениях. Глеб Николаевич непечатно  выругался.
Горшков  встал  из-за  стола и подошел нему. Написал  название  лекарства, и оно  появилось в назначениях.
- Вы его  неправильно  написали, - недовольно  сказал он Мукомолову.
Мужчина  в спортивном  костюме, и все это  время  стоявший  в ординаторской,  обратился к Глебу Николаевичу:
- Глеб Сергеевич…
- Я не Сергеевич, а Николаевич. Можно, кажется  и запомнить.
Молодой человек не обратил   внимания  на  его  замечание и продолжил:
- Когда  меня выпишут?
- Хоть  сейчас, - ответил Глеб Николаевич, не  отрываясь  взглядом  от  экрана монитора.
- Не понял, - парень  с нескрываемым  удивлением  и недовольством посмотрел на врача. – Кстати, что  со мной? От чего  вы меня лечите?
Мукомолов  наконец сделал нужные назначения в компьютере и удовлетворенно откинулся на  спинку  своего  кресла.
- Слушайте, - повернулся  он  к парню, я  утром   был   на  обходе  в вашей  палате, и вы могли    мне задать   интересующие  вас вопросы. Сейчас, вы видите, у меня другая работа, у меня  нет  времени  на беседу  с вами.   И рабочий  день   у меня  закончился.
- Но вы    на  работе. Я хочу  знать, что со мной,   знать   свой диагноз?
Мукомолов  повернулся  и посмотрел на пациента.
- Журавлев?
- Ну, да.
- У вас панкреатит.
- Это чего такое?
- Железа  поджелудочная воспалилась, потому что  бухал  без меры.
- Это  мое дело, - недовольно  ответил  тот, - а  ваше – лечить! Я налоги  плачу.
- Что? – Глеб  Николаевич   внимательно  посмотрел на парня. – Налоги?
Он придвинул к себе  стопку  историй  болезни, лежащих на его  столе, перебрал ее и вытащил  историю Журавлева. Открыл  первый лист и посмотрел на приклеенную  небольшую  бумажку, в которой  полагалось  отмечать, нуждается ли  пациент  в листке нетрудоспособности. Он  развернул  открытую  историю болезни так, чтобы  было  видно Журавлеву, и пальцем  указал на бумажку:
- Вы официально  не работаете и  вам больничный лист  не нужен.  И, стало быть,  налоги  не платите, во  всяком  случае, столько, сколько должны  платить.
- Это  вас не касается, - сказал  парень  недовольно.- Я хочу, что бы вы мне  подробно сейчас все объяснили  про мою болезнь.
- Слушай, иди ты, вот  привязался. Завтра  поговорим, -  Глеб Николаевич   отвернулся от Журавлева, давая тому понять, что  разговор  окончен.
Пациент достал  из кармана  своей спортивной  куртки  телефон.
- Я сейчас буду  на «горячую линию» звонить, как вы с больными  разговариваете!
- Звони, куда хочешь, - не глядя на него,    ответил Мукомолов, - на горячую линию или  на холодную.   Не мешай работать. Никогда  не  уйдешь отсюда  вовремя.
- Работайте лучше, тогда не придется на работе задерживаться, - зло  сказал больной и повернулся, чтобы уйти.
В эту минуту в ординаторскую вошел заведующий  отделением Сергей Олегович Бластитов. Последние  слова Журавлева он слышал.
- Я заведующий отделением, - важно  сказал Бластитов. – Что произошло?
- Вот, - он указал на Мукомолова , - не хочет   поговорить  со мной.
- Пойдемте, я  с вами  поговорю,  - он  выразительно  посмотрел на Глеба Николаевича, - и приму необходимые меры.
Когда они  ушли, Петр Александрович сказал Мукомолову:
- Сейчас заведет  его  в свой кабинет и попросит   написать  на тебя жалобу.
- Ну и хрен  с ним, -  раздраженно ответил Глеб Николаевич. – Все знают, что у него  папка  есть, куда он    кляузы  пациентов    собирает.    У него на каждого  компромат.  Держит  до поры, до  времени, на  всякий  случай.   Нам же говорит: я вас прикрываю, а сам  думает, при  случае, начальству  показать – смотрите, с кем мне работать  приходится.
- Не покажет, - уверенно  сказал  Черняев. – Побоится, потому, что  всегда  спросить  можно, а чего  ты раньше-то  молчал? Ему же первому и влетит. 
Мукомолов ничего  не сказал и продолжал мудровать за компьютером, пока, наконец, из принтера  не полезли распечатанные листы.  Глеб Николаевич с облегчением – слава Богу, все получилось – вклеил их в истории  болезни, которые  потом собрал  в стопку и отнес на пост  медсестре. 
Мукомолов  вернулся  и стал  переодеваться. Посмотрел на часы:
- Сегодня    задержался  на час, а думал,    дольше  выйдет. И Черняеву:
- А ты чего  сидишь?
- Сейчас тоже  буду  собираться, - ответил Петр Александрович.
Мукомолов и Горелов ушли.
Черняев остался один. Еще одна  выписка на завтра, и  работа   на сегодня     сделана, можно  уходить, но что-то  заставляло  его  медлить и тянуть  время.

    Петр Александрович жил один.  После  смерти  бабушки пять  лет  назад он  переселился  в ее квартиру, которую  она ему завещала. Родители  жили  отдельно,  были  на пенсии, но  отец  еще  продолжал  работать.
Последнее  время Черняева  стало  тяготить  его  одинокая жизнь.  Он старался  приходить  домой  позже. Иногда  ради этого специально  шел с работы домой  пешком. Это  занимало  около  часа.
В этом году Петру Александровичу  исполнялось  сорок лет. Не старость  еще, но уже возраст для принятия серьезного  решения. Четырнадцать  лет  прошло, как  он  окончил  медицинский   университет и пришел  работать  в больницу. Сначала  в интернатуру,  потом в ординатуру, после которой    остался работать   врачом. Через два года после  окончания  ординатуры  он  защитил кандидатскую диссертацию. Разные  планы  были.   Но, что она   ему дала,  ученая степень? Мизерную  прибавку  к зарплате и сомнительную    перспективу  карьерного  роста.
Нет, конечно, он  не  всегда  был  один.  На последнем курсе женился на сокурснице.  Вроде любили друг друга так, по крайней мере,  оба думали , - однако, все это  быстро  прошло. Оказалось, что  разные  они люди.  Через  пару лет  развелись. Жена    после окончания  университета вышла замуж. Слышал,  жизнью своей  она довольна. Работает  в медицинском  центре. Как-то  случайно  на улице  встретились, и встрече  этой неожиданной вроде  оба  рады были. А перебросились  несколькими  фразами, и говорить  стало  больше не о чем. Перебрали  общих знакомых.  Незаметно  перешел разговор на самих себя. У Светы – так звали его  бывшую жену -  сын учился в   десятом  классе. Про мужа  сказала, что не медик.  Поинтересовалась, как у    него самого  дела.   Черняев сказал, что  живет  с родителями, пока один, работает в больнице.  Обменялись  телефонами, но     друг другу  так и  не    позвонили. Зачем? У каждого  давно была своя жизнь.

     Черняев медленно шел по улице домой  привычным  маршрутом, обдумывая,   как бы скоротать  сегодняшний  вечер. Идти  в гости  к  знакомым  поздно, и не ко  времени.    У всех  заботы: детям  в школу утром, самим   -  на работу.  И мысль эта, пойти  к кому-нибудь   поздним  вечером  в гости показалась  ему неуместной и наводила  тоску.   
    Сразу  после окончания университета знакомых  было  много. Перезванивались, встречались, интересовались, кто,  где и кем работает.  Но с течением времени  обрастали  новыми  связями,  старые знакомые   забывались. Создавались  и распадались  семьи, рождались  дети, появлялись  новые заботы, и  нужно было решать разные  житейские проблемы.
В его  возрасте      дружили чаще  семьями, холостяков  почти  не  осталось, поэтому,  когда  собирались  компанией,    где в основном  были люди семейные, говорили  о своих  семейных делах,  повседневных заботах,  и  тогда Черняев чувствовал  себя  неуютно, чувствовал себя лишним, и  со временем  таких  встреч  стал  избегать.

    Он зашел  в небольшой  ресторан по пути, куда иногда заходил после  работы, если  был не за рулем. В небольшом тускло  освещенном  зале выбрал место  за пустым  столиком. Подошла   знакомая девушка-официант, молоденькая, лет девятнадцати-двадцати.  Она была высокая,   с округлым приятным лицом с ямочками на щеках и немного  приплюснутым  носом, что  придавало  лицу детское наивное выражение. Длинные   русые  волосы были   причесаны на ровный пробор и собраны  в толстую  косу, лежавшую    на плече.  Раньше  ему такие  крупные девицы ему  не  нравились, он называл их про  себя кувалдами.  Но  сейчас  ее крупная, статная фигура и приветливое  открытое лицо   показались ему  симпатичными.
Кокошника ей не хватает, подумал    Петр Александрович. И здоровья у нее, наверное, не меряно.  Ему почему-то  подумалось, что  она не замужем. Выйдет замуж, нарожает красивых и здоровых детей,  с завистью подумал Черняев.
- Здравствуйте, - сказала девушка, - Что-то  выбрали? – Она взглядом  указала на меню, лежащее  на столе?
Петр Александрович  ничего  не  выбрал и, встретившись  с ней взглядом, отчего-то  смутился. Она  смотрела на  него сверху вниз. Взгляд  ее был  спокойный и, как показалось Черняеву, чуть  насмешливый. Словно, говорил, знаю я вас, мужиков, все вы на одну  мерку.
Черняев быстро  пробежал глазами  меню и сделал заказ:
- Утку  по пекински,  жареную картошку и пиво.
- Все? – Спросила девушка.
- Все, - сухо  ответил Черняев.

Когда он  вышел  из ресторана, было  уже  совсем темно,  и дул сильный встречный ветер. Петр Александрович  дошел до  ближайшей  остановки и сел  в автобус.
 
 Дома зазвонил телефон. Звонила Юля.   
- Привет. Как поживаешь? Давно  тебя не  слышно.
- Нормально.  Ты, как?
- Я соскучилась. Хочешь,   приеду?- Голос   у нее  был  завораживающий  и томный.
- Уже  поздно. Только что  пришел с работы, устал.
- Всего-то восемь часов. Я сейчас приеду  и взбодрю тебя.
Возражать  не  имело  смысла. Юля настроилась на  встречу.
- Ладно, жду,- ответил  Черняев.
С Юлей Петр Александрович  познакомился  в больнице, где Юля   проходила ординатуру по терапии.   После окончания устроилась врачом   физиотерапевтом  в поликлинику, поближе  к дому.    Она   была  в разводе, у нее была дочь  Маша, которая  в  следующем году должна  была  пойти     в первый  класс.
- Жди,- сказала  Юля шутливо-заговорщицким  тоном. Петр Александрович   прошел на кухню. Следовало  что-нибудь приготовить. Юля приедет  голодная. Во  всех отношениях.
Он достал из холодильника замороженные  овощи, котлеты. Поставил разогревать сковородку  на плиту.
Может жениться на ней, в который раз  подумал Петр Александрович о Юле. Мне тридцать  девять, ей – тридцать  два. И сразу  отогнал  эту  мысль, нет,   она его  не любит,  да  и   он  свое отношение  к ней  еще  до конца не  определил.   Скорее, они  оба  устраивают друг друга.   Ему нравилось, что  характер у Юли  был легкий,  по пустякам она не  обижалась. На жизнь  она  смотрела  просто, без лишних заморочек. Наверное, она была бы  ему  хорошей  женой.
    Юля быстро  сняла  верхнюю одежду и прошла на кухню.
- Как вкусно  пахнет. Я голодная, Петечка!
- Не сомневаюсь.
Юля почувствовала  раздражение  с его  стороны и  смутилась. Последнее  время ей стало казаться, что  в их отношениях  с Черняевым что-то  происходит, будто она его  раздражает. Чувствовала  это, но причины не  находила, и     старалась подстраиваться под него, старалась сделать  ему что-нибудь приятное, хотела быть  к нему ближе.  Но Петр в их отношениях держал дистанцию: не знакомил  ее со  своими  родителями  и   друзьями.  В последнее  время Юля   стала ловить себя на мысли, что  ее  чувство  простой симпатии к нему     перерастает  в нечто  большее,  в желание  постоянно  быть рядом с ним. Отсутствие  взаимности  с его  стороны  заставляло  страдать ее, но  она старалась не показывать вида и  терпеливо ждала, что  время само  расставит  их отношения на  свои  места.   
После  ужина, немного  посидели, рассказывали друг другу  события  минувшего  дня.    Черняев   посетовал на   большую загруженность  работой. 
- Хорошо, что  я в больнице не осталась  работать, - сказала Юля.-  В поликлинике, конечно, скучновато, зато нет  такой  гонки, как  у вас.
Петр Александрович кивнул, соглашаясь.
- Лечим  по записи.    В основном, пожилые  пациенты. Понять  можно их, хоть какое-то занятие. Пользы   от нашего  лечения немного, зато  и вреда нет.
  И молодые  полечиться любят -  то нос, то ухо.  Лучше бы  шапки  носили  в холодную погоду. Одному  как-то заметила, что же ты ухо  пришел лечить, а сам без головного  убора   при  минусовой температуре ходишь?
- И, что же? – поинтересовался Черняев, -  Он  ответил?
- Сказал, что  меня  это  не касается. Мое дело – его  лечить.
- Знакомо, - согласился Петр, - сейчас, как раз, такой  пациент  в отделении.  Пьет водку регулярно и хочет, чтобы  панкреатит  ему  вылечили. 

 Было  уже    поздно, Юля принялась  хлопотать   около  мойки  с грязной посудой. Он  подошел, чтобы  ей помочь, но  она  его  отстранила и повернулась к нему, слегка  прижавшись  всем  телом, чтобы он вот  так     почувствовал     ее  всю, ее  желание и  обещание  приятного, что  должно  произойти  совсем  скоро.

    Был уже первый час, когда  оба, утомившись, отдыхали. Юля обычно  сразу      шла  в ванную, но в этот раз     лежала  на спине, смотрела  в потолок и молчала.
- Хорошо бы мне забеременеть, - сказала  она так, будто это  была ее давняя мечта.
Черняев не нашелся, что  ей  на это ответить.
- Тогда бы ты на мне женился. Я знаю.
- Подожди. – Петр  повернулся  к ней, - Ты  сама мне  говорила, что  таблетки  принимаешь.
- Врала. Чтобы ты ничего  не  опасался. Раньше   принимала, сейчас – нет. 
Вот это, да, подумал Петр. Интересное дело получается.
- И когда ты  прекратила их принимать?
Юля молчала. Казалось, она не расслышала  вопроса, думая  о чем-то  своем.
Черняев расценил это как нежелание  продолжать  этот разговор, и отвернулся, делая вид, что  хочет заснуть.
- Когда  поняла, что люблю тебя, и что ты не женишься на мне, если ничего  такого  не будет.
Она замолчала  и отвернулась. Не поворачиваясь, сказала:
-  Давай спать.
Черняев лежал  и думал.   Так  неожиданно  были для него  ее слова, и так это  было  на нее  не похоже.  Вот, оказывается, о чем  она думала  все это  время. Он совсем, оказывается,  ее не знал!  От  мысли, что  Родимцева  может  забеременеть, ему  стало тревожно.   Он не хотел перемен в своей жизни, скорее, он их боялся.
- Ты же говорила, что не хочешь детей иметь? – Спросил он, уверенный, что  она не спит.
- Врала, - спокойно  ответила она. – Чтобы тебя  успокоить. Правда, раньше, когда   мы  познакомились, на самом деле, не хотела, не думала, что все так у меня  серьезно  будет. Знаешь, ты не  обращай  внимания, что я тебе   наговорила. Считай, никакого  разговора не было. Спокойной ночи.
- Спокойной  ночи.

Черняев устал за день и  быстро задремал, но  вскоре  проснулся.  Юля лежала на боку, к нему спиной и тихо  всхлипывала.     Ему захотелось   утешить ее, сказать что-нибудь приятное, но  слова не находились. Он  придвинулся к ней ближе и положил  свою руку ей на плечо, ощутив  теплоту  ее тела. Она лежала  спокойно, будто  не чувствуя  его прикосновения. Но когда  он  попытался  убрать  руку, она накрыла  ее своей ладонью, повернулась к нему и тесно прижалась. Губы его  коснулись ее щеки, и Черняев ощутил во рту соленый  привкус.



               
                Глава 2.

    Утром на обходе в одной из своих палат Черняев  увидел  сухонькую  старушку. Черты ее  лица, казалось, заострились,   а глаза – запали.   Накануне  экстренных  больных  принимало другое  отделение, и пациенты  госпитализировались  туда.   Правда, когда  в принимающем отделении  заканчивались  койки, могли  положить  и в другое отделение – такое  было не редкостью, - но на следующий день  таких пациентов   все равно переводили  к себе.
Раньше, еще до  оптимизации, в отделениях, которые  дежурили,  врачи иногда хитрили, -  специально  задерживали  выписку, чтобы не увеличивать  количество  свободных мест. Когда  койки  заполнялись  пациентами, то  ответственный дежурный хирург звонил в отдел  госпитализации, чтобы  отделение  закрыли. Разумеется, такое  прокатывало  не всегда, но  иногда  получалось. Тогда дежурная  бригада  могла  позволить  себе  небольшой  отдых  ночью.
Сейчас о таких фокусах можно было  не мечтать. Закрыть  больницу   стало  невозможно  после    сокращения  коечного  фонда.  Однажды – пару лет назад, - когда  это только  начиналось, – на утренней больничной  конференции  заведующий  хирургическим  отделением спросил у заместителя  главного  врача  по хирургии, Юранина Андрея Сергеевича, проводившего  конференцию, куда  класть  пациентов, если  отделение  переполнено, а поступление больных  продолжается? Юранин спокойно  ответил  ему:
- К себе  в кабинет  кладите. Или  больше  выписывайте.

    Бабуля, которая поступила  накануне, должна  числиться за второй хирургией, стало быть,  к обеду ее должны   туда  перевезти. Ладно, подумал Черняев, пусть  пока лежит, но  ее вид насторожил его. Он спросил  о самочувствии.
- Живот  прихватил что-то у меня, - ответила старушка, - третий день болит и не проходит.
Петр Александрович  присел на  ее кровать и стал  пальпировать  ей живот.
- Больно? –   Слегка надавливая на брюшную стенку в разных местах, спрашивал он.
Старушка смущалась, непривыкшая она была к такому вниманию. Сказала, что  лучше  ей, что  полечили  хорошо, ставили капельницу, подходили  разные люди  в белых халатах и спрашивали  про здоровье.
Звали  ее Марфа Максимовна Гущина, и было ей восемьдесят  семь годков. Она лежала, смущенно  поглядывая на врача. Когда он надавливал ей на живот, было  больно,  и от  этого ей было  неловко, вроде как виноватая,  что  ее лечат, а боль  в животе   не проходит.  Она кивала утвердительно  на его  вопрос, больно ли ей, иногда говорила:
- Больновато тут.
И видя его серьезное лицо, что  ответы ее настораживают доктора, добавляла:
- Болит не сильно, терпеть  можно.
Черняев откинул ее одеяло  в сторону, одной рукой натянул вниз ее старенькую истертую многочисленными  стирками ночную сорочку, а ладонью другой руки  быстро  провел  по животу снизу вверх. Гущина  вскрикнула от  неожиданной  и резкой боли.
- Пить хочется? – Спросил Петр Александрович.
-Ой, как хочется, -  сказала Марфа Максимовна, - все во рту пересохло. Пью, а сухость  не проходит.
- Покажи, ба, мне свой язык, - велел Черняев.
Старушка открыла  рот, обнажив голые десны. Язык был  сухой с белым налетом.
- Плохи мои дела, помирать  пора? –  Спокойно спросила Гущина, и то сказать: все нутро  у меня горит.
- Умирать  пока подождем, - нарочито уверенно сказал Черняев, сперва полечимся. Воды больше не пей.  И не ешь. Мы тебе сейчас капельницу  литра на полтора организуем, жажда  пройдет.  Дальше  посмотрим.
- Спасибо тебе,- по-детски  тоненьким  голосом, ответила Гущина.
- Как оправляетесь? – Еще спросил Петр Александрович.
- С трудом – когда через день, а когда через два. Тогда таблетку принимаю.
- Молодец, - похвалил ее Черняев.
Он вернулся в ординаторскую после  обхода и взял  историю Гущиной, полистал ее. В ординаторской  был Бластитов.  Черняев  указал на историю:
- С предыдущего дежурства.
- Ее к обеду  переведут,  - ответил тот.- Во второй  хирургии  пока мест нет.
- Не нравится  она мне,  возможно,  оперировать  придется,- сказал Петр Александрович, - пусть  пока у меня лежит. Нужно будет  компьютерную  томографию  сделать, не нравится мне ее живот.
- У нас своих дров хватает, - недовольно  ответил Сергей Олегович, - всех не вылечишь.
- Если что, завтра  переведем. Я сегодня дежурю. Бегать  в другое  отделение  не хочется. Пусть будет  перед глазами.
- Завтра точно  не переведут, - уверенно сказал Бластитов.
- Может, вместе  посмотрим? – предложил заведующему Петр Александрович. Похоже, у старушки  перитонит.
- Мне некогда. Главный  врач собирает заведующих.
Черняев  придвинул  к себе историю болезни Гущиной и   стал ее листать.   
Осмотр дежурного хирурга, анализы, рентген легких  и все. Посмотрел анализы: лейкоцитоз был почти  двадцать  тысяч. Черняев быстро записал назначения и отнес историю на пост  медсестре. Позвонил терапевту, попросил срочно  осмотреть Гущину перед возможной  операцией. Что ее придется оперировать, он почти  не сомневался.
Диагноз  у Гущиной при  поступлении был: функциональное нарушение  кишечника. Из назначений – дротаверин и поллитровая  капельница физраствора.
Сделав  текущие  дела  и подготовив несколько  выписок  на следующий день, он снова  зашел  к Гущиной. К этому  времени  ей сделали  компьютероную томографию. Результат был неутешительный: в животе была жидкость.
 Марфа Максимовна  дремала. Беглого  взгляда на нее было достаточно, что  улучшения  в ее состоянии нет. Он сел рядом на стул. Она  открыла глаза,  устало  посмотрела  на врача, но ничего не сказала.
- Как дела, Марфа Максимовна? – Спросил ее Черняев.
 - Ничего,- ответила она. Черняеву  показалось, что  Гущина  пытается  улыбнуться.- Живот  у меня почти не болит, только  туговато  мне.
Петр Александрович слегка через  одеяло надавил ей на живот  и ощутил твердость брюшной стенки. Он надавил еще и резко убрал  руку.   Она  ойкнула  от  неожиданной боли.
- Ба, - как можно  мягче сказал Петр Александрович,- нужно  операцию делать. Нужно  ваше  согласие.
- Давай, -  тихо ответила Гущина, - раз без операции никак. Помирать, видно, пора. И то сказать, зажилась я на этом  свете.
Петр позвонил в операционную и анестезиологам договориться об экстренной операции. Из операционной  ответили, что  один  операционный стол свободен, и пациентку  можно  подавать прямо сейчас. Он сказал  постовой сестре, чтобы Гущину подавали  в операционную. На операции  Черняеву нужен  был  помощник, и он   вернулся  в  ординаторскую.
Илья Горелов, ординатор, сидел за столом и играл в компьютере.
- Илья, - обратился  он к нему. Хотел  сказать  ему, «если  ты  свободен», но, видя, что тот  занят  компьютерной  игрой, и, стало быть, свободен  сказал:
- Поможешь мне? Гущину  берем на операцию.
- Гущину? Кто  это? - Не отрываясь от игры, спросил Горшков.- Та, что  ночью поступила?
- Да.
- Так, она  за второй хирургией. Пусть  они  колотятся.
Петр Александрович не счел нужным с ним дискутировать.
Глеб в этом году заканчивал ординатуру и планировал  остаться  в больнице. Бластитов  обещал  ему  содействие – поговорить  с руководством  больницы.

