Через Камчатку роман 48

                ОПЯТЬ  ВМЕСТЕ         

   
     Кузнеца  застали на рабочем  месте – в кузнице.   
   
     Жарко горел горн.
     Лежали полоски никеля и стали.

- Все ножички точишь? - Обнимал друга Гавриил, восхищенно осматривая мастерскую. - Творишь? изобретаешь?
- Слои складываю, сковываю.

     Гавриил  взял металлическую полоску. 
     Вся округа знала, кузнец изготовлял клинки, на заказ делал  охотникам ножи, финки.

- Ну, хвастай, хвастай, что нового?

     Кузнец с важностью в голосе вещал:
 
- Уплотнения в  металле должны быть на молекулярном уровне. Видишь, в  первом нагреве металл сварился. Теперь в полоску сковать надо. Вишь, белые полосы? - никель.

     Папушой взял молоток, чуть тяжелее обычного, домашнего и начал быстро и ритмично постукивать по полоске.
 
- Полуфабрикат в термообработке нуждается? Нуждается!

     Он бросил  молоток и потащил Гавриила  к некой металлической коробке, сооруженной  на  кирпичной кладке.

 - Печку разработал. Собственной конструкции.  Две тыщи  градусов дает! – Он потряс  перед носом друга все той же полоской металла.
 
     Гавриил восторженно заглядывал в печь.

-  Ишь ты,  две.  Врешь, поди.
 
     Он  подмигнул Алешке. 
     Грубое  обветренное  лицо  Папушоя  смягчилось.
     Твердый взгляд его стал вдруг теплым да ласковым,  как  у  влюбленного  юноши.

– Для дела  печки не хватало! А  теперь!  Каково?!
- А  когда ты мне весной на  рыбалке нож всучил, он не нуждался в этой самой термообработке?

     Кузнец ничуть не обиделся,  рассмеялся.

- Вот змей! Ну, змей! А что, нож плохой?
- Зачем плохой? Нож - что надо.
- Теперь еще лучше будет. Ты первый на обновку.
    
     После бани и  пива,  разморенные,  курьеры едва  добрались до кресел с диваном в каминной комнате.

     Красивый камин, отделанный базальтом и обсидианом,  кузнец  соорудил по желанию  жены.
 
     Но  в  ветреную  погоду  и летом  дуло  из  камина,  как  из проруби.
     Поэтому,  недолго  думая,  в  соседнем углу  кузнец  сложил  большую с  лежанкой печь.
     Она-то  комнату  и обогревала.
 
     Но  Ляля  очень  любила камин. 
     Здесь она  чувствовала себя истинной  англичанкой.
     Двор  свой она видела не  иначе, как  имением.
     А  дом, по  английскому обыкновению, звала  Папушой-хаус. 
     Весь  Козыревск ухахатывался  над  чудачествами кузнецовой  женки.
     Ляля  и  бровью  не  вела.
     Втайне и она подсмеивалась  над земляками.
     Ибо,  поверьте, было над  чем.   
    
   
     После   долгого   пребывания  на  осеннем  воздухе   горели щеки.
     Сладко отходили от  трудов  ноги,  обволакивало расслабляющее  печное  тепло.

     Ужинали  пельменями  с  лососем, жареной курицей с картошкой, грибочками маринованными.
     Папушой изловчился  крепкой  китайской   водкой   «ходю» и  настоящей японской сакэ.   
    (Иностранные  рыбопромышленники  и  коммерсанты, частенько  наезжавшие по делам в  здешние края,   предпочитали  останавливаться в гостеприимном доме  кузнеца. А поскольку,   тот денег за  постой  не брал,  гости,  по каким-то своим  соображениям, оставляли в  знак  благодарности  горячительные напитки  с родины.)

     Сами  того  не  ожидая, курьеры  очень  быстро насытились. 
     Голодные глаза  их еще  блуждали  по  гастрономическим изыскам, но желудок отказывался принимать что  либо.

     Хозяева  щедро раскормили  камин  и  печку.
     Печь фыркала  и  довольно  урчала,  как  сытый  зверь.   
     По  стенам   гуляли  отсветы.

    
     Как могли, перебивая друг друга, перескакивая  с одного  события на другое,  рассказывали  Папушою  о  своих  злоключениях.
     Тот в изумлении не  находил слов, только  пил и крякал.