    Осмотр брюшной полости  подтвердил худший  прогноз: у Гущиной оказался мезентериальный  тромбоз  с некрозом значительной части  толстой кишки и разлитой  перитонит. Нужно было решать, что делать  дальше: резецировать почти  всю  толстую кишку или  оставить  все как есть, признав случай инкурабельным. Черняев попросил  анестезиолога  позвонить  Бластитову  и Юранину, заместителю главного врача по хирургии, чтобы пригласить их  в операционную для консилиума.
- Сейчас подойдут,  – сказал  анестезиолог. И добавил,  -  пока можете  зашивать.
Черняев  уже решил, что будет  делать Гущиной субтотальную резекцию толстой кишки, понимая, что  шансов  выжить у нее один на тысячу. Но если  оставить все как есть и зашить живот, то не будет и его.
- Будем делать резекцию, - будто  самому себе сказал Черняев.
Анестезиолог пристально  посмотрел на него, всем своим видом  показывая, делать тебе нечего.
В этот  момент в операционную  вошли Юранин и Бластитов, на ходу натягивая маски на лица. Юранин  посмотрел через плечо Петра  Александровича, потом на Бластитова и сказал:
- Ловить  здесь  нечего. Оформите как  интраоперационный  консилиум. Бластитов  согласно  закивал.
 -Хочу  резецировать, - сказал Черняев.- Маленький, но шанс.
Бластитов   открыл было  рот, чтобы возразить, но Андрей Сергеевич его  опередил:
- Оперируйте. 
 И вышел из операционной. Бластитов с нескрываемым  раздражением сказал:
- Делать  тебе нечего!
И тоже  вышел.
Анестезиолог  посмотрел на часы и спросил:
-  Сколько вы   рассчитываете по  времени?
- Часа полтора, я думаю, - ответил Петр Александрович
- Значит, два.
Операция заняла  час пятьдесят. Конец  тонкой кишки – илеостому – вывели  на брюшную стенку.
Черняев, после  того, как все закончили,  поблагодарил  всех и вышел  из операционной.
Рабочий  день продолжался, и  нужно было еще многое успеть.
В ординаторской  Петр Александрович сел печатать  протокол операции. Вошел Илья.
- На дежурство  останешься? – спросил его Черняев.
- Подумаю, -  уклончиво ответил тот.
Когда Черняев закончил  печатать  протокол, в ординаторскую вошел Бластитов. Петр  Александрович подумал, что сейчас он станет  распекать  его за эту  малоперспективную  операцию, и приготовился отвечать, но он  ошибся. Сергей Олегович про  операцию ничего  не сказал.
- Петь, - обратился он к Черняеву, у тебя  будет  на одну палату меньше. Рад? – Он  прищурился. – У нас  в отделении будет находиться  кабинет     доцента. Новый человек на кафедре, вроде с перспективой.
- Хорошо,-  согласился Петр Александрович.
-Тебе хорошо,  я понимаю, на одну  палату меньше.
- А вам, чем плохо?
- Пока ничем. Главное, чтобы  в наши дела  не лез.
- Кто и откуда?
- Вроде, женщина. С какой-то  птичьей фамилией,  Сова, кажется. 
- Поживем-увидим.
Бластитов вначале  поопасался, вдруг   на его  место? Но, паразмыслив, решил,  доцент  кафедры вряд ли захочет  поменять  свое  место на место  заведующего  отделением –   слишком хлопотно.
Сова, подумал Черняев. Фамилия  была редкая, и  была Черняеву  знакома. На одном с ним  потоке, в соседней  группе  училась  девушка с такой фамилией, звали  Ольгой, и   была  она из успешной медицинской  семьи. Отец, кажется, был профессором на кафедре фармакологии, и заодно  проректором по учебной работе.  Черняев в круг  ее знакомых, понятное дело,   не входил, дружбу  с ней не водил, и после  окончания  университета они   виделись один раз, и то  случайно. То, что  Сова сделает научную карьеру, никто не сомневался. У нее были  хорошие  стартовые возможности, и сама  она была девушка неглупая и в меру трудолюбивая.
Интересно сейчас будет на нее взглянуть, подумал Черняев.   Может,  она  и  говорить со мной не захочет?
Эта мысль, так внезапно набежавшая, также и внезапно и  ушла за текущими делами: перевязками, выписками, осмотрами, консультациями. После  обеда он зашел в реанимацию.
    Гущину подключили  к аппарату  искусственной вентиляции  легких.              По-другому и не могло быть. Петр  спросил у врача в палате, какой  он дает  прогноз.
- Какой  прогноз? – переспросил тот, как будто не услышал. – Прогноз  один, и он  известен. Впрочем, давление  пока  держит без вазопрессоров. Он еще что-то  сказал, но   Черняев этого  не  расслышал.
    В ординаторской был небольшой закуток, отгороженный  шкафом, своеобразное  место  отдыха  врачей, скрытое  от  посторонних глаз. Там  стоял стол с  электрическим чайником и микроволновка. Там же стоял холодильник. Это  было  место, где врачи  могли  перекусить. Здесь  сидел  Мукомолов. Черняев сел  рядом, налил   в чашку растворимый  кофе, но пить  не стал, погрузившись  в свои мысли. Мукомолов заметил это.
- Чем-то   ты расстроен?
- Петр Александрович вернулся  мыслями в ординаторскую, - нет, ничего. Все нормально.
- До тебя  Бластитов  приходил, мозг мне вынимал. Говорил, что неправильно  работаю, неправильно  истории  кодирую,  от  этого  отделение  зарабатывает меньше  денег.
- Начальство  его  ругает, он – нас, – дипломатично  ответил Петр Александрович. – Кодируйте  правильно.
-Только и разговоров, что  про  медстандарты, тарифы, как нужно  правильно  писать, чтобы больше получить по ОМС.    Столько  за последний год работы  прибавилось! Как  они  наверху не  понимают, что   это  время, отнятое  у больных? Большая часть  нашей работы не  связана с лечебным  процессом. Сестры каждую таблетку  списывают, за смену   заполняют   кучу журналов. Какая   температура  в отделении, какая влажность, когда проветривали, за время дежурства несколько  сводок   по количеству больных в отделении нужно  отправить. Спрашивается, кому это  надо и для чего?
- Кому-то, вероятно, надо, - заметил Петр Александрович.- Инструкции  так  написаны, что  все их  выполнить  невозможно, поэтому  всегда можно  найти  виноватого  стрелочника.   Или назначить.  Контролирующий  аппарат    большой, и он постоянно  увеличивается. Как-то  нужно     о себе напоминать, чем-то  подтверждать    необходимость своего существования и незаменимость.      
- Врачи  вынуждены  работать  на износ. – Сказал Мукомолов
- Человек приспосабливается ко  всему. Следующее  поколение  врачей будет  работать  по  новым правилам. Мы вернемся к старому доброму принципу  работы врача -   лечить  безопасно, быстро  и приятно.  А пока профессия  врача    теряет  свою привлекательность. Но природа не терпит  пустоты: образовавшиеся вакансии  будут заняты людьми  с новым  мышлением и другим  подходом  к профессии. И, знаете что, Глеб Николаевич, не палите себе  сердце и не ищите  смысла там, где его  нет. Раньше  лечебный  процесс  определял  врач. Теперь за него  это  делает  чиновник. Он  определяет, что, как и чем.
- Но  отвечает-то по-прежнему врач, - вставил недовольно  Мукомолов. –  И у него нет права на ошибку.
- А у  кого  это  право  есть?   В какой профессии допускается  косячить,  скажите на милость? Политику, экономисту или слесарю - сантехнику? При  этом   все  склонны  ошибаться и не  видят  в этом ничего  страшного. Это для них придумана  поговорка: не ошибается тот, кто ничего  не делает. Но только не для нас. Для нас также нет и презумпции  невиновности. Врача можно  оболгать, оскорбить и даже поколотить. Наказание за это  смешное, если  оно  вообще  применяется.
Зазвонил  телефон у Черняева. Звонили  из приемного отделения: у Петра  Александровича начиналось  дежурство.
- Холецистит. Подходите, - послышалось  в трубке.
- Скажите    фамилию пациента, чтобы  мне не бегать  по  приемному отделению и не искать  его.
-  Приходите и сами  выясняйте, -  был  ответ в трубке.
- На всякий  случай, до свидания, Глеб Николаевич, а я пойду  в приемное отделение, сказал Мукомолову Петр Александрович.
- Ничего  вам не желаю, - ответил тот.
Желать  хорошего  дежурства считалось  плохой приметой.

    В приемном  отделении творилась  полная неразбериха. Каждую минуту  «скорые»  подвозили  больных. Толпа из сотрудников «скорой» и пациентов бурлила  и накатывала  в разных направлениях, как морские волны во время шторма.  Персонал приемного отделения не успевал  оформлять  истории болезни поступающим пациентам, брать у них  анализы и направлять  на исследования. Дежурному врачу  в такой  ситуации  найти нужного  пациента было не просто.  Врач-координатор, который   направлял пациентов к профильному  специалисту, при таком  массовом  поступлении даже не пытался их запомнить. Его  основная задача – распределить  поступивших  на смотровые  койки, чтобы они  не толпились  в коридоре и не попадали  в поле зрения многочисленных камер, установленных для контроля   работы за сотрудниками   приемного  отделения.
Три  медрегистратора за компьютерами едва  успевали  печатать  истории  болезней.   Вся работа диспетчерской больше напоминала  типографию: туда-сюда  сновали сотрудники с разными  бумагами  в руках, гудели  принтеры, выдавая горы печатной  продукции. На входе  в приемное отделение периодически  возникали  заторы из каталок. В таком  круговороте найти   пациента  сразу было  почти невозможно.   
 После  известных реформ в здравоохранении  число больниц заметно сократилось,  поток пациентов заметно вырос,  и   нужно было   как-то  увеличить  пропускную  способность   приемного  отделения, чтобы пациенты здесь не  копились, долго   своей очереди  не ожидали, и жалоб не писали. Вопрос требовал решения, и оно было  найдено. Приказом  начальника  городской  медицинской  службы Свистуна Евгения Сергеевича,  в больницах города была внедрена  новая  система приема  пациентов, получившая название «экстримаж». По замыслу руководства, не больной  направлялся к врачу приемного  отделения, а врач   к больному. Не пациент направлялся     к сестре сдать  анализы крови, а сестра  спешила к нему. Причем  все это  делалось  сразу при  поступлении  для экономии  времени, еще до  осмотра  врача в ритме «скорей-скорей».  Нужны ли  были  эти анализы или нет, вопрос другой. Главное – взять, снять, оформить и направить. Чтоб не светился  пациент под камерой  больше положенного  времени, через  которую зорко  смотрят специально обученные люди  из отдела  контроля качества оказания медицинской  помощи.  В этом логистическом потоке осмотр врача был заключительным аккордом, хотя по здравому смыслу, должен бы  быть в самом начале. Но, как это  часто  случается, должностные  инструкции не всегда  коррелируют  со здравым  смыслом, особенно, если их сочиняют  люди,  весьма далекие  от практической   работы, давно живущие в мире  приказов, инструкций, нормативов и клинических рекомендаций.
    Но дело с экстримажем сдвинулось,  пробки  в приемном  отделении  если не рассосались  полностью, то уменьшились, и кое-кто  из руководства за это получил  поощрение  по службе. Нагрузка на  медиков, естественно, возросла. Но кому до этого было дело?  Сами  такую  профессию  выбрали. Хотели  светить другим -  флаг  вам в руки. Горите и светите,  точнее  выгорайте.  Не нравится – вас никто  не держит. За воротами очередь из  желающих  трудоустроиться. Правда, последнее  время очередь сначала  сильно уменьшилась, а потом и вовсе  исчезла. 
    Черняев в приемном  отделении  пациента сразу не нашел. Обратился к   администратору. Та повторила сказанное ранее  по телефону, что  за пациентами  не следит, ищите их сами. А вопрос, где искать скривила презрительно  губы  и отвернулась от Петра Александровича, будто он  сказал ей что-то  очень неприличное. Знакомая медсестра сказала, что  на пациента  еще не завели  историю болезни, не успели, вероятно. Приходилось ждать. Обращаться снова к администратору не стал,  поскольку она пребывала  в состоянии  сильного  психоэмоционального  возбуждения,  и   могла   послать.
В конце концов, хирургический пациент нашелся. Это  был мужчина  лет  шестидесяти, на вид еще  крепкий. Он лежал  на кушетке. История болезни  лежала рядом на столе. Сестра уже  сняла ему электрокардиограмму и убирала  с груди  электроды.
- Что случилось? -  Спросил его  Черняев
Мужик недовольно  повернул  в его  сторону  голову, потом скосил взгляд на  стол, где лежала его   история болезни и сказал:
 - Живот болит. – Он сделал  неопределенное  круговое движение рукой над своим животом
 На  титульном листе истории болезни был  написан  входной  диагноз: острый холецистит.
- Поднимите  рубашку,  расстегните  брюки и откройте живот. Покажите язык.
Черняев   щупал живот, постучал  ребром ладони по  ребрам  справа, каждый раз   спрашивая, не больно ли  пациенту. Живот  был  мягкий, и, судя по  реакции больного, безболезненный,  хотя при  каждом надавливании  на живот, пациент  изображал    на лице недовольную гримасу.
Мужик, видя, что  врач не собирается с ним много говорить, забеспокоился. Пациент он был  опытный, ходил  в поликлинику по  всякому  поводу, заботясь  о своем  здоровье, принимал  разные  лекарства,  особенно    те, что  прописывал ему уролог от простатита.
- Вообще-то, у меня болезней  много, - начал он, рассчитывая на долгий разговор   с врачом.
Чем раньше  болели? – спросил Черняев.
Мужик  охотно  стал  рассказывать.
- Давление, проблемы  с кишечником, простатит. Спина, суставы.
- Камни  в желчном  пузыре,  когда  обнаружили?
- Лет  уж пять назад.
- Беспокоят?
- Последнее  время. Как  съешь чего-нибудь жирного или  выпьешь.
- Наверное, вам операцию предлагали?
- Да.
- Отчего же не  оперировались?
- Раньше не сильно  беспокоило.
- Надо  оперироваться. С каждым  годом  приступы будут  чаще. Прихватит   и придется  вас  оперировать  экстренно.
- Я  согласен.
- Идите в зал  ожидания, я вам через десять  минут  принесу  выписку. Соберете  анализы, возьмете  направление и приходите на плановую операцию.
- А сейчас нельзя?
- Сейчас нет.
- Меня же  «скорая» привезла! Сказали, острый холецистит.
- Они  возят  всех. Это  их работа. Почему вы  вызвали  «скорую»? Живот  болел у вас?
- Не так, чтобы  очень. Жена настояла. Сказала,  поезжай, проверься.
- У вас желчнокаменная болезнь. Острого  холецистита нет.
- Вы меня  не положите?
- Нет.
- Я сейчас буду  звонить  в  свою страховую компанию.
- Звоните.


               
                Глава 3.

    Жизнь медленно  уходила из Марфы Максимовны. Ее ветхое,   истощенное тело еще цеплялось за жизнь, но душа  уже готовилась его  покинуть. Сама она не дышала – за нее  это делал  аппарат. Гущина   иногда  открывала  глаза, но  ничего  не  видела. Только  ее усталое сердце  из последних сил продолжало выполнять  свою работу, но  оно  слабело  с каждым  своим  ударом, и  лекарства, поддерживающие  его,  переставали  помогать. Мозг  продолжал жить, но  сознание  угасало.   
В   голове проносились картины ее  долгой и  трудной  жизни. Она  снова  проживала  ее, но быстро, как в кино, и в обратном  порядке. Гущина видела себя  взрослой женщиной, и рядом с ней  ее дети, муж.  Сколько  она  помнила себя,   всегда  работала, без дела    не сидела  никогда. Работала на  фабрике, потом на стройке, когда  от  фабрики  давали долгожданную  отдельную  квартиру. Работала, чтобы     получить  еще  одну дополнительную  комнату. Все-таки, двое  детей  у нее, хотелось, чтобы  места хватило для  всех.       В то  время  иногда можно  было     получить дополнительную жилплощадь,      отработав     на стройке три  года.     После работы тоже   много  дел: сготовить, постирать, убрать  в доме. А еще  нужно  в деревню к матери  выбраться, там помочь. Мать  свою она никогда не забывала. Когда не виделись  долго, скучала. Работы  всякой за  свою  жизнь  переделала,   иной  мужик столько не  сделает.
 Видела  себя  молодой девчонкой, когда еще  в деревне жила,  работала  в колхозе   от зари до зари. И казалось тогда, что так и надо, как же по-другому  в деревне может быть, где   день год кормит.  Она видела  свою мать молодой, статной, сильной.
«Мама», - будто, говорила она, - «все эти годы я скучала  по тебе.   Скоро мы снова будем  вместе!»
Мать молчит, только улыбается  и берет  ее за руку, как  в детстве,  и они  идут  вдвоем по  бескрайнему  полю.      Она  уже не идет, а бежит по полю, едва  касаясь  земли ногами, будто летит. От этой легкости, ощущения полета, и что  мама стоит  и смотрит с улыбкой на нее, было    так хорошо!
  Сердце, до конца  выполнив  свою работу,   перестало биться, и    душа     покинула  свое тело.

    Когда Черняев ненадолго  вернулся  в отделение, на своем  столе  увидел  историю  болезни Гущиной, которую  следовало оформить до утра.


    Ближе к полуночи  поступил  мужчина лет  семидесяти с входным диагнозом кишечная непроходимость.    На вопрос о жалобах пациент  ответил туманно:
- У меня  это  давняя  проблема.
Не дав мужчине  начать «разговор за жизнь», коротко перебил:
- «Скорую» по какому поводу вызвали?
- Вообще-то,  я лечусь не первый год. По всему было видно, что  ему приятно  говорить  о своих болезнях – настоящих и выдуманных.
Пациент уже было  настроился  на  обстоятельный  разговор о себе  и своих недугах,   таким  поворотом  в беседе был недоволен и  вынул из большой    хозяйственной  сумки на колесиках, с которой приехал, увесистую папку с медицинскими документами.  Протянул Петру Александровичу со  словами:
- Читайте! 
-  Потом, - спокойно  ответил Черняев. – Сейчас  у меня нет  времени.  И все-таки, потрудитесь  ответить, по  какой надобности  вызвали  ноль три?
- Вам, что, не интересно? – недовольно  ответил мужик, убирая  папку  с выписками в сумку.
- Когда будет  нужно, я посмотрю. Итак?
Мужик  сник, размышляя про себя, следует ли  ему пригрозить  врачу  жалобой  в департамент. Ладно,  подумал он, пусть  меня сначала  оформит, потом  напишу на него  куда-нибудь. Пробурчал недовольно:
- Стула нет  три  дня.
- И, что? Есть  слабительные  средства. Применять их вы не пробовали? Они  есть  в любой  аптеке и отпускаются без рецепта.
- Я не  врач. Это  ваше дело.
- Следить за работой вашего  кишечника? Ложитесь. Покажите  живот.
Осмотрев пациента, сказал:
-Сейчас  вам сделают  ультразвуковое  исследование брюшной полости, рентген и возьмут  кровь на  анализ. После этого  сделают  очистительную клизму, и вы  пойдете  домой.
- Вы меня  не  оставите в больнице?
- Нет.
- У меня ноги  сильно болят и давление  скачет.   
- Для этого  существует  поликлиника. Обращайтесь  туда.  Наверняка, ее  отремонтировали, оснастили суперсовременным  медицинским оборудованием, укомплектовали полным  штатом  высококвалифицированных  специалистов.
-  Смеетесь?
- Отнюдь. Просто регулярно   смотрю телевизор и слушаю  радио. 
- Я никуда  не  поеду, -  сказал мужик, - мне  трудно ходить  в поликлинику.
- Не могу  с вами  согласиться, - спокойно  ответил Черняев, - я посмотрел вашу электронную карту, вы еженедельно, иногда по нескольку раз,  ходите  в поликлинику  к различным специалистам: офтальмологу, урологу, терапевту, неврологу.
Пациент беспокойно задвигался на  кушетке.
- Вот  и продолжайте   туда ходить, - закончил Петр  Александрович.
- Мне там не  помогают!
Но Черняев не  стал  слушать, нужно  было  осматривать  очередного   прибывшего пациента.
В коридоре  к нему  подошла Татьяна Зимина, дежурный  администратор.  Поток  пациентов к этому времени  несколько  уменьшился, и она  немного успокоилась.
- Петр Александрович, я слышала  ваш разговор с больным. Вы, конечно, человек  остроумный, но  в данном случае  так  разговаривать с ним не стоит. Он      станет   жаловаться. Мне будут  звонить из департамента. Нужно   будет  отвечать. У вас  своих дел мало?
- Не станет он жаловаться, Татьяна Юрьевна, - спокойно  ответил Черняев. Обследование  провели, лечение назначили, рекомендации  дадим. Какие  могут быть вопросы? Моду  взяли – с запором – сразу  в больницу. Медицинским  транспортом. С мигалкой  через весь город! На это  деньги  есть. Зато детям на лечение  собираем эсэмэсками. Чудеса!
- Что  делать, бесплатная медицина, - сказала Зимина.
- Скорее, халявная, - добавил Черняев.
- «Скорая» возит, отчего же не  поехать?- сказала Зимина.  -    Спихнули  в стационар, и разбирайтесь. Знаете, когда я  в институте  училась, на экзаменах иногда случалось быть  свидетельницей такой картины, как кто-нибудь  из студентов ничего  не может  ответить хотя бы на тройку, а экзаменатору не хочется   двойку ставить, чтобы потом   не было  пересдачи.  Тогда преподаватель     спрашивал,  каким   врачом собирается становиться студент. И если тот  отвечал, врачом «ноль три», с облегчением ставил  ему тройку. Для «скорой»  и такой сойдет.  Работы над     ошибками    руководство «скорой» не  проводит, так как само    понимает мало, если  вообще что-то  понимает. Их главная задача,   чтобы бригада  вовремя приезжала, чтобы не было повторных вызовов и жалоб. Все остальное –  не зона их ответственности. 
Да, приходилось признать, «скорая» везла  всех подряд.   В конце концов,   и  людей можно  понять. Чем  делать  несколько  вызовов  в своем  районе на небольшом пятачке, лучше  уехать с пациентом  в больницу на другом  конце города. Будет час свободного времени  и можно хоть вздремнуть немного  в дороге. Такие  длительные  поездки  позволяли  увеличивать  общий километраж, а это расход  горюче-смазочных материалов, амортизация  транспортных средств, сокращающих срок их эксплуатации, с последующей заменой на новые автомобили. От этого  больше  средств  из бюджета, часть из которых   прилипнет к   рукам  тех, у кого  голова на плечах.  Каждый клюет то, что у него  под ногами. Курочка по зернышку. Кто-то, к примеру, нашел свою золотую жилу в виде сезонной замены  тротуарной и бордюрной   плитки на улицах города. Но не всем  такое счастье.
Потом был еще  пациент. Его привезли  две молоденькие фельдшерицы. Они  стояли  около  больного в ожидании, что     врач поставит свою подпись в карте  вызова. Когда Черняев подошел, одна из них протянула  ему листок для подписи.
- Что у вас? – Спросил Петр Александрович, одновременно  ставя свою подпись на бумаге.   
- Желудочное кровотечение, - уходя, и не  поворачивая  головы,  ответила  фельдшерица.
- А почему с таким  диагнозом  пациент  идет пешком, а  не на каталке?
Девица неопределенно  передернула  плечами и ничего  не ответила.
Черняев подошел к пациенту и сразу  почувствовал тяжелый  запах  алкоголя. Вероятно,  у пациента недавно  была рвота и не один раз.
- Много выпили? – Спросил Петр Александрович.
- Не помню, - честно  ответил тот.
- Что болит?
- Нутро, - пациент  провел рукой по животу снизу вверх. – Наизнанку  выворачивает. Нечем, а все равно  выворачивает.
- Давно  пьете?
- Неделю или  около того. Сегодня кровь  заметил.
- Работаете?
- Да.
- Интересно, кем?
- Коммерческим  директором.   Устраивает?
- Меня все устраивает. Главное, чтобы ваше  руководство  устраивал такой директор. С этой минуты не пейте и не ешьте, будет  гастроскопия.
Черняев сделал  необходимые назначения  и направил  пациента  на исследования.
Потом была еще «скорая», потом две сразу. Петр Александрович крутился, как белка  в колесе. Пациенты были, в основном,  амбулаторные, в госпитализации  не нуждавшиеся. Черняев быстро  выдавал им выписки и отправлял  домой. Некоторые  такому  обстоятельству были  только рады, но были  и недовольные. Как же так,    нужно в больницу, и притом, срочно, а тут – на тебе,  иди  домой! Привезли на машине, а  обратно домой нужно   своим ходом    добираться и с вещами.  А их столько  собрано, столько в отпуск   не берут! И общественный транспорт  уже не ходит,  да и ночь на дворе. 
Ближе к утру привезли  даму средних лет  с  острым аппендицитом, червеобразный  отросток у который  был  удален  еще в далеком детстве. Зато  даму в течение  последних двух дней мучил понос.
- Я им говорила,- возмущалась женщина решением  «скорой»  госпитализировать  в обычную больницу, -    что  отросток удалили, у меня  другая  проблема.
- И что  они  на это  ответили? – спросил Черняев
- Сказали, что  в больнице быстрее  разберутся и, если нужно, переведут  в инфекционную.
Как не сдерживался Черняев, как не  крепился, но тут  не выдержал. Обругал «скорую» непечатно и пошел  за журналом «дефектов  скорой помощи», чтобы  письменно  выразить   свое   отношение  к  сотрудникам этой службы.
Но журнала  он не нашел, его куда-то убрали  за ненадобностью.   
Осмотрев женщину, Петр Александрович ничего  серьезного  у нее  не  обнаружил.
- Похоже на легкое  пищевое  отравление, -  сказал  он, что  вы ели  накануне?
 - Была на дне рождения  у подруги. Там  много  всего  было.
- Поголодайте  денек, все должно пройти.
- Весь день  не  есть? Я и так  сегодня  полдня почти  ничего  не  ела, только пару бутербродов, кашу  и тарелку  супа. Я, вообще, мало  ем.
Черняев критически  оглядел ее полноватую фигуру с нависающими  складками на пояснице.
- Попробуйте ограничиться жидкостью – водой или  чаем. По-моему, вы далеки  от  истощения.
При  последних  словах женщину, будто прорвало:
-Такое  сказать! Мне, женщине!
Она  повторила его   последнюю  фразу, растягивая слова:
- Да…леки от ис…тощения!
Она хлопнула  себя руками по выступающему из-под   кофты  животу и жирным ляжкам.
И добавила  злобно с придыханием:
- Жаловаться на вас буду. Прямо  сейчас!
И она стала  шарить  в сумке, ища  свой телефон.
- Я не хотел вас обидеть, - примирительно  сказал Петр Александрович. – Честно. Извините. А жаловаться – можете. Если  вам от  этого будет легче, я нисколько  на вас не обижусь. Женщина, видимо, удовлетворилась  его  извинением, перестала  искать  телефон. Сказала  недовольно:
- Вы не должны говорить  такое  женщине.
- Согласен, не должен.  Сейчас напишу  вам  выписку с рекомендациями. Живот  не болит?
- Прошел. После  разговора  с вами.
- Видите: слово  лечит. Пару дней  но-шпу принимайте,   три  раза в день.

Была  уже глубокая ночь, когда  поток пациентов несколько уменьшился.
Хирургических больных среди них не  было, и Черняев пошел  в свое  отделение перевезти дух, выпить  чаю  и пообщаться  с коллегами. В закутке ординаторской сидели Илья, Коля Борисов и Катуров Сергей Николаевич.
Ответственным  хирургом  был молодой доктор Борисов. Ему  было  тридцать  три  года, ответственным  хирургом  он стал дежурить  совсем недавно.  Катуров, врач был  опытный, страховал Колю на всякий  случай. Сергей Николаевич стаж  и опыт имел большой, но пенсию маленькую, поэтому  работать  продолжал.

- Садись, Петь, - пригласил он Черняева, - много  в приемном  отделении?
- Пока никого. Затишье.
Катуров посмотрел на часы:
- Второй час. Пора бы угомониться. 
  Разговор, как-то незаметно, перешел на  обсуждение   своих проблем.
-Работаем, как на фронте, - сказал Катуров, - будто красные  наступают, или белые  отступают. Кому  польза от  этой гонки? Зачем было  больницы закрывать? 
- Экономия  средств,- сказал Борисов, - деньги нужны   для других целей.
- Наверное, вы правы, - согласился Черняев. – Сейчас  все решает  чиновник. Основная  мотивация у него – получение  выгоды. Поэтому   молодые специалисты, вместо  работы по  специальности активно  пополняют  ряды  управленцев.  Вот где широкое  поле деятельности. Здесь     подряды, поставки. Здесь неиссякаемый  источник личного  благополучия. А, что такое  лечебная работа? Пустые хлопоты в казенном доме.   Для чиновника лечебный процесс -  это  вынужденная  социальная  ответственность. Это расходы, которые  все время он старается минимизировать. Это социальный памперс, вбирающий  в себя  народный  негатив.     Идеальная больница для него  это  больница без больных и врачей. Первые  все время чем-то  не довольны и    жалуются.    Вторые  тоже недовольны  условиями  работы  и оплатой своего  труда. Умело  сталкивая  их между собой, и доказывая  свою значимость и  незаменимость, чиновник обеспечивает  свое благополучие. Если  я не выйду на дежурство, то это  создаст  определенную  проблему   хирургической  службе больницы, связанную с поиском  мне замены. Особенно теперь, в условиях искусственного дефицита  кадров.   Если   на работу не выйдет  половина  сотрудников Депздрава,   этого   никто не заметит.
Черняева стало  клонить  ко сну. Пойду, прилягу, подумал он.


                Глава 4.

    Поспать Петру Александровичу так  и не  удалось. Через полчаса, как он пристроился на диване   в ординаторской  приемного  отделения,    «скорая» привезла бабулю девяноста  лет  с кишечным кровотечением. Кровь  она  стала   замечать  у себя с полгода. На вопрос Петра Александровича, чего она раньше к врачу не  обратилась, она ответила:
- Да, так, капли  были.
- А, ночью-то чего  приехала, ба? Днем-то никак? – Черняев  с трудом  сдерживал  раздражение.
Бабка неопределенно   покачала  головой. Стоявшая рядом дочь зло заметила:
- Что с того?   Как  смогли, так и приехали? Работать  не хотите? -  И она  протянула  стопку  выписок  из разных больниц.
- Нет, не хочу, - устало  сказал Петр Александрович. – Не хочу делать  работу  ночью,  которую спокойно  можно сделать  днем. Можно было, кажется,  выбрать дневное  время  в течение  полугода.
 
    Наступило  утро, дежурство  закончилось. Операции  сегодня  не  планировались, и Черняев  рассчитывал  сегодня  уйти  с работы пораньше. Когда  он завтракал  в ординаторской, туда зашел Бластитов.
- Ты положил ночью – он назвал фамилию пациентки- с кишечным  кровотечением? – Спросил он у Петра Александровича.
- Да, у меня  в палате.
- Гастроскопию  сделал?
- Утром.    В желудке  чисто.
- Запиши на колоноскопию и сестрам скажи, чтобы начали  готовить.
- Зачем?
- Чтобы был диагноз.
- Пусть кровотечение  остановится.  Пока напишем  дивертикулярная болезнь.
- Нужно  подтвердить.  Руководство  требует, чтобы  в течение  суток был точный диагноз, -  Сергей Олегович начал  раздражаться, - Это  распоряжение  главного врача. Нужно  выполнять.
- Ну, предположим, найдем опухоль. Дальше что? Она сейчас  все равно  не  перенесет  операции.  Полечим  пару деньков. Я так думаю. Колоноскопия - это  не простая процедура  в девяносто  лет.
Бластитов, как  всегда, когда  с ним  спорили, начинал раздражаться.
- Чтоб сегодня  сделали! Мне надоело  вас прикрывать!
- А если  ей плохо  станет?
- Переведем  в реанимацию! Нужно  поставить диагноз в течение первых суток госпитализации!
Петр Александрович  спорить дольше не стал, но  при  своем  мнении  остался.
Бластитов  ушел. Черняев   подошел к посту  медсестры  и сказал:
- Настя, сегодня  у Ефимовой колоноскопия. Нужно будет  подготовить. В ее взгляде  читалось недоумение  и раздражение.
Черняев сделал  вид, что  не заметил и сказал ей спокойно:
- Дадите  выпить  магнезии, стакан  воды и пару  клизм  поставите. 
- Так не  подготовить, - сомнением  сказала  сестра.
- Ничего. Главное, протокол  исследования  будет. Значит, сделали.  Левый отдел кишки  осмотрят. С нее  хватит. Если что-то  есть, увидят.
- Да, согласилась  Настя, - четыре  литра  ей зараз не  выпить. Это  точно.

    Когда Черняев вернулся  в ординаторскую,  там  был  Бластитов и еще  женщина. Сергей  Олегович что-то  говорил ей и,  как бы в подтверждение  своих  слов, для лучшей  убедительности, в конце каждой  фразы кивал  головой. Когда Петр Александрович вошел, Бластитов  приветливо  кивнул  ему.
- Петр Александрович, - представил  он  его  своей собеседнице.
- Мы знакомы,- ответила  она, улыбнулась Черняеву    и протянула  руку.
Петр Александрович  тоже  узнал  ее. Это  была  его  сокурсница по  университету Оля Сова. За пятнадцать лет, которые  прошли после  окончания  университета, и которые  они  не виделись, Ольга почти  не  изменилась, разве немного  поправилась и в уголках рта  наметились  неглубокие  складки. Взгляд был прямой и немного  суровый.
  Во всем ее облике угадывалось сознание  собственной  силы,    и что все эти  пятнадцать  лет  она  времени  даром не  теряла,    успешно  поднимаясь по карьерной  лестнице, как  Гагарин на  околоземную  орбиту.   Разгонный  блок в виде папы-профессора работал  штатно и сбоев не давал. Высотомер профессии     фиксировал отметки пройденного  пути: ординатура, аспирантура, кандидатская,    должность  доцента  на кафедре.
- Ольга  Владимировна будет научным консультантом, - сказал Бластитов.
Черняев улыбнулся, дескать, рад    встрече.
Молчавшая  до этого  времени Сова, сказала:
- Больница  будет  нашей  клинической  базой. Будем помогать  друг другу  в работе.
- Очень  рад, -  сказал Петр Александрович.
Когда   Бластитов с Совой  ушли, Петр Александрович обратился к Илье:
- Илюша, в нашу больницу приходит кафедра хирургии. Союз науки  и практики. Сейчас это  называется центр компетенций. Можешь подумать  о кандидатской диссертации.
Илья неопределенно  передернул  плечами.
- Овчинка выделки  не  стоит.
Вернулся Сергей Олегович.
- Слушай,- обратился он к Черняеву, откуда  ты ее знаешь? Главный  хирург  сказал мне, что  она  у него  спрашивала  про  тебя.
- Учились  вместе.
- И все? – Бластитов хитро  прищурился.
- Все. У нее был  отец профессор, проректор  по учебной  работе. Весовые  категории  у нас      разные.
- Спросила, надо думать, не просто  так. Так что, не  теряйся! – Бластитов  снова  прищурился  и покровительственно  кивнул.

    Потом  у Черняева были  разные  текущие  дела, но к двум  часам он собрался     после  дежурства домой.
Дома решил   пораньше  лечь  спать.
Позвонила  Юля.
- Петь, подруга  пригласила в театр на «Три сестры». Тысячу лет  не была  в театре, так хочется.
- Иди, -  недоуменно  ответил Петр Александрович и подумал: я-то здесь причем?
- Дело такое, Машку не с кем оставить.  Родители  заняты,  Сможешь  посидеть? С шести  часов.
- Хорошо,- ответил Черняев, - к полшестого  приеду.
Дочь Юли, Маша,  была забавная  девчушка  шести лет  отроду.  Петр Александрович  иногда  играл  с ней  в разные  игры, читал детские  книжки, поэтому  был  для нее  своим.
Когда Черняев приехал, Юля  укладывала  волосы  феном.
- Сюжет   «Трех сестер»   помнишь? – спросил Петр. – Смотреть  с нуля  будет  скучновато.
- В общих чертах.
- Пьеса непростая, на  первый  взгляд  может  показаться  неинтересной. Желательно  перед просмотром  ее прочитать.
- Потом, если  время  будет.
И она прошла в ванную комнату, где висело зеркало, наносить  косметику на лицо.

    После ухода Юли Маша  села  за компьютер  играть. Она  умела  считать до десяти, знала  буквы. Могла  читать  по слогам, но  не любила этого  делать. На предложение Черняева  почитать  ему что-нибудь, ответила  отказом.  Петр Александрович прошел  в прихожую, где одна на другой  у стены  стояли  книжные  полки, и   пробежал по ним взглядом, подыскивая   подходящую  книжку. Ему  попался «Буратино». Книжка  была  старая с красивыми  цветными  иллюстрациями. Черняев  сел  рядом  с Машей на диван и стал  читать  вслух, как бы для себя. Маша поначалу не обращала на него  внимания, потом стала  прислушиваться к тому, что  он  говорит. Наконец, оставив игру, пересела ближе  к Черняеву  на диван.  Петр   подвинул  книгу  ближе  к ней, чтобы  она  могла  видеть  картинки.
- Смотри, это Буратино  идет  в школу, - он   указал  пальцем на картинку, - совсем как ты скоро. Только он не  послушался своего отца и  решил  все делать по-своему. Слушай, чем  все это закончилось. И он  начал  читать, изменяя свой голос под каждого  персонажа книги, чтобы  девочке было   занимательнее  слушать.
Глаза  Маши  стали  закрываться, она  откинулась на спинку дивана, засыпая.
- Иди  к себе  в кроватку, - сказал Черняев, - я приду  и дальше  буду  тебе читать.
Читать  долго Петру Александровичу не пришлось: Маша  быстро  задремала.
Он пошел  с книжкой  на кухню, сел  за стол и стал   листать ее, рассматривая  иллюстрации, и вспоминая, когда   в детстве сам читал  эту  книжку. Сюжет  ее был ему  хорошо  известен. Но сейчас, он словно  почувствовал  себя  ребенком,   открывающего  для  себя этот волнующий и увлекательный волшебный  мир. Конечно,  в его возрасте  все это  воспринимается по-другому, не  принимается на  веру, как  в детстве, нет   ощущения  личного  участия в     приключениях деревянного  мальчика  с большим носом. Зато   теперь  раскрывается  мудрость книги  и ее    смысл. И счастлив тот, кому дано      почувствовать и спустя    годы  сохранить   детское очарование и  волшебную  притягательность    сказочного мира   детства. Кто  сумел  пронести  это через годы и передать, как эстафету, следующему  поколению. От  таких  мыслей Петру  Александровичу  взгрустнулось  немного.
Скоро  ему  сорок, а он все еще  бобыль.  Но  и страх  закрадывался  в его  душу, не  ошибиться бы  снова. Слишком долго  он  был  один и успел   к этому привыкнуть. Лет  десять  еще  можно  потешить  себя, что  не  стар еще, а что  потом?  С такими  невеселыми мыслями   Петр  Александрович  задремал, привалившись  спиной  к стене.
     Щелкнул ключ  в замке  входной  двери. На пороге  появилась Юля.
- Ну как ты? Машка  тебя  не сильно  утомила? – С порога  спросила  она, и Черняев  уловил  в ее голосе  тревожные нотки.
Он  постарался  ее  успокоить:
- Нет, она  очень  спокойный  ребенок. Мы  отлично  провели  время.
- Спит?
Петр  глазами  показал  на часы, висящие  на  стене. Они  показывали  половину  двенадцатого.
- Разумеется.
Юля пошла  в ванную. Он  услышал оттуда:
- Сейчас чай будем пить.
- Нет, - ответил Петр, - я поеду. Завтра трудный  день, нужно быть  пораньше. Мой  больной  в реанимации. Завтра там нужно  быть     на обходе. В семь часов.
- Ну и оставайся. Завтра  поедешь. Я тебя  беспокоить  не буду. Выспишься. – Она  рассмеялась.
- Нет, я не  останусь.
И чтобы  перевести  разговор:
-Кстати, а как  сестер-то  звали?
- Каких  сестер? – Не поняла  сразу Родимцева.
- Ты спектакль  смотрела «Три  сестры».
Юля хмыкнула.
- Кто  их знает. Я не запомнила. Все ходят  и жалуются  на жизнь. Какая она  у них  тяжелая. И в Москву собираются. Мне бы их заботы! 
И после  небольшой  паузы:
- Сам-то  знаешь?
- Знаю – Ольга, Маша, Ирина.
- Надо же, помнишь! Со  школы?
- В школе «Вишневый  сад».
- Откуда знаешь?
- Читал.
- По-моему, это  такая тягомотина, которую  смотреть  пристрелишься, не то, что  читать.
- Основная идея пьесы в том, что сестры не могут  найти  себе  места  в жизни, но  причину     видят в том, что  они  выше, образованнее остальных.- Ответил Черняев. - Думают, что с переездом  в Москву все их проблемы  решаться сами собой, там  их поймут и оценят. Там   они  будут первые среди  равных. Но никуда  они  не  поедут, потому что  переезд – это дело  хлопотное: нужно  подыскать  жилье  в Москве, продать  свой  дом, найти  себе  занятие на  новом  месте, устроить  быт.  Словом, нужно  решить  множество  житейских  проблем, а они  заниматься  этим  не   готовы. Так и будут они жить в этом маленьком  провинциальном  городке,   и жаловаться на свою неустроенную  жизнь.   Многие чеховские   персонажи   одержимы     сознанием  своей  исключительности. Они  себя  считают  выше  остальных. Они, якобы,   не поняты  и не  оценены. Думаю, Антон  Павлович  много  грешил и искал  оправдания этому своим творчеством.    Будучи  сам врачом, он не  изобразил в своих произведениях не  одного врача  положительным героем. Они  у него или  циники, или  глупые, или  слабохарактерные. 
- Никогда  раньше  об этом  не думала, - серьезно  сказала Родимцева, - не до этого  было.
И после  небольшой  паузы:
- Может, останешься?
- В другой  раз. Сейчас нужно  идти.
-  Правда,  домой  поедешь? –  Спросила Юля серьезно.
- Да, - ответил Черняев и пошел  в прихожую  одеваться.   


               



                Глава 5.

     Утренних больничных  конференций  было  две. Одна  для дежурной  смены.  Вторая  общая для  всех  врачей.   Основная лечебная работа начиналась не  раньше половины десятого   утра.        Врачи  старались приходить  на работу  на час раньше, чтобы  успеть сделать  обход  своих палат     до конференции, которая могла  длиться час и больше.
На них  почти  еженедельно  зачитывались   новые приказы руководства.  Например, одно  время  нельзя  было  госпитализировать, под страхом увольнения, самотеки, то есть  пациентов, самостоятельно  обратившихся за  помощью  в приемное  отделение. В таких случаях требовалось  брать  наряд  в отделе  госпитализации. Но и с нарядом администрация  больницы косо смотрела  на это. А нет ли  здесь  коррупционной  подоплеки?  Потом  было  распоряжение   всем таким обратившимся  оформлять госпитализацию,  даже  если   они  в ней  не нуждались.  Таких пациентов оформляли в коечное  отделение и  из него  выписывали. Все, естественно, виртуально. Потом  было другое  распоряжение -   госпитализированных в отделение  в течение  суток  не  выписывать, так как  страховые  компании  такой  случай  страховым  не  считали и денег за такого  пациента   перечисляли  мало.  Еще было  указание, чтобы  пациенты   находились  в приемном  отделении  не больше  полутора часов. Если   за это  время с обследованием  не   успевали, то  пациента следовало госпитализировать – опять же на бумаге – в специально  организованное   диагностическое  отделение, где  он  мог   пробыть  уже  целые   сутки.   Сокращалось  время  пребывания  в приемном отделении,  и сокращался  койко-день. /Смотрите, как быстро  и четко  налажена  работа!/.   За исполнением подобных приказов зорко   следили,   в прямом  смысле  слова: кругом  были  видеокамеры.   Количество    документов  увеличивалось в геометрической  прогрессии. При  поступлении в стационар заполнялись  полдюжины  согласий, указывались  доверенные  лица и родственники. После  выписки из стационара следовало  заполнить   разные  документы, в том числе  талон качества, где  руководство  должно  было  оценить соответствие  лечения  принятым  стандартам. Естественно, этот  талон, как и все  остальное, заполнял сам лечащий  врач, и работу  свою  оценивал только  положительно.   Рабочий день     заведующих отделениями начинался  с семи  утра, хотя  официально     с полдевятого.  По мнению  начальства, такой  ритм должен  говорить, что  все  под контролем и  руководящая  рука    лежит на  пульсе  больницы.   В течение  суток следовало подать        несколько  сводок о состоянии  коечного фонда. Сколько пациентов поступило, сколько  выписано, сколько  состоит.  Сколько проведено  консультаций и операций.  Первая сводка    в шесть  утра. Здесь  важно  показать или  имитировать   кипучую деятельность.   Все  - от медсестры до главного  врача – должны были пребывать  в состоянии  перманентного  тонуса и легкой  нервозности.   
Так, однажды административная мысль больничного  руководства обозначила  необходимость и вечерних  конференций для     дежурных  врачей, на которых они должны   получить  ценные указания, как  следует  правильно дежурить. Сказано – сделано.  Руководила процессом  Раиса Ивановна   Несушкина, заместитель  главного  врача  по медицинской части, женщина словоохотливая, капризная  и властная.  Характер  имела  волевой, возражений  не  терпела. Обведя со сцены больничного конференц-зала  начальственным  взором  присутствующих, спрашивала:
- Все ли  присутствуют?
 Врачи  дружно  кивали. За первым  вопросом  следовал  второй:
- Имеются ли  вопросы по  предстоящему  дежурству.  Врачи  крутили  головой  в разные  стороны. Что  означало: нет. После  этого  Раиса Ивановна делала  озабоченное лицо, очевидно, думая, какой бы  вопрос  еще  задать. Но вопроса  не  находилось. Тогда  она покровительственно  говорила:
 - Идите  работать.
Через  две недели  вечерние  конференции  для дежурной смены были  отменены.

    Петр Александрович после утреннего  обхода  своих  палат пришел  в ординаторскую. Там  царило  некоторое  оживление, обсуждали  возвращение    Коли Звягина. Коли не  было  три  месяца, его  отправляли  на  работу в Инфекционный  госпиталь в связи  с сезонным  подъемом  респираторных  заболеваний  в городе. 
    После  закрытия нескольких больниц остальные  стали  работать  с перегрузом, увеличив  свою  пропускную  способность и сократив   время  пребывания   пациента на койке. Количество  самих   больных   сократить  не  получилось. Освободившиеся медицинские кадры  из таких  больниц  по замыслу  творцов  реформы  должны  были  стройными  рядами  ринуться  в поликлиники  и поднять  амбулаторное звено  на небывалую   высоту. Но, не  случилось. Уволенные  медики    в поликлиники, которые   стали  работать   почти  круглосуточно,  идти  не  спешили.  Не  выдерживая  такого  ритма, многие  врачи   стали   увольняться  и из   самих поликлиник.   
     Инфекционный  госпиталь располагался  вне  основной  больничной  территории, в тихом зеленом  и уютном  месте.    До этого там  располагался  интернат для стариков,   тихо  доживавших  там  свой век.  Место  было  хоть и живописное, но с коммерческой  точки  зрения  интереса  не имело: находилось  на самой  окраине  города.
Пациентов  и персонал распределили  по другим  подобным богоугодным заведениям.     Пока решался вопрос, что  делать со зданием дальше,   грянула  беда: началась эпидемия доселе  неизвестной заморской  простуды.  Бороться  с ней  стали   поначалу  методами   темного  средневековья. Организовали  санитарные  кордоны для  пребывающих  в страну с отлавливанием  всех  подозрительных  лиц и лиц  с подозрительными  лицами  контактировавших, включая    близких  родственников  и дальних знакомых. Через  малое  время  все стационары, нацеленные на эту  болезнь,  быстро заполнились. Часто  людьми  без  всяких  проявлений   этой  самой  болезни. Так, на  всякий  случай. 
  Срочно  переоборудовали   торговые центры, концертные  залы, понастроили  временные   здания, закупили  медоборудование, согнали   персонал из других  больниц.  В таких  на скорую руку возведенных  медицинских  центрах, с палатами, по площади   сравнимых   с футбольными  полями,   больные, находясь в стесненных условиях,  заражали и перезаражали друг друга. 
Медиков  временно  перестали  гнобить,      объявили  героями и борцами с новой  инфекцией, и даже   увеличили им зарплату. Через  пару  месяцев страх перед  этой  болезнью постепенно  прошел, и сама болезнь  уже  не  казалась  такой  страшной как  в самом  начале  эпидемии. Но машина   завертелась, были  отпущены  астрономические  суммы на  карантинные  мероприятия, вплоть  до  мытья  улиц  растворами  антисептиков. Ученые наперебой стали  предлагать средства  профилактики  и лечения.  Известный  бактериолог Гамбург  в рекордно короткий срок создал чудо-вакцину  против  этой болезни, назвав ее «Ракета». Вакциной  стали  прививать всех подряд в приказном  порядке, угрожая уголовным  преследованием и увольнением  с работы. Ей стали  прививать всех:   от  беременных  женщин и детей до  глубоких  стариков, заставляя  участвовать  в создании, так называемого,  коллективного иммунитета. Вакцинировали  не  по  одному разу, даже  тех, кто  переболел этой  болезнью, уверяя  на чистом глазу, что  иммунитет  после  вакцинации «Ракетой»  крепче  и сильнее, чем после  самой  болезни.  Вскоре выяснилось, что  «Ракета» скорее  подавляет  иммунную  систему, чем стимулирует, имеет  неприятные  побочные  эффекты и от самой  болезни  защищает  мало, если  вообще  защищает. Но это   мелочи. Успешный бизнес-проект удался,     выделенные  средства  были  успешно оприходованы, то есть  освоены. Вакцинаторы и медицинское руководство были  представлены  к государственным наградам. 
Потом все само собой  затихло,  и болезнь  стала понемногу забываться.  Правда, аппетит  приходит  во  время  еды, и народ  попытались  запугать  новыми  мутациями  вируса, но к серьезным  финансовым  вливаниям в здравоохранение, как  раньше, это  не  привело.   
 И когда  на  радость  всем,   был  отмечен очередной небольшой сезонный  всплеск  простудных заболеваний, его  сразу объявили  эпидемией. Не  пандемией, как  раньше, но  все-таки  кое-что. На безрыбье, как  известно, и рак  рыба.
Интернат  отремонтировали, оснастили всем  необходимым  и назвали Инфекционным  госпиталем. Но чтобы  лечить, как  известно, нужен  персонал, люди  нужны. Кто-то  должен же на дорогом  оборудовании  работать, таблетки  раздавать, уколы делать, истории  болезни  правильно  оформлять. Нужен  медицинский персонал, которому полагается заработная плата.  А это  расходная  статья и не  малая, карману  начальственному  убыток.
И чья-то  светлая   руководящая  голова  родила  нужное решение: часть  персонала  из больницы  перевезти  в госпиталь. Пусть  работают там, зарплату  они  все равно  получают. Остальные, оставшиеся  на  основной  территории  справятся. Не справятся – других найдем. Незаменимых, как известно, нет. Мало ли, что  они  другой  специальности. Дипломы  у всех одинаковые! Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!  Как  раньше  любили  говорить.
  Одним  из таких  мобилизованных был  молодой хирург  Коля Звягин.
 - В отделении  нас двое -  я и Николай Ильич Сотников, уролог, - рассказывал он. – Отделение  на  сорок  коек, по  факту, до  пятидесяти. И это  не предел. Периодически  приходил  терапевт, он  заведовал  всеми  отделениями, а их было  семь.    В основном, проверял документацию, чтобы   в историях  все было  правильно  оформлено. Пациентов  смотрел  в исключительных  случаях. Любил  повторять: вы врачи, у вас дипломы, и вы должны  это  знать. Выдали  схемы лечения, мы их  повесили  на стену, чтобы  всегда  перед глазами  были. По ним  и лечили.
- А если не  помогало? – Спросил Мукомолов.
- Тогда   вызывали  клинического  фармаколога. Он    обеспечивал видимость  клинической  мысли. Кроме того, руководство  требовало  выписку, с каждого отделения по  пять  человек  в день, иначе не  куда  было  класть   новых  пациентов. Вот  и крутились.   «Скорая»  везла  всех подряд, как обычно.  Были, конечно, кто нуждался. С дыхательной недостаточностью, например. От общего  числа, где-то третья часть. Остальные – полежать  в больничке и «откапаться».  Покашляют  с неделю или чуток затемпературят – сразу ноль три.  Те приезжают и задают  два  вопроса. Первый, в прихожей, родственникам: куда  пройти?  Второй - самому  больному, после   быстрого  и поверхностного  осмотра: поедите  в больницу?
- А что, в приемном   отделении врач не  смотрел, рентген не делали пациентам, анализы не  брали? Если  пневмонии  нет, и состояние  удовлетворительное?
- Смотрел. А, что касается рентгена, то  часто   он после четырех не  работал, поэтому  подтвердить  или  снять диагноз можно  было  на следующий  день, если  получится. Кроме того, попробуй, отправь домой, если  уже с хозяйственной  сумкой  на колесиках приехал, или  если пациент  восемьдесят плюс и   без сопровождения,    и ночью. Даже  если  во  время  осмотра ни  разу  не  кашлянул, и температура нормальная. Будут  звонки на разные  « линии», и положить  такого  пациента  все равно  придется. Лучше  уж сразу -  хлопот меньше.   Направил  в отделение  и забыл. Я там одурел  от  писанины, жалоб  пациентов, неразберихи  полной.  Постоянных  сестер  в отделении  нет. Каждый день  откуда-то  присылают. Хорошо, если  из больницы, а если  из поликлиники, или  диспансера физкультурного? Если  она капельницу последний  раз  видела  десять  лет  назад.     Что любой врач, все должен  уметь – пустая и дешевая демагогия. Я не говорю  о юридической  стороне дела. Сертификата  по  терапии  нет у меня, следовательно, я не  имею  права лечить внутренние  болезни.
- А все-таки, лечили.
Это  сказала  женщина, которая  только что  вошла  в ординаторскую.   С короткой   стрижкой, темными  глазами. Взгляд был  проницательный и немного  жесткий. Была  она  в белом  халате, облегавшем   ее небольшую, чуть  полноватую, но все еще  стройную фигуру.
Коля замолчал, взгляды  всех  присутствующих  обратились  к ней. Бластитов   встал    и представил ее:
- Ольга Владимировна  Сова, доцент  кафедры хирургии, - представил  он  ее, - если  нужна  будет  помощь в лечебной  работе – обращайтесь.
- Да, коллеги, - сказала Сова, - всегда буду  рада  вам помочь.
Сразу  всем  в ординаторской кивнув, повернулась к Бластитову.
Тот  с готовностью  сказал:
- Пойдемте,   мы освободили  палату под ваш  кабинет.
Коля еще немного  потолкался  в ординаторской  и тоже  ушел. Пока заведующий  будет  решать   разные  организационные  дела  с кафедрой, он сегодня палаты  брать  не будет. Завтра уж с утра.
 Мукомолов, сказал, имея в виду Сову:
- Эта  себя  покажет. Это  не Ваня.
Ваня, точнее Иван Сергеевич  Баранов был профессор  кафедры  хирургии. Ему перевалило за семьдесят,   он уже   не  оперировал, почти  не  выходил  из  своего  кабинета – маленькой  комнатки в   больничном холле   третьего  этажа у лифтов, где  раньше  была  комната сестры-хозяйки.  В ней   он  проводил  семинары  со  студентами. Лекции  читал  в больничном  конференц-зале.  Все  ждали, что  скоро Баранов  уйдет  на заслуженный  отдых. Интрига   заключалась  лишь в том, кто   будет  на  его  месте.  Ходили  слухи  разные. Называлась то  одна, то  другая  фамилия.  Сова  сразу    возглавила  список  возможных  кандидатов на его  место, и за глаза ее назвали  «новой метлой».
    Черняев  встретил Ольгу Владимировну, когда  она  выходила  из своего  нового  кабинета.
- Здравствуй, Петя,  - просто  сказала  она. И улыбнулась при  этом.
Петр Александрович хотел было  ответить «здравствуйте», все-таки, какое-никакое  руководство, но передумал так  говорить.  Она  не  его  непосредственный  начальник, это  раз. Второе, учились  вместе  шесть  лет и были на «ты». Это два.
 Поэтому в ответ  он  тоже улыбнулся – и это  было совершенно  искренно  - и ответил:
- Добрый день!
     Оля  была  девушка  видная, независимая и цену  себе знала.    Будущую  профессию Оля не  выбирала, за нее  это  сделали  родители. Училась  в университете  хорошо, но без особого  интереса. В конце концов, кем-то  нужно было  становиться в жизни. Она  продолжит  семейную традицию и будет  врачом. После  окончания  университета их   дороги разошлись.   Сова стала хирургом. Для ее знакомых это  стало  неожиданностью, в том числе, родителей. Они думали, дочь   выберет  профессию  клинического  фармаколога или специалиста  по ультразвуковой  диагностике или что-нибудь подобное -   уважаемое  и спокойное.
Ан, нет, Оля решила  стать  хирургом. Одно  время – был такой слух -  она вышла  замуж.  И    муж, вроде, тоже  из преуспевающей медицинской  семьи потомственных стоматологов-ортопедов.
Но, видимо, что-то не срослось, и молодые через год расстались, бывший муж   уехал на постоянное проживание  в Израиль, где обрел  себе  подругу жизни, уехавшую туда  с родителями двумя годами  раньше.   Сова  после этого   замкнулась  и ушла  в профессию. При хороших стартовых  возможностях и ее работоспособности  результат  не заставил себя ждать – через три  года Ольга Владимировна  защитила кандидатскую диссертацию.
Однажды  на какой-то  медицинской  конференции  она  встретила Черняева. Тот  после  окончания  ординатуры  трудился в больнице. Перекинулись  парой фраз, типа «здравствуй-здравствуй»  и «как ты».  И все.
       Петр Александрович, в первое  мгновение хотел  было ответить   «здравствуйте», но передумал и просто  сказал, как  раньше, когда  оба были  студенты:
-  Рад тебя видеть!
 Ольга Владимировна  приветливо  поглядела  на него, улыбнулась, но  ответила неопределенно:
- Будем  вместе  работать. Надеюсь, к обоюдной выгоде. Придут  ординаторы, будут  учиться. Помогут врачам с оформлением  медицинской документации.
Черняев кивнул одобрительно. Сам  был  ординатором. За возможность  что-то  сделать  самому  готов был писать истории  болезней, оформлять  выписки. Да мало ли  бумажной  работы, на которую масса времени  у врачей уходит!
О чем дальше  говорить, он не знал. Задавать  вопросы Сове о ее жизни тактично не решился. И даже кивнул и   собрался идти  дальше  по  своим делам, но  Ольга Владимировна  продолжила  разговор:
- Как сам? – Спросила  она.
И Черняев  как-то  сразу  почувствовал, что  вопрос этот  не формальный. Что-то напряженно-внимательное  показалось  ему в ее голосе.
- Вот, работаю, - ответил он.
Сова  кивнула одобрительно и хотела еще что-то  сказать, но тут  два студента  принесли  письменный  стол:
- Ольга Владимировна, куда его?
Сова  снова  улыбнулась  Черняеву. И это  была  уже  не  протокольная улыбка, а как хорошему  старому  знакомому. Искренней  показалась  ее улыбка  Черняеву.
Сова  повернулась  к студентам:
- Спасибо.  Заносите сюда и ставьте ближе  к окну, - она показала  рукой, куда  следует  поставить  стол. И на миг повернулась к Петру.
-  Еще увидимся, - и пошла  в свой кабинет.
За их беседой  наблюдал Бластитов.       
- Поздравляю, - завистливо  сказал  он. – Хорошее знакомство.
Черняев сделал  вид, что не  услышал.
- Говорят, у нее докторская  почти готова. Профессор, без пяти минут.
И добавил:
- Не замужем, между прочим.
Петр Александрович нужным  не счел ответить  на это. Видя, что Черняеву  разговор  этот  не нравится,  Бластитов   сказал  еще что-то  малозначительное, чтобы  разговор  как-то  закончить, и пошел  к себе  в кабинет.

                Глава 6.

    Миша Имаметдинов пил  чай  в сестринской   комнате.  Рядом  с ним сидели  процедурная сестра Настя и постовая Оксана.
Миша  работал  старшим лаборантом на  кафедре  хирургии и совмещал в больнице на полставки в качестве дежурного врача.   Работал  пять лет, писал  кандидатскую диссертацию. Писал ее с трудом и  неохотно. Понимал, что надо, но  поделать  ничего   с  собой не мог,  у него были  другие  интересы, которые  от научной работы  отвлекали. Миша  был  неравнодушен к представительницам  слабого  пола, особенно, если  последние  были  молоденькие и симпатичные. А среди  медицинских  сестер  это  вовсе    не  редкость. У них Миша  пользовался  большим  успехом. Это  не давало ему возможности сосредоточиться, и работа  над  диссертацией   двигалась  медленно. Дальше  утверждения  темы на ученом совете  и написания  аннотации дело не продвинулось.
Мише было  двадцать  девять, он был атлетического  сложения и, главное, он был холостой, поэтому многие молодые сестры благосклонно  принимали  его  ухаживания. С женщинами  Имаметдинов был  ласков и внимателен до  предупредительности, создавая  иллюзию у своей  очередной пассии, что  она  у него единственная.
Вчера  он  дежурил с  Оксаной Маклаковой. На дежурстве они уединялись  в учебной  комнате, от  которой  у Имаметдинова был     ключ. Взгляды, которыми  они  обменивались  во  время утреннего чаепития, красноречиво говорили  о том, что  прошедшей ночью  оба   остались довольны.
Это не ускользнуло  от Насти, сидевшей с ними  за  одним  столом. Разговоры  велись  не  о чем, темы часто  менялись. Настя    молчала, в   разговор  не  вступала и старалась  на  обоих не  смотреть.   Учебную  комнату, ключ  от  которой был у Имаметдинова, она тоже  на дежурствах посещала. Калинина  понимала, что  Миша   увлечен  теперь Оксаной, этой   дурочкой,  решившей, что  молодой доктор  влюблен  в нее  без памяти и   почти готов на ней  жениться.   Настя старалась  показать  своим  видом, что ей нет  никакого  дела до  их отношений.
Проблема  же заключалась  в том, что Калинина была замужем. С Мишей  у них был  роман, длившийся почти  полгода. Настя  несколько  раз даже  приезжала  домой к Имаметдинову – у того была  своя отдельная квартира. Мужу говорила, что дежурит, что  попросили, что кто-то  внезапно  заболел.    Муж Насти работал  водителем  автобуса, график имел  сменный, поэтому ничего подозрительного  в частых дежурствах жены не  видел.
В какой-то  момент Насте показалась, что  она безумно  влюблена в Имаметдитнова и готова  связать  с ним   свою жизнь. А почему бы и нет?  Молодой, врач, веселый и ласковый, говорил приятные  слова, он сумел  вскружить  ей голову.
 Муж Александр, напротив, был немногословен, ласковых  слов жене  почти  не говорил. Знал  одно – работать. Зарабатывал  неплохо, поэтому  считал  себя  знающим человеком  по  разным  вопросам.   Любил сидеть за телевизором, попивая пиво и вслух комментировать  новости, до которых был большой любитель. В постели  же был тороплив  и однообразен. Раньше как-то Настя  на  это  внимания  не  обращала, потом все  это  стало ее раздражать все больше, будто ржавчина   разъедала  ее душу. Раздражаться стала   она часто,   иногда по  пустякам, ибо характера  была пылкого, и  натурой увлекающейся. В юности  мечтала  стать артисткой.
Тут и подвернулся Имаметдинов: обаятельный  и ласковый.  Острослов и эрудит, и Калинина  быстро  попала под его  властное мужское  обаяние. И случившаяся  вскоре  близость перевернула   все  в ее сознание. Как, оказывается, это  бывает! С мужем ничего  подобного у нее не было. Примешивавшееся поначалу  к восторгу   сознание  своей вины, быстро  прошло. Подумаешь, один раз живем на свете! Она была без ума от  Михаила, и наивно  полагала, что он испытывает  такие же чувства  к ней. Впрочем, что это  так, он умело  создавал  иллюзию. 
С мужем же  отношения  стали   портиться, они  стали  чаще  ссориться. Муж говорил недовольно:
- Ты целыми  днями  и ночами  на  работе, я разрываюсь между ребенком и работой.  Дом запустила.
- Что делать? – зло  отвечала Настя, - такая у меня работа. Надо же  кому-то  и работать!
Александр в это  время  попал под    сокращение на автобазе и временно не работал, поэтому  последние  слова  жены расценил как  упрек себе.
 Работу он  вскоре  нашел, но  отношения  в семье  от этого не улучшились.
Как только  Имаметдинов  увлекся Оксаной, он стал  избегать  встреч с Калининой. 
И сейчас, попивая чай  в сестринской,  в компании обеих пассий – прошлой и настоящей –  он чувствовал себя, наверное, султаном  в  собственном гареме.  Миша что-то  рассказывал, острил, весело и плотоядно  поглядывал на Оксану. Она отзывалась на его  шутки-прибаутки громким раскатистым  смехом. И    бросала короткие  и колючие  взгляды на Калинину с нескрываемым  превосходством  и презрением. Изредка  Миша   смотрел на Настю  пристально, как бы намекая, что  она  здесь  лишняя.  Допив  свой чай, Настя  подошла  к раковине, ополоснула    чашку и, не ничего  не  сказав, вышла  из комнаты.
 

                Глава 7.

    Утром к Черняеву подошел Бластитов.
- Слушай, - обратился он к нему, - ты со  следующей недели  будешь работать во  временном  инфекционном госпитале.
- Я? С какой радости? – Недовольно  ответил Черняев. – Колю  отправляли  от  нашего  отделения.
- Теперь тебя, - Сергей Олегович  не скрывал своего недовольства.
- А если я откажусь?
- Это не ко мне, - и Сергей Олегович  многозначительно  посмотрел  на потолок, - заболеваемость  респираторными  заболеваниями  растет, госпиталь продолжает  работу. Это  распоряжение Департамента.
  – Надолго?
Бластитов расценил  это, как  согласие и сказал примирительно:
- Не знаю. Может, на месяц, может, больше. Зарплата как по  основному  месту работы. И беготни разной меньше: сиди  и пиши. Да иногда  на больных смотри. Командовать   всем этим хозяйством будет  твоя знакомая – Сова,  - он усмехнулся, - говорил, учились  вместе? 
Петр Александрович на это  промолчал.
- Теперь вместе  работать  будете. Думаю, тебя туда  отрядили не без нее  участия. У меня такое чувство, что  она  с кафедры на  работу в больницу перейдет. 
 И добавил:
- Баба  пробивная. Далеко пойдет! Судя по всему, в главные врачи  метит.

       Черняеву  добираться  до госпиталя было  удобно, если на машине  минут пятнадцать.   Петр Александрович свое новое назначение  воспринял спокойно. Раз руководство  считает, что  респираторные заболевания должен лечить хирург  -  значит, так тому и быть, хотя, тот, кто  додумался  до такого, вряд ли бы  согласился  лечиться  у такого  врача.  Никто же не ляжет на операционный  стол, зная, что  операцию будет  делать  терапевт. 
 До  работы не допускают, если  сертификата  по специальности  нет, а тут, пожалуйста, трудись! Вот    цена всем этим аккредитациям, тренингам, непрерывному  образованию, о которых так  много      любит  говорить  начальство  всех уровней.    Работай, учись одновременно  и радуйся. А врачей все меньше и меньше - разбегаются.   
   
    После еженедельного   совещания главных врачей города у руководства департамента, его  руководитель Свистун  Евгений Сергеевич попросил Негодника задержаться.
Сергей Иванович Негодник, главный  врач  больницы, был на хорошем  счету у руководства депздрава, поэтому  на должности  своей был без малого два десятка лет.
   Еще, будучи студентом,  он решил  стать  руководителем.  Возможности  для этого  в семье  имелись. Мама  Сережи  была   главным  врачом  санитарно-эпидемической  станции  города,   связи имела  самые  обширные, ее родной брат, Сережин дядя, был председателем  местного  исполкома, потом, когда  исполкомы упразднили,  депутатом    заксобрания.
В ординатуре по  хирургии  Сергей не сделал не одной  самостоятельной  операции  и не  стремился  к этому. После  ее окончания   был  устроен на должность  заместителя  главного  врача    поликлиники.  Через год занял  место главного  врача.
Лечебный  процесс Негодник понимал как неукоснительное  исполнение различных инструкций, приказов и устных  распоряжений  руководства.   С подчиненными  был  высокомерен, контакты  с ними  сводил к минимуму. Несогласных увольнял без сожаления, используя  для этого весь набор   административных возможностей.
За годы работы научился  понимать  руководство  с полуслова и,  не рассуждая,  любую просьбу  воспринимал как  приказ.
Вот  и сейчас, находясь  в   просторном кабинете Свистуна  он понимал, что тот попросил его  остаться не просто  так, что  разговор будет не для постороннего  уха,   с полунамеком, предложением или возможно даже  просьбой.
- Сергей Иванович, - обратился к нему  Свистун, - эпидемическая ситуация  в городе сейчас с респираторными  заболеваниями  непростая. – Он сделал паузу и выразительно  посмотрел на Негодника, - заболеваемость  растет.
Тот,  понимающе, кивнул. Был  конец  сентября, и никакого  всплеска  заболеваемости, не было, скорее наоборот, заболеваемость  простудой уменьшалась.  Грипп же и вовсе  выявлялся не более, чем в одном    проценте   случаев от  всех заболевших.  Поэтому говорить об эпидемии было никак не возможно. Но, у Свистуна  были  свои цифры. Возможно,  их и не было, но это было не важно.   Сергей Иванович  понимал, но  своего   сомнения  ничем не  показал, про  себя  стараясь  понять   возможный  вектор и конечную цель  разговора. Оба делали  вид, что ситуация  требует   скорого  решения и, разумеется,  значительных   усилий.  Выделялись  средства   из городского бюджета и не малые, поэтому   сезонные  колебания  простудных заболеваний нужно  было  представить как   серьезную  эпидемию, несущую  большую угрозу населению города.
Сергей Иванович понимал, что его  задачей будет освоить полученные  средства на борьбу с эпидемией и распределить по нужным  потокам с минимальными  издержками.
- Я вчера был на  совещании у мэра  нашего города Тебенина и нашел у него  понимание по  всем вопросам. Он проявил участие и обещал  помощь.
Свистун замолчал.
Сейчас будет  говорить о главном, для чего меня  оставил после совещания, подумал Негодник. И не ошибся. Свистун продолжил после небольшой    паузы:
- Сколько больница принимает в сутки пациентов? – Спросил Свистун.
- Сто – сто  пятьдесят   человек в сутки, - ответил Сергей Иванович, понимая, куда клонит Свистун, и какая нагрузка  ляжет  на  персонал. 
- Мало, - сказал Евгений Сергеевич, нужно не менее  двухсот.
Главный врач понимал, это нереально, но  уверенно  кивнул, соглашаясь.
- Что с кадрами? Укомплектовали  штат  Инфекционного временного  госпиталя? – снова  спросил Евгений Сергеевич.
- Да. Штат полностью укомплектован, люди уже работают.  Направили необходимое количество с основной базы. Собрали  врачей разных  специальностей, все они прошли  обучение  и сдали  экзамены по  респираторным инфекциям.
Обучение  свелось к тому, что  врачам и сестрам  указали  определенные  ссылки в Интернете, где    была  лекция с последующим  тестированием.   Нужно было правильно ответить на три вопроса из пяти, после чего  можно было  получить  сертификат об успешном прохождении  курса.  Вся процедура занимала не более  получаса. За это время любой врач  легко  превращался в опытного пульмонолога,    с правом    лечить пневмонии, плевриты, бронхиты, не говоря  уже об обычной простуде.
 
После  ухода Негодника, Свистун провел еще несколько подобных встреч с руководителями  медицинских учреждений города.  На реформирование   здравоохранения  выделялись  серьезные деньги, и их следовало с умом  освоить. Тебенин  не скупился. Щедрой рукой выделял  астрономические суммы на всевозможные ремонты и закупки, которые  выполняли  несколько  фирм,  возглавляемые    близкими  родственниками, среди  которых была  и его девяностолетняя  мама.
   
    Петра Александровича направили в терапевтическое  отделение, где один  врач уже  работал, акушер-гинеколог. Приходу Черняева тот страшно обрадовался. Еще бы,  один на  сорок  пациентов. Какое уж тут  качество! Сильно  не напортачить, уже  хорошо. Вовремя   больным назначения  сделать,  протокол на продление   листа нетрудоспособности  оформить,  исследования, анализы назначить. И все это  нужно было     сделать  еще  вчера. С приходом Петра Александровича  нагрузка  уменьшалась  вполовину – двадцать  пациентов: температурящих, кашляющих, недовольных  обходом  врача, лечением, холодной кашей на завтрак. Но, двадцать    после  сорока – это  почти   праздник!
      Леонид Владимирович Занин, лет  шестидесяти, круглый,  подвижный, с небольшой  лысиной. 
- Хорошо, что  вы пришли, - сказал он Черняеву, а то  я один был на  сорок с лишним  коек. Голова  шла кругом, хоть  домой  не уходи  совсем. Черняев принял  половину  пациентов  и пошел делать  обход и знакомиться с больными.
В первой  палате   лежала  бабуля  восьмидесяти  восьми  лет  с подведенными черной тушью   бровями и накрашенными губами. Черняев   надел ей на  палец пульсоксиметр,  чтобы  измерить  сатурацию. Результат был хорошим – кровь  бабки  насыщалась  кислородом  на девяносто восемь процентов. Он измерил  артериальное давление – сто  тридцать на восемьдесят. Когда  он  сказал ей об этом, она  недовольно  поджала  губы.
- У меня  обычно  сто  двадцать.
- Ничего  страшного, - успокоил ее Петр Александрович и попросил  поднять  халат  со  спины, чтобы  послушать  легкие. Приложив  в разных  местах  спины фонендоскоп, и ничего  толком  не  услышав, вытащил  его  из  ушей.
- Я посмотрю  ваши  анализы, и если  все  нормально –  с завтрашнего  дня  продолжите  лечиться  дома, -   он  сделал  пометку  в листе  с    фамилиями  пациентов  и направился  к  соседней   койке.
Через мгновение  услышал  за  спиной:
- И это  все?!
Петр  Александрович  повернулся. Бабка  смотрела  с нескрываемой  злобой.
- Что-нибудь не так? – Спокойно  спросил Черняев.
- Это, что, обход?! Я вас сейчас научу, как нужно делать  обход и говорить с больными! Буду  звонить на «горячую линию»!
- Вы врач? – спросил Черняев.
- Нет, но… я…
- С чего  вы решили, что  лучше меня  знаете  мои  обязанности? Если  есть  вопросы, я готов  ответить.
Бабка   не ожидала такого  ответа и  несколько секунд пребывала  в легком  недоумении. Вопросов  у нее  не было. Наоборот, она ждала, что  врач  будет задавать  ей вопросы  о   здоровье. Ей  хотелось  поговорить, рассказать о  многочисленных  жалобах, о дальнейшем  лечении. Чтобы  проверили  почки, сердце, больную спину  и    суставы.
После небольшой паузы выдала проверенную  фразу, после  которой доктор должен  был  склониться перед ней в поясном  поклоне.
- Я участник Великой Отечественной войны!
Черняев сделал  в уме   нехитрые   вычисления. Получалось,  к моменту  окончания  войны  ей было четырнадцать  лет.
 С деланным  восхищением  он  спросил:
- Вы были  дочерью полка? Войну  встретили  ребенком  и закончили  подростком?
- Не надо мне  хамить!
- Я и не собирался. С чего  вы взяли?
- Я работала  во  время  войны. Устраивает?
Петр  Александрович ничего  не  ответил. Он подошел к сидевшей на  кровати  соседке, сел  рядом  на  стул и стал накладывать  манжетку тонометра  ей на руку.
- Буду  звонить, – уже не так  уверенно  сказала бабуля.
- Звоните, - сказал Черняев, не  поворачиваясь, и вставил в уши  фонендоскоп.

В следующей палате была женщина тридцати  двух лет. Поступила накануне ночью.
- На что жалуетесь? – Обратился к ней Петр Александрович.
На лице женщины  выразилось   страдание.
- Слабость, температура, кашель.
- Что  послужило   поводом  для  вызова  «скорой»?
- Я же говорю: мне было  реально  плохо.
- Какая у вас была  температура?
- Тридцать  семь и два.
- Кашель, одышка?
- Я принимала АЦЦ. Кашель  почти прошел.
- Хорошо.
- Что со мной?
- Пневмонии  нет. Вероятно, ОРВИ. Нужно будет  посмотреть  анализы.
- Когда к вам  подойти?
- После двух.
- Посмотрите сейчас.
- Сейчас я занят. После двух.
- Чем меня лечат?
- Когда  подойдете, все посмотрим. Думаю, завтра  можно  будет  вас выписать.
- А капельницы  у меня  будут?
- Нет.  Больше пейте жидкости.
    Когда Черняев закончил  обход палат, двое пациентов заявили о своей готовности  пожаловаться в Департамент здравоохранения и один президенту -  на лечение, условия, питание и  короткую беседу  с врачом.
Леонид Владимирович, когда  Черняев  сказал  ему  об этом, ответил:
- Обычное дело. Больной человек всегда чем-нибудь  недоволен, хотя бы тем, что  ему плохо.
- Не соглашусь  с вами, - возразил Черняев, - болезнь не делает  человека не хуже,   и  не лучше. Она только обостряет черты  характера: злой становится злее,    добрый – остается добрым.
- Не знаю, - сказал на это Занин, - не задумывался над этим.- Только   этого  недовольства  было бы меньше, если бы не многочисленные  «надзоры» и «отделы  контроля качества»,    всячески не    поощряли  подобное  недовольство, оправдывая    необходимость  своего  существования и нехилую зарплату. Больше жалоб – больше  возможностей  проявить  свою  власть и продемонстрировать заботу о людях,  свою незаменимость  и значимость.
После  небольшой  паузы Занин продолжил.
- Сегодня  приедет Несушкина, будет  проводить  собрание, расскажет, как  правильно  следует  работать  в новых  условиях.

   Начмед Несушкина Раиса Ивановна    любила  пообщаться  с  подчиненными на разные     темы.  Слушая ее, все  время  приходилось  напрягать  ум, чтобы не  упустить  смысл  ее  монолога.  Ее мысль частенько  уходила  в сторону, обрастая  многочисленными  подробностями, ветвилась, как генеалогическое дерево,  так что  следить  за  всеми ее  поворотами было  сложно. В    многословии  часто  терялась  основная  идея, которую  она  пыталась  донести до слушателей.  Увлекшись  фразой,  Несушкина часто  сама  забывала, о  чем говорила  минуту назад, но легко  выходила из положения, найдя  новую, не менее  интересную, как ей казалось, тему разговора. Такие  беседы не о чем могли  длиться  долго.
    Конференц-зала, как такового, в   госпитале не было, поэтому сотрудникам было предложено  собраться  в холле на первом этаже.  Принесенных  стульев всем не хватило, многие стояли, переминаясь с ноги на ногу.
Раиса Ивановна  пришла на собрание  вместе с Совой.     Указав на Сову, сказала:
- Ольга Владимировна будет  временно   исполнять  обязанности заместителя  главного врача в инфекционном  корпусе. Она замолчала, чтобы  придать  больше  важности  сказанному, обвела  всех присутствующих бесстрастным  взглядом и продолжила:
- Коллеги, на вас возложена трудная задача, с которой, я больше чем уверена, вы справитесь. Многим из вас, точнее большинству, придется заняться не своим  делом. Я имею  в виду   докторов не терапевтического  профиля, хотя, как на это  посмотреть:  у всех  специальность  лечебное дело, и, стало быть, лечить болезни должны уметь и  имеете  это право.   
Черняеву  хотелось  спросить, а для чего же тогда специализация, сертификация и, наконец,  последнее  достижение буйной чиновничьей  мысли – аккредитация с непрерывным   образованием и собиранием баллов? Но спрашивать, он, разумеется, не  стал.
Раиса Ивановна   настолько  увлеклась  развитием  своей мысли,  что смысл  ее  речи  стал понемногу  теряться.
- Мы должны  помогать  друг другу, без этого нельзя добиться успеха, когда   врачи  разных  специальностей начинают  работать  в одной сфере, лечить  одну патологию. Всегда можно  обратиться  за консультацией к клиническому фармакологу или спросить   более опытного  коллегу.
Сложностей здесь быть не должно. Ваша задача состоит в выполнении   четких и понятных  клинических рекомендаций. В каждом  отделении  будет висеть  схема антибактериальной  терапии в зависимости  от  диагноза пациента. Смотрите и выполняйте!
Она говорила  еще  какое-то  время, потом, вспомнив, вероятно, что нужно  как-то закончить  свое  выступление, обратилась  к Сове:
- У вас что-то  есть?
- Нет,-  ответила та.
- Тогда  пойдемте  работать. Всем желаю  успехов!
Все потянулись  к лифтам и стали  расходиться по  своим этажам.
В холле, пока Черняев ожидал  лифт,  рядом оказалась Ольга Владимировна.  Вроде бы,  оказалась  рядом  случайно, ожидая лифт, но  Петру показалась, нет,  не случайно. Могла бы, кажется,  и  уехать, но нет, ждала.
- Занят? – Спросила она Черняева.
Петр Александрович неопределенно  повел  плечами, что должно  было  означать, что  работа  всегда есть, но время терпит, не к спеху.
- Заходи. Поговорим.

Перед дверью   кабинета  Совы Черняев  остановился, пропуская ее вперед. Она села за стол. Черняев ждать не стал, когда  предложит  сесть, занял  стул у стены, напротив  стола.
- Предложили  возглавить  временный  госпиталь, - сказала  она. И в голосе ее Петр  уловил легкую  иронию, - предложение от  которого нельзя отказаться. 
- Будет непросто, - сказал Черняев.- Минимальными  ресурсами  решать максимальные задачи.
Сова кивнула, соглашаясь.
- Врачами худо-бедно  укомплектовали. С сестрами  хуже – их не хватает даже  в больнице, а еще нужно здесь  «закрыть» семь отделений. Обещали  из поликлиник дать.
- Знаю, - ответил Черняев, - такое уже было во время прошлой пандемии.  Присылали  из отделений. 
- Ладно, -  Сова перевела  разговор на другую  тему, - сам-то  как? Давно  в этой больнице?
- Да, - ответил Черняев, - после  ординатуры  оставили.
- Я думала, ты по  научной  стезе  пойдешь? Помню, ты в университете  старательный  был. В кружок  ходил  хирургический.
Она  улыбнулась, и глаза   сузились до    щелочек.
- Сразу   у меня ординатурой  не  получилось. Нашлись  более  достойные.
И почувствовал неловкость, будто    бестактно  намекнул Сове, что  она  пользовалась  поддержкой отца. И чтобы это  сгладить  поспешно добавил:
- Ординатуру  получил после интернатуры.     Защитил диссертацию.
- Так ты кандидат  наук?- Ольга не  скрывала  своего  удивления.
Петр едва заметно  кивнул.
 - Молодец!
- Дальше  не стал двигаться? Докторскую писать?
- В больнице?
- Нет. Можно  на кафедру или  институт  научно-исследовательский. Впрочем, можно  и в больнице. Сейчас  академики в больницах работают.   
-  Главными  врачами. - Продолжил Черняев. - В   институте за копейки быть мальчиком на побегушках лет десять, в лучшем случае, я не готов.
Он пожалел, что  сказал это Сове. Вероятно, это  было  неприятно  слышать, но  вида  она  не  показала.  Черняев, в свою очередь, тоже  поинтересовался:
- Как  у тебя дела? Вижу – неплохо. Командуешь.
Сова снова  улыбнулась, соглашаясь.
- Доцент кафедры. Докторская почти  готова.
- Тоже неплохо, -  согласился Черняев. 
Они поговорили еще минут  пять на разные  темы, вспоминали сокурсников: кто, где и как. Потом Черняев  отправился к себе на этаж – работать. Многое  нужно  было  успеть  сделать до конца  рабочего  дня.
    Около шести Петр Александрович стал  собираться домой. В это  время  поступил  пациент в его  палату. Это был  парень двадцати лет, роста под два метра, жирный с татуировками почти по  всему телу. Парень сидел  на кровати с поджатыми  под себя ногами в  ботинках. Он ел пирог, который держал одной рукой.  Другой рукой прижимал к уху телефон и  разговаривал. На вошедшего  Черняева  внимания не  обратил, продолжая  говорить. Петр Александрович   попросил    прекратить  еду  и разговор. Парень положил на кровать кусок  пирога и недовольно  сказал  в трубку:
- Ладно, тут  врач ко мне  пришел. Позже перезвоню.
И продолжил  сидеть, не меняя  позы.
- Мне нужно вас послушать, - обратился к нему Черняев, - поднимите рубашку.
Парень недовольно встал  с кровати, повернулся к доктору спиной и стал задирать  рубашку со  спины.  Пространство  вокруг наполнилось запахом немытого  тела.
- На что  жалуетесь? – спросил его Черняев, закончив  осмотр.
- Слабость  у меня и температура.
- Кашель, насморк?
- Этого  пока нет.
И добавил:
- Аппетит  плохой.
Черняев  посмотрел на увесистый недоеденный  кусок    пирога на одеяле. Если  при плохом, как он сам говорит, аппетите почти  полкило теста  с мясом  съел, что тогда  говорить, когда аппетит  хороший.
- Какая  у вас была самая высокая температура?- продолжил Петр Александрович.
- Тридцать семь и восемь.
- Из лекарств, что  принимали?
- Ничего.
- В поликлинику  обращались?
- Конечно, нет. 
- Чем еще  болели?
- Астма  у меня. Бронхиальная.
- Давно?
- С детства.
- Когда был  последний  приступ?
Парень смутился, пытаясь  вспомнить. Приступов астмы он  не  помнил. Мать  говорила, что  астма. Врачи    детской  поликлиники  усердно  переписывали  этот  диагноз в его  медицинской  карте  много лет.
- Может год, может два. Сейчас не помню, - недовольно   ответил парень.
- Во время приступа  было  тяжело  дышать?
- Да, было. Конечно, было.- С готовностью подтвердил он.
- Во время вдоха или  выдоха?
Парень задумался, соображая, как  нужно  правильно  ответить.
- При  вдохе, - наконец ответил он.
Черняев кивнул.    Во  время  приступа астмы происходит  спазм  мелких бронхов, поэтому затруднен  выдох.  Диагноз  астмы у пациента был липовый, скорее всего для того, чтобы откосить  от  армии.
- Аллергия на лекарства  есть?
- Да, во  время цветения  пальмы. У меня…
- Пальмы у нас уже  отцвели. Ко мне  есть  вопросы?
- Вы кто  по  специальности?
- Хирург.
- Почему  работаете  терапевтом? Простуду лечите?
- По распоряжению Департамента здравоохранения ввиду сложной  эпидемиологической  обстановки.
На лице  пациента  отразилось  недоумение: врач  говорит серьезно  или  шутит.
- А выше  вас  есть кто-нибудь?
- Заведующий  отделением, главный  врач, министр здравоохранения. Президент.
- Понятно.



                Глава 8.

      Имаметдинов  стал избегать  встреч с Настей Калининой. Тем более,  оставаться с ней наедине. На людях, в разговорах с ней был  по-прежнему весел  и остроумен, будто о разладе  не было и речи. 
Как-то она подкараулила его, когда  он  выходил из ординаторской, как бы случайно  проходила   по  своим  сестринским  делам. Он улыбнулся ей, сказал что-то  на ходу, она  не расслышала.  Стараясь  не  показать  своего  волнения,  сказала:
- Привет. Как ты? Избегаешь меня или как?
Скрыть  волнение  не  получилось, голос изменился, последнее  слова  произнесла  почти  шепотом. Миша хотел было   пойти  дальше, сославшись на то, что  его ждут  в операционной, но Настя задержала,  крепко  ухватив за рукав халата. Имаметдинов  остался  стоять  рядом,     стараясь не  встречаться  с ней взглядом.   Он нетерпеливо  крутил головой, словно   искал  что-то.   Настина назойливость     его стала раздражать. Что   произошло-то, думал он,  я ей с самого начала  ничего  не  обещал, сама  кинулась  ему на шею и в постель, стоило  ему  ее  поманить.  Наконец,  он мягко  отстранил  ее руку, державшую  его  за рукав халата. Не хватало только, чтобы  она  здесь у дверей  ординаторской  разрыдалась или, что еще хуже, закатила  ему истерику.
- Что с тобой? -  Спросил он  как можно   душевнее и мягче. - Что-то  произошло?
- А ты не догадываешься? –   взяв себя  в руки, ответила Настя уже  спокойным  голосом. – Вижу, ты меня избегаешь. Получил  свое…, - она не нашла  что  сказать дольше, отвернулась.
 Имаметдинов  начал злиться.  Что  она воображает?  Раньше  надо было думать, когда мужу своему рога наставляла. Хочет в этой истории его крайнем сделать. В эту минуту в мозгу   у него  зародилась  мысль: а что если  она залетела? И хочет его этим повязать с ней. От этой мысли даже  кровь к лицу прилила. Спустя мгновение успокоился. Нет, этого быть не должно. Он был  осторожен, да и она говорила, что  таблетки  принимает.  Пора все  расставить  по своим местам, решил он и уже  твердо  сказал:
- Мы оба получили, что хотели. Не надо драматизировать. Мы друг другу ничего  не обещали.
- Я с мужем развожусь, тебе  поверила.
- Это  твое решение.
- Да, мое. Ладно, проехали.
- Вот и правильно, - подытожил Миша, - дело житейское. Нам ведь неплохо было?
И сам же ответил:
- Было хорошо: тебе и мне. Зачем же грустить?
Настя  почти  успокоилась, говорить дальше не  имело смысла. Она достала из кармана  своего  халата   бумажную салфетку и промокнула  влажные  от накатившихся слез  глаза и пристально  посмотрела  в лицо Имаметдинову. Он не выдержал  ее взгляда и отвел  глаза в сторону.  В душе он был рад, что  Калинина  успокоилась и ничего непредвиденного  с ее стороны не ожидается.  Поговорили, отношения  выяснили – и разошлись. Все!

   Калинины жили в небольшой двухкомнатной квартире на втором этаже пятиэтажного  панельного  дома. Когда Настя  пришла с работы, муж читал дочке детскую книжку. Они оба были так увлечены, что не сразу заметили, как  она  вошла. Муж перестал читать, посмотрел на нее, стоящую  в прихожей, и  ничего  не сказал. Помолчав  некоторое время, он  продолжил читать. Дочка  кивнула  и снова  стала  слушать. Настя вдруг  подумала, что  им обоим  без нее совсем неплохо, и  ей даже  показалось, что    она здесь лишняя.

    Все произошло два месяца назад. Настя сказала мужу, что   ее попросила старшая сестра   взять дополнительное дежурство, заменить  заболевшую медсестру. Это была ложь: на самом деле она поехала к Имаметдинову и провела у него ночь. Она и раньше так делала, говорила, что  подработку взяла, поменялась или ничего не говорила. Муж ничего не подозревал: у жены такая работа, приходится дежурить помимо  основной   ежедневной работы  процедурной медсестры. Но тогда случился   у Калининой прокол. Была пятница. В субботу  у мужа был  выходной, и  Игорь решил  испечь  пирог, сделать жене сюрприз. Придет она  уставшая  после дежурства, а тут на тебе  - пирог к чаю.  Нужно  только  было  уточнить  рецептуру.  Он позвонил   поздно  вечером, но  телефон жены был  выключен. Это было  странно. Он позвонил по городскому номеру в отделение, где она работала. Ответила  дежурная медсестра, что  Калининой нет, и что  она сегодня не дежурит. 
Было с чего  призадуматься. На следующий день, когда жена  пришла утром с работы после  почти бессонной ночи – надо  отдать должное Имаметдинову, в постели  он был  неутомим, - Игорь спросил с деланным участием, как прошло дежурство и удалось ли  немного  вздремнуть.
- Совсем немного. Почти  всю ночь  прокувыркалась, – и она внутренне улыбнулась  своему остроумию.
Муж понимающе закивал головой, выражая свое сочувствие.
Когда Настя вышла из ванной, собираясь прилечь  отдохнуть,  Игорь прямо  в лоб заявил ей:
- Тебя не было  в больнице и дежурства тоже никакого  не было.
Это было неожиданно и прозвучало, как гром среди ясного неба, и Настя   сразу не нашлась, что  ответить, и как она  потом  поняла, совершила ошибку.  Поняв, что попалась, она  вспылила, не находя  ответа.   И от  этого  злилась  еще больше. И эта злость  помешала ей собраться и  правдоподобно  соврать, что дежурство, к примеру, было  в другом отделении, а не в ее, и что  дежурная сестра этого  не знала. И было бы все шито-крыто, и  муж непременно  бы ей поверил. И дополнить это шуткой, лаской, задобрить его чем-нибудь, усыпить  бдительность.  Но раздражение, злость  на мужа, который так просто подловил ее, на  дуру,  дежурную  медсестру, которая   проболталась, не сообразив, почему Игорь звонит   на городской телефон, а не на ее  мобильный.  И она злобно  бросила мужу:
-  Не устраивает – давай разойдемся.
Тогда ей казалось, что  мужа она не любит, что  потеряла  голову от  Имаметдинова, который  казался ей остроумным  интеллектуалом и умелым любовником. А Игорь, он кто? Не поговорить, не послушать. Она нагрубила, подтвердив  факт  супружеской  измены. И что  не права, не захотела  признаться  самой себе, обвинив во всем  мужа.    Сам виноват. Как случилось, так случилось. В конце концов, Мише Имаметдинову она тоже небезразлична. Он сам ей говорил неоднократно  об этом. Правда, только в постели.
Супруги бурно  выяснили отношения   и решили  расстаться. Неделю  после этого не разговаривали. Но при  дочери, пятилетней Наде, разногласий не  проявляли, демонстрируя обоюдную  родительскую заботу.
    Калинина подала документы на развод, и им назначили  время, когда  следует  явиться  на суд. Примерно через три недели.  Игорь стал  подыскивать  съемную квартиру. Как только  Миша узнал, что Настя разводится с мужем, окончательно  прекратил с ней всякие  отношения, даже просто  товарищеские. И быстро  переключился на другую пассию, молоденькую  медсестру, недавно  пришедшую на работу в отделение. Его   быстрое охлаждение к ней, а проще говоря, трусость, больно обидели Настю, и радужная пелена с ее глаз стала быстро  спадать.   Имаметдинова она увидела таким, каким он был на самом деле -  самолюбивым, хитрым и трусливым сластолюбцем. Раздражение на мужа стало  сменяться сомнением, а верное ли решение  она  приняла? Получится ли  встретить  надежного  человека, как ее Игорь. Допустим, он не  идеален, часто  скушен и неинтересен ей. Может в этом есть доля и ее вины.  Чем больше  она так думала, тем туманнее  ей представлялась  ее будущая  жизнь. Квартира ее, она досталась ей от   бездетной тетки. А как Наде объяснить, что  папа с ними  не будет жить? А если  будет в ее жизни другой мужчина? Она  почему-то  искренне верила, что  будет, что  одна  она не  останется. Как он отнесется к Наденьке? Заменит ли ей отца? Раньше она видела в роли такого  мужчины Мишу. Часто  пыталась  представить на месте Игоря. Но что-то не получалось. К тому же  Имаметдинов был равнодушен к детям,   чужим, во всяком случае.

    Настя стояла в прихожей   и смотрела через   щель в неплотно прикрытой  двери. Она делила пространство на две неравные части. В одной  прежняя стабильная и привычная жизнь со своими  радостями  и проблемами. Здесь – жизнь  сомнительная, неопределенная,  как уравнение с несколькими  неизвестными. Она, не раздеваясь, прошла в комнату. Надя подошла к ней, ласкаясь:
- Мамочка пришла!
Муж деликатно  вышел из комнаты.

    Когда дочка уже спала, супруги  сидели на кухне и обсуждали детали  предстоявшего развода. Кухня была маленькая, пять  квадратных метров. Тесно, конечно, но как-то до сих пор жили. Сейчас, накануне  развода, эта теснота была для обоих просто невыносима.
- Я подыскал квартиру, - сказал Игорь, -  через пару дней съеду. К Наде можно будет  приходить?
- Можно, - отрешенно  ответила Настя, - ты  отец.
- Кто с ней будет, пока ты на дежурстве?
- Мама  обещала  приходить. Где квартиру нашел?
- Далековато, за городом. Зато дешево. Я могу иногда приходить, когда ты дежуришь.
- Спасибо.
Настя замолчала  и стала смотреть в окно. Было темно, улица была  почти пустая. Изредка мигали  огни фар проезжающих автомобилей,   редкие прохожие спешили  домой.
- Суд будет через неделю. Что ж будем разводиться,- как о чем-то  решенном сказал Игорь.
- А если не разведут? С первого  раза? – В голосе Насти Игорю послышались нотки надежды.
Игорь ничего не ответил.
- Скажи, ты бы смог меня простить? – неожиданно спросила она.
На это  муж ответил  не сразу:
- От  тебя зависит.
- Я голову потеряла. Если я скажу тебе, что это больше не повторится? Сможешь  мне поверить?
- Поживем-увидим.
- Я очень жалею, что  поступила так.
И с усилием в голосе, преодолевая образовавшийся комок  в горле,  добавила:
-  Прости меня! И давай забудем  все, как дурной сон.
- Давай попробуем.

    Петр Александрович обрадовался, когда  увидел Калинину на  посту  медицинской  сестры.
- Настя, привет, - весело  приветствовал он ее. – Рад тебя видеть. Тебя тоже  сюда направили?
Краснова  сделала недовольное лицо.
- Да, на месяц. Производственная необходимость.
- Хорошо. Поработаем вместе! Где наша не пропадала!
Подошел Занин.  Калинину он раньше не знал, поэтому  обратился к ней  официально:
- Сегодня больным  не выполнены назначения, и анализы   не брались.
- Это не ко мне, это  прошлая смена должна  была  сделать, - ответила она, - Я только  заступила.
Леонид Владимирович сделал  вид, что  не расслышал  последней фразы.
- Проверьте  назначения и возьмите  анализы. Безобразие!
И он скрылся за дверью ординаторской.
- Знала бы, что  здесь такое, никогда бы не согласилась.
- А кто-то  спрашивал  твое согласие? – с улыбкой  спросил Черняев.
- Петр Александрович, - с возмущением  сказала Настя, - предыдущая сестра ничего  не  сделала: таблетки на сегодня  не разложила, кровь утром не брала. Чем она занималась?
- Этого  мы с тобой  никогда  не  узнаем, - с иронией ответил Черняев. – Ее прислали  на одни сутки, возможно, из поликлиники. То, что она, может быть, не  имела  представления  о работе  постовой  сестры  стационара, никого  не  волновало. И капельницы никогда не  ставила.  Ее задача  была  - отбыть  сутки. Дальше – хоть  трава не расти. Как  ты видишь, постоянного  персонала  здесь нет. Главное для руководства – заткнуть  дыру.
- Отчего же нет? – Спросила Настя. – Как  любит  говорить  наша главная сестра: «За воротами  очередь».
 -  Ее давно уже нет.
- Вот  сами  и шли бы сюда  работать, в сердцах  сказала Калинина, а только  проверки  всякие  устраивают.
- Каждый делает то, что  умеет. Такая у них работа.  Они  руководят. Буквально это  значит, что  водят  руками. Ладно, - сказал Черняев, завершая этот   бессмысленный  разговор, - начинай  работать. Сначала – назначения пациентам. Потом    возьми  анализы, если  успеешь.
- А если  не  успею?
- Значит, не  успеешь. Возьмешь завтра до ухода со  смены. В конце концов, выше головы не прыгнешь.
К обеду Настя более-менее  освоилась  на новом  месте, доделала  работу  за предыдущую  смену, потом начала ставить  капельницы.
Черняев  включился в работу:  оформление медицинской документации, запись пациентов на  различные исследования.   Особенно  трудно было  с компьютерной  томографией.  Нужно  было  обязательно  позвонить  и договориться с врачом этой службы, нужно было  объяснять  и доказывать, почему это  исследование   было  необходимо  для пациента. Тот мог  и отказать.  Черняев   попытался  записать  на КТ   одного  больного, которому  становилось  все хуже, а лечение  не  помогало. Врач, выполнявший  это  исследование, долго  выспрашивал, сколько пациент болеет, какая у него  температура, выполнялся ли  бактериальный посев мокроты, так что  Черняев не выдержал:
- Послушайте, - раздраженно  сказал  он  ему, - вы занимаетесь диагностикой,  я – лечением. Я отвечаю за больного. Ваше дело выполнить  мои назначения, а не  устраивать  мне  экзамен.
Врач   на это обиделся  и повесил  трубку. Пришлось Петру Ивановичу  связываться с заведующим. Исследование  было  выполнено и показало, что  у больного  туберкулез легких с распадом, и его   срочно  перевели в туберкулезную больницу. На это ушло больше  половины рабочего дня.  И подобных ситуаций  было  множество. То не выполнен  ультразвук, потому что рабочий день у врача закончился, то вовремя не сделали  рентген, так как не было санитаров  доставить тяжелого лежачего  больного  в рентгеновский кабинет, то еще что-нибудь. Система  постоянно  пробуксовывала и требовала  ручного  управления. Это отнимало  много времени, отвлекая от  основной работы.  Не было  времени даже просто  поговорить  с больным, не говоря уже про  разговоры «за жизнь», которые так любят   многие  пожилые пациенты, часто  лишенные  внимания    своих  родственников
Занин  любил повторять:
- Сколько больного не лечи, он все равно будет жаловаться.
- Их можно  понять, - вставал на защиту пациентов Петр Александрович, медицинские начальники всех уровней   постоянно повторяют: оснастили, отремонтировали, закупили и так далее. Пациент приходит в больницу или  поликлинику, где светло, чисто и кофе-машины в каждом углу стоят и вежливые  консультанты в униформе, готовы  ответить на любой вопрос. Потом видит  врача, замотанного от нескончаемых  переработок,  постоянных  отчетов,   у которого  одно желание – вовремя  уйти  с работы. Конечно, таким врачом он будет недоволен.
- В чем же  выход? – Спросил  Попов.
-  Выхода в реалиях  данной  системы нет и быть  не может. Если  работника постоянно заставлять сделать такой  объем работы, который он при  всем своем  старании сделать  не в состоянии, то он скоро  перестанет делать даже то, что  может. От такого  ритма   работы врачи  рано или  поздно  разбегутся, уже  разбегаются. Слышал, скоро  разрешат  врачами работать  студентам  последних курсов. Под контролем  старших  товарищей. Сестрам  передадут  ряд врачебных обязанностей. В отдаленных  районах  привлекут к оказанию медицинской   помощи  почтальонов. 
- Да будет  вам, кто их контролировать-то будет? Не смешите.   Очередная глупость людей никогда не работавших в практическом  здравоохранении. Придет  такой  студент сюда, например. Посмотрит, подумает, получит в конце  месяца более чем  скромное жалование, и уйдет из больницы, а то и из профессии.
В ординаторскую  вошла старшая медсестра.
- Петр Александрович, - обратилась  она к Черняеву, - вы назначили – она назвала  препарат. Чтобы  мне его  получить, нужно  обоснование и подпись руководителя.
Черняев быстро  написал  совместный с заведующим  осмотр и пошел  к Сове  его  подписывать. 
 Черняев  поднялся на седьмой  этаж. Слегка  стукнул  в дверь и вошел  в кабинет.
Сова сидела за компьютером и   что-то внимательно  читала. Мельком взглянув на Черняева, кивнула на стул.
- Садись. Что у тебя?
- Лекарство, «дорогостой», нужна ваша подпись.
- Давай,-  Ольга Владимировна, не читая, поставила  свою  подпись.
После этого Петр Александрович захотел было встать и уйти, но Сова остановила:
- Подожди. Куда спешишь? Так толком  не  поговорили. Как тебе тут? Доволен?
Черняев пожал  плечами, что должно было  означать, все нормально, все устраивает.
 - Как твоя личная жизнь?
В последней  фразе Черняев  уловил нотки   тайного  любопытства.
Первое  мгновение  от  подобного  вопроса Петр смутился.
Сова это заметила.
- Семья? Дети? – И Черняеву  снова  показалась, что  спросила  она не так просто,  какая-то  тревожность  была  в ее голосе. Так  спрашивают  в надежде на отрицательный  ответ.
- Да, нет.
- И не был  женат?
- Был, пару лет.
- Я тоже одна, - сказала Сова и посмотрела на Петра, и взгляд  ее  показался ему  грустным.
Он  снова  смутился. И она это  заметила.
- Замужем была,   недолго. Карьерист  попался. Не я ему была нужна, а мой отец. Жить со мной не  собирался, а потому и детей не хотел. Она стала  рассказывать как жила, где работала.
Черняев слушал и тактично  молчал.
«Зачем она все это мне  рассказывает?», – подумал  Петр Александрович, - «Своей  карьерой она  во многом обязана  отцу, хотя сама она  неглупая.  Но одно дело сама, другое дело, когда тебе все время  светофор  светит зеленым  светом, и не приходится бежать  на желтый или  стоять на красный».
Это  сравнение  понравилось  Черняеву, он вспомнил  другую  свою сокурсницу – Лену Воробьеву. Она с первого  курса  положила взгляд на Мишу Соколова, сына  профессора. На шестом курсе  они поженились.  Правда, характер  у Миши – наплачешься. Говорили, что Лене  с ним живется не сладко.  Но, тем не менее, она защитила кандидатскую,  и сейчас работает в престижной и дорогой частной клинике. Говорят, жизнью  своей довольна.
- Как папа, работает? -  Спросил Петр.
- Да.
Петр Александрович кивнул, выражая свое удовлетворение, что отец Ольги Владимировны в силе и продолжает  работать.
- С кем-то  общаешься? – Спросила Сова.
Черняев назвал несколько фамилий  сокурсников, кто  работал  в больницах и поликлиниках. Сова тоже назвала несколько знакомых  фамилий.  Они трудились на кафедрах, научных  институтах. Были  при  научных  степенях,   званиях и хороших должностях.
- Я здесь   временно, - сказала Ольга Владимировна, - на время эпидемии. Не могу привыкнуть, что  постоянно надо  что-то  решать, с кем-то  договариваться, получать  разные  указания.  Одно время думала перейти с кафедры в больницу. На всякий  случай, нужно  опыта  поднабраться, - она     подмигнула Петру.
- Мне тоже требовалось  время, чтобы  освоиться.  Первые две недели я никак не мог  понять, что  от  меня требуется. В терапии я никогда не  работал, знаю  ее только по университету. Много подзабыл. Сейчас я терапевт и пульмонолог  в одном лице.
- Но ведь  справляешься.
 - Как вам… тебе сказать: деваться  некуда.
Петр на секунду замялся,  снова не знал, как обратиться к Ольге Владимировне. В университете  все были на «ты», но сейчас она его  начальник. Субординация!
Заметив его  замешательство, Ольга Владимировна  ободрила его  кивком  головы, дескать, можно по старой памяти, и если  без  посторонних,  на «ты».
- Осваиваю новую  специальность, можно сказать, на ходу. Руководство     требует три вещи: выписки, выписки, выписки. Коек катастрофически  не хватает,  а «скорая» везет и везет.
-  Да, - сказала Сова, - нужно чаще  отказывать и направлять  в поликлинику.
-  Нет.  Отказов нет, даже  амбулаторным  пациентам.   Если  температура у пациента, пусть и небольшая, домой  не  отправишь – прилетит жалоба.  И без  рентгена отпускать нельзя – нужно  исключить пневмонию -  а кабинет  работает до четырех. Поступления  же, в основном   происходят, ночью. Именно  в это  время суток у наших соотечественников  появляется непреодолимое желание  получить  медицинскую  помощь.
Черняев  усмехнулся.
- Ты знаешь, - уже совсем доверительно сказала Сова, -  я даже не представляла  себе  истинное  положение  дел, настолько я была далека  от  всего  этого. На кафедре  все по-другому. Я посмотрела  статистику  заболеваемости, - она кивнула на экран  компьютера, - она не превышает  эпидемический  порог.
Петр Александрович  сидел и не понимал, для чего  она ему это  говорит. Чтобы поддакивал? Вряд ли. Терялся в догадках и молчал.
  У Совы  постоянно  звонил мобильный телефон, она  отвечала  короткими фразами  и обещала  перезвонить  позже. Иногда что-то  помечала в лежащий  перед ней на столе  перекидной календарь. Во  время  очередного  такого  разговора  Черняев, давно  томившийся затянувшейся   беседой, решительно  встал, собираясь  уйти.
Сова  прикрыла  телефон ладонью.
- Поговорить не дадут.- Как бы извиняясь,  сказала  она.- Ладно, еще будет время – поговорим, - она лукаво  прищурила глаза, и  вокруг  них собрались  мелкие морщинки.
Стареем, подумал Черняев.  И в тон ей ответил:
- Хорошо,  конечно.


                Глава 9.

    Главный врач Сергей Иванович Негодник сидел  в своем кабинете и думал. Думал он не о звонке Свистуна по поводу   одного  пациента,     которого накануне  привезли в приемное  отделение  больницы    с якобы  сотрясением головного мозга. Тот, или  упал, или  получил по башке по  пьяному  делу. Только вид  он имел неряшливый. Ругался и качал права при этом.  Чего-то требовал, кому-то грозил. Возмущался, что  поместили  к бомжам.   Дежурный врач с прямотой римлянина ответил ему, что он мало чем отличается  от своих соседей, и условия  в больнице для всех  одинаковые. Пациент  кому-то позвонил, и скоро за ним  приехали   хорошо  одетые немногословные люди на дорогом внедорожнике. Дежурный врач выдал  справку, где был диагноз и рекомендации.    Пациент был  выписан,   и  история болезни закрыта.
Свистун позвонил Негоднику на следующий день и в выражениях не  стеснялся. Оказалось, что этот  пациент  был  продюсером  одной  известной  радиостанции, популярный  ведущий  которой на следующий день  на  все лады стал ругать городское  здравоохранение вообще и его  больницу в частности. Пришлось  разбираться, давать  отписки, наказать  дежурного  врача  выговором. Тот возмущался: за что? Все же сделали: анализы, рентген. Мозги ультразвуком  проверили.  Нашли  за что: компьютерную  томографию головы не  сделали. И кровь на содержание  алкоголя не  взяли.
Думал также Негодник и не о том, что другой  пациент,  оставленный  на каталке  без присмотра, упал и получил  перелом бедра.  Больному было под девяносто лет, и был он в деменции,  несколько  месяцев не  вставал  с постели. В истории болезни  записали, что  его  уже привезли  в больницу с переломом, который был выявлен при  обследовании.
Что ж вы хотите, это  большая многопрофильная больница. Здесь  каждый день что-нибудь да  происходит!
Мысли Негодника были  совсем  другие. Его сын   и невестка разводились, и новость эта была для Сергея Ивановича неожиданной и неприятной. Вроде, жили нормально. Квартира  отдельная, не тесная, в хорошем районе. Ребенку, внуку  Ивану, четыре года.  Он с раздражением думал о невестке. Жена сына гинеколог, он сделал  ее заведующим  отделением в   больнице, создал  все условия для успешной  работы и карьерного  роста. И такая неблагодарность! И сына  пристроил  в солидную  фармацевтическую компанию, так что молодые не бедствовали. И самое  обидное, что узнал  он об  их разводе последним  в семье.
Сначала он  решил невестку  выгнать из заведующих, а потом и из больницы. Или  одновременно. Однако, немного  поразмыслив, решил не  спешить с этим. Так хоть  какая-то  связь  сохранится, может,  одумаются. И к внуку  он привык. Но невестка  опередила – сама написала  заявление, которое  теперь  лежало  перед ним, и которое  он должен  подписать. Заявление  он  подписывать не стал.  Решил сначала  поговорить  с сыном.  Может у них еще  все наладится.  Молодые, кровь играет.
 Позже  поговорит, когда  все  успокоятся.
Это  было  первое  решение, которое он принял, из двух.
Второе, о чем  следовало  подумать, это последняя  беседа  со  Свистуном после  последнего совещания   в департаменте  два дня назад.

В дверь  постучали, и она  приоткрылась. В проеме показалась голова    Несушкиной.
- Можно?
 Негодник   кивком головы  разрешил.   В кабинет  вошли  она и Паша Дугин, заместитель главного  врача по контролю качества оказания  медицинских  услуг. Паша недавно был назначен на эту должность, да и сама должность  появилась недавно.
Разговор  начала Несушкина:
- Сергей Иванович, за последний месяц количество  обращений на «Горячую линию» Департамента здравоохранения увеличилось на треть.
Она посмотрела на Дугина, и тот  согласно закивал головой.
- Я понимаю, - продолжила Раиса Ивановна, - часто это  является следствием развязной  требовательности  пациентов, но и медицинский  персонал  в ряде случаев ведет себя неподобающим образом, отвечая грубостью на грубость, что, на мой взгляд, не находит  понимания. Все это  провоцирует дальнейшую конфронтацию.
Негодник, чтобы сократить ее длинную и  запутанную речь, мысль в которой затуманивалась и терялась за многословием, перебил  ее вопросом:
- Что предлагаете?
- Несушкина с готовностью продолжила:
- Отдел  контроля качества оказания медицинской помощи должен  всесторонне контролировать лечебный процесс таким образом, чтобы контролировать    выполнение медицинским  персоналом его  функциональных  обязанностей. Мы с Павлом Андреевичем, - она  снова посмотрела на Дугина, - решили  провести ряд внезапных проверок рабочих мест  в вечернее ночное время,  в выходные и праздничные дни. Оценить состояние рабочих мест, выполнение  работы персоналом. При  выявленных нарушениях, - последние  слова она  произнесла уверенно, что  нарушения  обязательно будут, - мы будем   соответственно реагировать.
Сергей Иванович  молчал, погруженный  в свои мысли.  Речь Несушкиной  своей монотонностью  навевала мелодию старой и некогда популярной  песни: «Из далека долго течет река Волга…» в исполнении  певицы Зыкиной.
На Дугина Негодник  старался не смотреть, будто его  не было.

    Он продолжал  думать о  недавнем  совещании  главных  врачей в департаменте. Ничего  нового сказано не  было: все те же  требования  ускорить, улучшить, обеспечить. После  совещания  Свистун  попросил  Сергея Ивановича задержаться.
Когда  все  разошлись, Евгений Сергеевич после нескольких малозначащих  вопросов  спросил Негодника, есть ли  возможность разместить   несколько  складских  помещений на территории больницы.
- Территория  у вас большая, места много,  подъезд хороший, - как бы,  между прочим,  сказал он. Если  построить на территории  пару  ангаров и использовать их для хранения  лекарств и медицинского  оборудования,  как для больницы, так и других  медицинских учреждений города.
Жена  Свистуна  руководила  компанией, которая всегда  выигрывала тендер  на поставки оборудования   в медицинские учреждения города. Лучшего места для их временного  хранения не придумать: территория закрытая, нет нужды тратиться на охрану. Не нужно  платить  арендную плату.
Отказаться было невозможно, и Негодник кивнул утвердительно. Свистун  другого  ответа с его  стороны не ждал.
Вот  теперь Сергей Иванович думал, где найти  место для  складов и обеспечить  проезд  к ним  по территории  больницы большегрузным фурам.   Припаркованные машины  сотрудников   будут им мешать. Придется  запретить  большинству заезжать на территорию больницы на личном  автотранспорте. Ничего, подумал он, найдут  себе место  за территорией  больницы. Или пусть  пользуются  общественным  транспортом. 
  И приняв эти два   решения, он  успокоился.


                Глава 10

    После  работы Черняев домой  не  поехал. Позвонил Родимцевой Юле. Сказал, что  хочет  приехать.
- Конечно, конечно, -  с нескрываемой радостью в голосе ответила в трубку Юля, - когда будешь?
- Через пару часов, думаю, - сказал Петр Иванович.
Добираться было около часа, и нужно было зайти  в магазин, что-нибудь купить  к чаю и Маше.
 Он все больше  привязывался к ней, и она всегда  радовалась его  приходу. Он всегда  приносил ей какой-нибудь  подарок – книжку, игрушку, что-нибудь вкусное. Спрашивал у Юли, что ей  подарить  к празднику. Сейчас тоже думал, чем бы  порадовать  Машеньку. Сегодня он выбрал  для нее симпатичного  плюшевого  зайца.
- Наконец-то, сказала Родимцева, открывая ему дверь и пропуская в прихожую. На лицее была  улыбка, и она не  скрывала  своей радости. – Думала, ты забыл нас. -  Она сделала  ударение  на последнем  слове.
- Много  работы, - сказал Черняев.- К концу  работы. Как выжатый лимон.
- Не аргумент, -  серьезно  сказала Юля, - работа – работой, а жизнь – жизнью. Второй не будет.  Уйдешь с работы,  никто   потом не вспомнит. По себе знаю.
Он слегка поднял руку, в которой держал  пакет  с продуктами
- Куда это?
- На кухню.
Маша сидела  за своим детским   столом и рисовала фломастерами.
- Дядя Петя, здравствуй!
- Привет, Маша, - Ответил Черняев и протянул  пакет  с игрушкой.
Маша  вытащила зайца и прижала к гуди
- Какой миленький!
- Понравился? – спросил Петр
- Конечно, понравился. – Ответила за дочку Юля.
Маша согласно  закивала  головой.
Родимцева прошла  на кухню, где что-то шипело и распространяло  приятные  запахи.
Черняев сел на корточки  около  невысокого детского  столика, за которым  сидела  Нина. На столе и на полу вокруг  лежали  листки  с рисунками. Везде  чувствовалась определенная композиция и точная светопередача. У ребенка, определенно, были способности  к рисованию. Некоторое время он внимательно  просматривал рисунки, спрашивая у Маши, если что-то было непонятно. Она с готовностью отвечала, что означает тот или иной сюжет.
- Это вид из окна, – сказала  она, указывая на лист. – А это – лесная поляна.
- А почему у тебя деревья без листьев, не успела нарисовать?
- Нет, потому что  весна, и листья еще не распустились.
- А-а, - с деланным удовлетворением  ответил Черняев. – Что ты сейчас рисуешь?
- Ничего. Я устала.
- В детском  садике  вы рисуете? – спросил Петр.
- Да, два раза в неделю.
- А ты хотела бы чаще?
- Да, - ответила девочка, собирая фломастеры в коробку и листы в папку.
Петр Александрович пошел на кухню. Юля хлопотала у плиты.
- Через полчаса  все будет готово, - сказала она, ставя противень в духовку.   
После ужина Черняев помогал  убрать  со стола  посуду, потом  стал укладывать Машу  спать. Девочка  стала  капризничать, спать не хотела и переключала каналы  телевизора, пока не нашла  мультфильмы. Без особого  интереса  стала  их смотреть.
- Давай я тебе сказку  почитаю, - предложил Петр Александрович. Любишь  сказки? Телевизор мы выключим, - добавил он мягко. Завтра  вставать рано, в садик.
Черняев нашел нужную книжку на полке, выключил  большой свет, оставив гореть  светильник на тумбочке около  кровати, и стал читать. Не прошло и десяти минут, как Маша  уснула. Петр Александрович потушил свет и тихо вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Юля сидела за столом на кухне и смотрела  в окно.
- Уснула? – Спросила она про  дочку.
- Да.
- Быстро это  у тебя получилось.
- Книжку  почитал, к тому же  она устала за день. Завтра  опять  в сад, как на работу.
- Да, на работу, - повторила Родимцева. -  Вот так и жизнь пройдет: работа-дом,  дом – работа. И не  вырваться из этого  круга. Надоело.
- У тебя хоть  работа нормальная – с девяти до пяти. У нас беготня целый день: обходы,    приемное  отделение,  прописка, выписка. Не говоря  про дежурства.  Только больного  выпишешь одного – сразу  двое поступят.
- Знаю. Что я, в больнице не работала? Поэтому и ушла. В поликлинике тоже свои заморочки.   Одному горлышко погреть, другой суставы, третьему еще что-нибудь. Отсюда очередь на лечение  и, как следствие, недовольные, жалобы. Ведь по телевизору обещано  все, сразу и по высшему разряду.
- Слушай, - Черняев  перевел  разговор на другую тему, - я смотрел рисунки Нины, и у нее, по-моему, способности  к рисованию.   Нужно ей дополнительные занятия подыскать, пусть занимается, тем более, что это ей нравится.
- Знаю, мне воспитательница в детском саду  тоже об этом говорила.
- Так, в чем же дело?
Времени у меня на все не хватит.  Близко от ничего  подходящего  нет – я узнавала.  Далеко  одну ее не отпустишь  -  пока маленькая.  Через год-другой видно будет.
Черняев молчал, о чем-то думая. Потом сказал:
- Надо ее в  школу с художественным уклоном  отдать.
Юля согласно кивнула.
- Я про нее и говорю, ехать надо несколько  остановок автобусом, потом идти минут десять. Одной далеко.  Пусть  пойдет в ближайшую школу. Так мне спокойнее, а дальше видно будет. Утром я, наверное, смогла бы отводить, а вот забирать  некому. 
- Все-таки  запиши ее туда. Может, и придумаем что-нибудь.
Они  посидели еще немного, потом Черняев решительно встал и, указывая взглядом на висевшие на стене часы, сказал:
- Ого, время! Мне пора.
- Я думала, останешься. – сказала Родимцева. Так хорошо  посидели.
- Нет, пожалуй, поеду.
- Ну, как знаешь,  -  стараясь не показать  своего  разочарования, сказала Юля. – Насильно мил не будешь.
 Петр Александрович заметил  это  ее недовольство, и, чтобы сгладить эту  возникшую неприятную ситуацию, сказал:
Ты со школой подумай. Может, я, когда помогу. Когда ты будешь во  вторую смену работать.
Юля от неожиданности  повернулась  к нему резко.
- Ты это  серьезно?
- Конечно. Разве этим шутят? Разумеется, я тебе  помогу.
В голове Родимцевой пронеслась   мысль: а что, если таким завуалированным  способом Петя делает ей предложение. Это  было невероятно. Всегда  осторожный, соблюдавший дистанцию в их  отношениях,  он не давал ей повода  думать так. Что же с ним произошло  сейчас? Впрочем, зачем гадать?
Она смутилась и только  сказала:
- Спасибо.
Черняев, еще пять минут назад собравшийся ехать домой, передумал. Ехать   в пустую квартиру, чтобы потом  через несколько часов снова на работу. Раньше он так размышлял, что  у него впереди.   Учился,  работал,  кое-что  умеет в профессии. Но в личной жизни  все оставалось на одном уровне и ничего не менялось, только работы становилось  все больше, но   не была уже такой привлекательной из-за  нарастающей нагрузки. Ему скоро сорок. И чего он добился  в жизни? Приходило  осознание того, что     нужно  что-то менять.  В конце концов, у него хорошая профессия, стабильный, хотя и небольшой заработок. Есть силы, здоровье и желание изменить свою жизнь. Жить не только для себя, в конце концов. Быть кому-то нужным. Сейчас у него  есть такой шанс: быть  полезным. Помочь Юле растить  Машку. И Юля дорога ему, и он готов делить с ней ее житейские проблемы.  Наверное, это и есть любовь, и такой она должна быть. Их тянет друг к другу и им хорошо  вместе. Чего же еще желать?
- Надо ехать, - повторил он, но как-то неуверенно и поймал себя на мысли, что ему этого совсем не хочется, и он ищет  повод, чтобы задержаться. Но Родимцева его  неуверенный тон объяснила по-своему. И твердо  ответила:
- Раз надо – иди.
- Ты права, -   сказал Петр, - уже  поздно, а завтра рано  вставать.
 И он привлек ее к себе.

                Глава 11.

    На следующий день у Черняева было дежурство в  госпитале.  В четыре  часа  поступила молодая женщина. С первого  взгляда было видно, что ничего  серьезного  у нее нет. Так, легкая простуда, с которой легко можно  справиться дома. Вызвать  врача из поликлиники, получить    больничный  лист, и рекомендации  по лечению. И сиди себе дома, смотри телевизор, интернет или книжку читай.   
Петр Александрович   полистал историю болезни.  Анализы  еще не были готовы. Рентгеновское   исследование легких не выполнялось –   был пятый час, и  рентгеновский  кабинет  к этому времени  закрылся.
- На что жалуетесь? -  Спросил Черняев.
- Горло у меня першит и температура.
- Температура  сколько?
- Тридцать семь и три,  -  недовольно  сказала женщина, - и мне реально  плохо.
- Реально плохо, это как? – переспросил Петр Александрович
- Слабость  у меня. Это допрос? Меня «скорая» привезла.
- На то она и «скорая», чтобы быстро привозить. 
Говоря это, Черняев  одел ей на палец пульсоаксиметр.  Приборчик показал почти  стопроцентное насыщение крови  кислородом. Послушав ее, больше для вида, повернулся, собираясь уйти.
Женщина спросила:
- Что будете делать?
- Лечить, раз приехали.
- Я хочу, чтобы мне  назначили  капельницы, почистили  кровь.
- Они вам не положены. Пока  таблетки.
- Таблетки я могла бы и дома пить.
- Согласен, - подтвердил Черняев и вышел  из палаты.   
Следующим  был мужчина семидесяти лет, военный  в отставке. На вопрос Черняева о жалобах ответил коротко по-военному:
- Кашель замучил.
- Как с температурой?
- Не знаю, не замерял.
- Что вас побудило  вызвать ноль три?
- Жена  вызвала, забеспокоилась, что   кашляю почти  неделю.
- В поликлинику  обращались? Чем лечились  в течение этой недели?
Мужик начал  злиться.
- Что это за допрос?  Меня привезли  в больницу. Лечите!
- Вот я и хочу выяснить, от чего и чем вас лечить, - спокойно  сказал Петр Александрович.
-Не знаете, пусть  мне назначат другого  врача, который знает!
Черняев вернулся в ординаторскую. Леонид Владимирович трудился за столом, на котором  лежали две большие стопки  историй болезни. Он брал из одной  стопки, что-то  быстро печатал на компьютере и вкладывал в  нее лист  и перекладывал  в другую стопку.
- Не успеваю выписывать, - сказал он, не глядя на Черняева, - как  поступают  новые пациенты. Кто, с чем,  не помню.
- У меня такая же история, - ответил Петр Александрович.- Сейчас  двоих с ОРВИ  в легкой форме  принял. Чего им дома не сиделось?
- Это кому как, - философски заметил  Занин, - опять же перемена места, новые впечатления, возможность  поговорить, обстановку сменить на время.  Кстати, вас спрашивала Сова.
И после  небольшой паузы:
- Говорят, вы близко знакомы с ней? – И он сделал хитрое лицо.
- Учились  вместе, - коротко  ответил Черняев.
- Так вот, она сказала, - уже другим  тоном продолжил Леонид Владимирович, нам ежедневно  нужно  выписать не меньше шести  человек. Я троих  выписал.
- Я тоже. Двое уже поступили.
- Тяжелые?
- Нет. Амбулаторные. Одной «реально плохо», у второго  кашель в течение недели не проходит без лечения.        Леонид  Владимирович, - спросил Черняев, - рентген сегодня  как работает?
- Никак не работает. Сломался в очередной раз. Пока ждем.
- Надо  поступившим  больным сделать, а то без него лечить  респираторные заболевания в стационаре как-то не солидно.
- Сделаете  перед  выпиской. Время есть. Я так делаю  легким  пациентам.  Полежат  пару  дней – и домой.  Вот  неделю не  могу тяжелого больного   на компьютерную  томографию записать.
- Отчего так?
Заведующий  кабинетом не записывает. Говорит, нет  показаний. Советует  анализы  крови повторить и посев мокроты. Она женщина капризная.
- А какое ей дело  до анализов?
- Я   в разговоре с ней вспылил, спросил, не нужно ли  больному еще спермограмму сделать?
Черняев рассмеялся.
- А она, что?
- Трубку  повесила.  Поговорите с Совой. Она вмиг решит  этот  вопрос.
- Хорошо. 
  Позвонила  Сова:
- Петр Александрович, - тон был иронично-официальный, -  я вам сейчас перешлю сообщение Дугина. На вас жалоба – она назвала фамилию  пациентки.  Напишите  диагноз и какое лечение  получает. Это нужно  срочно. Пишет, что  плохо лечат, капельницу не назначали. Черняев хотел было  объяснить, что  показаний нет, но Ольга Владимировна   перебила:
- Назначьте капельницу сегодня и завтра. Она не отстанет. С физраствором.
И уже другим тоном:
- Освободишься, зайди ко мне.
- Хорошо, - ответил Петр Александрович, - и добавил  поспешно, - не можем одному больному компьютерную томографию  сделать неделю. Не можем записать.  Он назвал фамилию  пациента.
- Хорошо. Я разберусь.
    Через десять минут  позвонили из кабинета  компьютерной томографии, назвали  фамилию пациента и время исследования.
- Спасибо, - поблагодарил  Занин Петра Александровича.
   Сделав все неотложные дела, Черняев отправился к Сове.
Ольга Владимировна, как только Черняев вошел, кивнула ему, приглашая сесть.
- Со следующего  месяца расстаемся, ты  возвращаешься в свое  отделение, не то  спросила, не то  утвердила Сова. А мне еще  здесь  работать до  конца.
Черняев дипломатично  промолчал.     Она пристально  посмотрела на него.  Вижу, тебе здесь  плохо.
- Вероятно, я не  справляюсь с работой.
Сова на это промолчала.
 Какое-то  время  оба молчали. Черняев ждал. Ему было  ясно, что  позвала   она его  не  только затем, чтобы  сказать о возвращении  на прежнее  место  работы.  Петр  был  уверен, что  это  ее инициатива  отослать  его  обратно.  Чтобы не быть   для него  руководителем, чтобы  видимость была, что они     на равных. Черняев ждал основного разговора, он должен быть впереди.
Он  посмотрел на Ольгу Владимировну и увидел  на  ее лице  некоторое  смущение, скорее  нерешительность. Но это  длилось  мгновение, не больше.
Стараясь быть  равнодушной, она спросила:
- Петя, ты как к театру относишься?
И, не дожидаясь, что  он ответит:
- У меня два билет на премьеру. Если  ты свободен и не возражаешь, можем сегодня сходить.

    Театр был известный, и билеты туда  достать  было трудно. Тем более, на премьеру. Идти  после работы Петру Александровичу не хотелось, но  его  отказ  сильно обидел бы Сову, больно  ударил бы по ее самолюбию. И он согласился.
- Хорошо. Я давно в театре  не был.
- Давай встретимся у театра.
- Конечно.
Было бы совсем некстати, если бы их  вдвоем  увидели, как они вместе  куда-то  поехали  из больницы.
     Черняев закончил   дела к четырем, времени было  достаточно, чтобы  заехать домой и переодеться, чтобы в театре быть  в костюме и при галстуке.
 Когда он подъехал, Ольга Владимировна была  уже там. Она медленно  прохаживалась взад-вперед  перед входом.
     Лет двадцать  назад – Черняев хорошо это  помнил то время – перед началом спектакля  у входа в этот   известный в городе театр было  не протолкнуться. Собиралась толпа из желающих купить  лишний билет, и пройти  сквозь которую было  трудно. Не говоря про  премьеру.   Сейчас перед входом  было всего несколько человек. Два человека здесь же  предлагали  купить  билеты, правда, по тройной цене.  Ольга Владимировна заметила  подходящего  к ней Черняева, приветственно  помахала рукой и улыбнулась.
Петр  тоже, отвечая на приветствие, кивнул  ей.
Пьеса была по повести одного     писателя, в последнее  время  ставшего  известным. Официальной литературой   повесть   эта долгое время не признавалась  и распространялась  самиздатом.  Черняев  читал ее, когда  книгу  уже официально издали. Она  ему не понравилась, и объяснить  ее популярность  он не мог.  Сюжетом   были похождения  одного   маргинала  в советское  время и  его  взгляд на тогдашнюю действительность. Что-то  вроде  притчи. Так, по крайней мере, писали о ней критики.
Пьеса по повести   с самого начала   тоже не понравилась: много  шума, грубого  юмора и ненормативной  лексики. Когда со сцены  слышалась нецензурная речь, зрители громко  смеялись и дружно аплодировали.
Петр Александрович с трудом дождался антракта. В буфете   он  взял сто грамм  коньяку,   Ольга Владимировна согласилась на шампанское. Предстояло  выдержать вторую половину спектакля. А без коньяка это     Черняеву  это было затруднительно.
- Тебе понравилось? – Спросил Петр Александрович.
- Я ничего не поняла, - честно призналась Сова, - все пьяные     куда-то едут. И постоянно матерятся. В чем здесь  смысл?   
- Смысла здесь нет. Ставка  режиссера на новизну и необычность  сюжета. Без конкретики, чтобы каждый увидел то, что он хочет.     Давай выпьем, - предложил Петр.
- Давай, - с готовностью согласилась Ольга Владимировна. – За что  пьем?
- За время, - предложил Черняев, - чтобы у нас всегда  оставалось  свободное время для досуга.
Он сделал небольшой глоток. По телу пошла приятная теплота, и  ему стало  хорошо.
- Принеси мне еще шампанского, - попросила Ольга Владимировна.
- Конечно.
Когда Черняев вернулся, держа в руке  бокал шампанского, прозвенел звонок, и   публика из  буфета  заспешила в зрительный зал.
- Давай немножко  посидим, - предложила Ольга Владимировна и опустилась на стул около  пустого  стола.  – Мне что-то не хочется это смотреть,- она кивнула головой в сторону зрительного зала.
- Мне тоже.
- Тогда пойдем отсюда. Смотреть тут   нечего.
- Согласен, -  сказал Черняев и первым встал из-за стола.
     Когда они вышли из театра на улицу, Ольга Владимировна взяла Петра под руку.
- Не возражаешь?
- Нет.
Было еще светло, и на улице  было много людей. Они медленно пошли  по улице прямо, беседуя   на разные темы. Ольга Владимировна спросила:
- Слушай, Черняев, тебя твоя жизнь устраивает?
- В общем и целом, да. - Ответил он.
- И не хотелось никогда большего?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, в плане  карьеры, скажем.
- Здесь от меня мало, что зависит.
- Ты не прав, - убежденно  сказала Сова, - от человека  многое зависит. Как себя оценишь, так тебе и заплатят.   
- Может, ты и права.  Для построения карьеры нужна  мобильность: не  складывается в одном  месте – иди  в другое.
- Верно! Если  все время   сидеть – ничего не высидишь!
-  Характер нужен, качества  определенные, а  у меня их нет.
- Только в хирургических перчатках карьеру не построишь,  - сказала Сова убежденно. –  Нужно  искать  людей, которым ты можешь  оказаться полезен, и они  тебе помогут. Иногда   они могут  оказаться ближе, чем ты думаешь, -  и  она  пристально  посмотрела на Петра. И добавила со смехом:
- Кажется, я пьяна. Несу всякую чушь. Не слушай меня. Сменим тему.
Другой темы  для разговора не нашлось и некоторое время оба молчали.

    Приглашая Черняева в театр, Сова имела  определенные планы, сама еще до конца не зная, какие. Карьера  ее складывалась  удачно, и о личной жизни  она   долго не задумывалась, считая, что  все потом  приложится само собой. Вниманием мужчин она не была обделена, но они ей казались малоинтересными, ее запросам и  ожиданиям не отвечавшие.   
Сейчас ей сорок, а личная жизнь на нуле. И круг знакомых  мужчин  заметно поубавился.   Свою жизнь  следовало  устроить на десять  лет  раньше, но что  толку об это сейчас думать. И она уже  почти  смирилась  со  своим одиночеством, но  встреча с Черняевым навела на мысль, что если он тот самый мужчина, с которым ей следует  связать  свою жизнь? 
В университете  подобная  мысль  ей  показалась бы абсурдной, нелепой до глупости. Сверстники  тогда ее  совсем не интересовали. Мужчина ее мечты  представлялся ей непременно  старше ее на десять лет, солидный, с положением и при деньгах. Тогда Черняев  под эти критерии  не подходил.   После  окончания  вуза их дороги  разошлись, и они на долгие годы потеряли друг друга из вида. 
Но вот  они  снова  встретились. Сейчас  приоритеты у Совы другие. Черняев был холост, в профессии  если и не преуспел, то  утвердился. От него  веяло  порядочностью и стабильностью. С таким  можно  связать  свою жизнь. Тем более, что  времени  на это у нее оставалось  совсем немного.
Они  продолжали  идти по улице. Стемнело. Серенький пасмурный день заканчивался легкой изморозью, грозящий перейти  в настоящий  осенний   холодный дождь.
- Дождь начинается. Вымокнем, - сказала Ольга Владимировна,  поеживаясь.
- Похоже на то, ответил Черняев. – Поторопимся.
Вдоль дороги   цепочкой  стояли припаркованные такси. В одно из них они  сели. Ольга назвала  адрес, и через  десять  минут они  вышли около   ее подъезда.
- Зайдешь? – Предложила Сова.
- Поздно. Как-нибудь в другой раз, - ответил Черняев, понимая, что  другой раз вряд ли  когда случится. Если он согласится сейчас, то придется остаться там до утра. Петр Александрович  понимал, что  Ольга хочет, чтобы он  перешел    некую черту в их отношениях, провел ночь  с ней,  чтобы их отношения   стали  близкими и  необратимыми, хочет этим привязать  его  к себе.  Петр понимал это,   но  к такому повороту в своей жизни  он был не готов. Их   будущее  казалось  ему   сомнительным,  если  вообще возможным. С ее стороны, это  союз по необходимости. А с его? По расчету? И какой  же здесь  расчет? Что она может  ему дать? 
- В другой раз, - повторил он, - спасибо за хороший вечер!
Она  неестественно рассмеялась, чтобы Петр не  увидел ее злости и обиды. Она была оскорблена. Ей стоило большого  усилия над собой, чтобы  пригласить его  в театр, и недвусмысленно  позвать  к себе домой. Цель приглашения  была  очевидна, и она не  старалась   этого  скрыть. Это  была ее  последняя  надежда изменить,   наконец, собственную жизнь, привязать  Черняева к себе. И получила  отказ!   Она  испытала  страшное унижение.
Стараясь не смотреть  на него, сказала:
- Ушли  с половины спектакля, бродили  под дождем. Смеешься?
- Нет, я не смеюсь. Мы на короткое  время вернулись в нашу молодость, туда, где еще нет  прошлого, а  будущее кажется  бесконечным.
Сова   отвернулась, чтобы Петр не увидел  ее заблестевших от слез глаз, и  произнесла, стараясь голосом не выдать  своего волнения:
- Ты хорошо  сказал: мы вернулись в прошлое. А теперь  возвращаемся в настоящее.
Немного  помолчав, добавила  уже твердым голосом:
- Каждый в свое.
И, не прощаясь, вошла в подъезд.

   Из  департамента Негодник приехал мрачный.    Свистун    был недоволен плохой работой   городских больниц.    Недовольство   населения  медицинской  помощью   росло, показатели заболеваемости по социально значимым   заболеваниям – сердечно-сосудистым, к примеру, – увеличивались.  Евгений Сергеевич не скрывал раздражения. Аппаратуру дорогую закупили, здания отремонтировали. А где результат? Главные  врачи  молчали. Молчал и Негодник.  Все понимали, что  это  результат  реформ,  В общем,  гладко было на бумаге, но забыли  про овраги.
Нужно  было принимать какие-то меры. Раз заявленные цели не достигнуты, нужно  менять  цели на такие, которые следует  достигнуть.  Основной  посыл Свистуна  сводился к тезису: не можете сделать на деле, сделайте на бумаге.  На  совещание был приглашен  главный патологоанатом города.  Суть его  предложений была проста,  как автомат Калашникова.  Следовало  улучшить   статистику по    заболеваниям сердца, уменьшив их количество, например, ишемическую болезнь сердца в ряде  случаев изменить на  другое название – ишемическую миокардиопатию -  и смело  рапортовать о снижении  первой. А  вторую  болезнь объявить  результатом  естественного  старения  организма. Рост последней  объяснить увеличением общей продолжительности  жизни. Болеть, дескать,  стали  чаще, потому что жить стали дольше.   
      Негодник  возглавлял больницу почти  два десятилетия.  С удовлетворением и искренне мог сказать, что много сделано. Он выстроил четкую административную вертикаль, работающую  как швейцарские часы. На этом пути  безжалостно  увольнял всех, кто мешал ему в этом, по чьей вине  случались сбои в работе,   или  кто, в силу  обстоятельств, оказывался крайним в этом сбое. Ошибок в работе не любил и не прощал. Люди приходили  и уходили.   Сейчас финансирование здравоохранения уменьшилось,  и нужно искать  внутренние  резервы. Кадровый дефицит увеличивает производственную нагрузку на персонал.  Люди не выдерживают и уходят. Возникает порочный круг. 
    В кабинет  вошла Несушкина. Негодник  поморщился, приготовившись  выслушать ее   малосодержательную речь. Ладно, подумал он, пусть говорит. Не слушая ее, он повернулся к окну. Из окна был  виден кусок неба, серого с низко плывущими по нему тяжелыми  облаками. Солнца из-за них не было видно. День был серым и пасмурным, как настроение у самого Сергея Ивановича. Негодник вдруг ясно припомнил похожий день много лет назад, когда он еще был студентом медицинского  института. День был такой же серый, а он сидел на лекции. Было  тоскливо, лектор  говорил монотонным голосом. Сообщая множество  подробностей какой-то редкой  тропической  болезни, название которой он сразу же забыл после сдачи  экзамена. Тогда он тоже  от  скуки смотрел в окно. Ему тогда подумалось,  что  впереди у него столько лет  интересной жизни.
Как быстро  все прошло! Его  называют трудоголиком. Это так.  Он всегда трудился с полной отдачей. Немного поработав врачом  после ординатуры, попал в административную  обойму. Был заместителем главного  врача  поликлиники, потом заведовал  физкультурным диспансером, пока не был назначен главным врачом  в эту больницу. Научился мыслить  приказами, инструкциями, нормативными актами. Он всегда придерживался  главного  правила любого администратора:  любое  распоряжение  вышестоящего  руководства следует  выполнить. Если этого нельзя сделать на деле, это всегда можно  сделать  на бумаге. 
Несушкина все говорила и говорила.
- …я дала распоряжение Дугину, чтобы он проверил работу дежурных врачей…
- Хорошо, - подытожил Сергей Иванович, - пусть Дугин проверит.
Раиса Ивановна хотела еще что-то  сказать, но Негодник  остановил ее вопросом:
- В какое время планируете  проверку?
- Утром, часов  в семь или вечером, около  девяти-десяти.
- Ночью, не раньше двенадцати.
Он еще раз посмотрел в окно. По больничной аллее неторопливо   проезжали  машины «скорой помощи» в сторону приемного  отделения. Надо будет позвонить в отдел госпитализации, подумал он, чтобы в больницу   больше  пациентов  везли.  Ничего, если будет много, большинство  можно  будет  домой  отпустить после  обследования.  Увеличенный поток больных добавит средства   в больничный бюджет.  Конечно, нагрузка   на сотрудников  возрастет.  Ну, с этим как-нибудь  справимся.

     Черняев переехал к Родимцевой.  Два раза  в неделю он отводил Машеньку в детский центр развития для подготовки  к школе, куда  она должна  пойти на следующий год.  Как-то вечером, он напомнил Юле, что надо бы  отдать ребенка в художественную  школу, но там конкурс.  Нужно будет  представить  рисунки.
-   Я думаю, все будет хорошо.    Главная проблема решена, - она посмотрела на Петра, - теперь есть,  кому   отводить  и встречать ее первое время. Ты не передумал?
- Передумывать  поздно. Мы с ней окончательно подружились.
- Я очень рада этому.   
- У нас вчера был  один забавный  случай.- Петр  Александрович
рассказазал, что случилось  в больнице накануне. - Сегодня  утром прихожу  на работу. Дежурил Коля Звягин. Рассказывает, ночью, около часа, нагрянули с проверкой Дугин, дежурный  администратор, сама Несушкина. Ввались  в ординаторскую, а  Коля в это  время прилег  отдохнуть  после     операции.
Включили  свет, Дугин стал фотографировать  Колю на диване, ординаторскую, столы и что на них  было. Несушкина  заглянула  в холодильник. Его  содержимое  тоже  сфотографировали. По ящикам столов стали  шарить. У меня нашли  пузырек корвалола. Я его купил и держал для  особо нервных пациентов. Сказали, не положено, и забрали.
- Надо же, до чего доходит служебное  рвение! А что, Коля?
- Сначала ничего не понял спросонок. Ну и послал их всех подальше. Потом ходил к главному объясняться. В общем, такая история.
 Некоторое время  молчали, потом Юля стала  убирать со  стола. Время было  около двенадцати, а   завтра был еще один  трудовой день, и обоим нужно было хорошо отдохнуть. Она сегодня собиралась сказать  Петру   что-то  очень важное, что должно было скоро  произойти  в их жизни, но  передумала, решила, что  сделает  это  позже. Ведь впереди  у них еще будет  много-много  дней, целая жизнь!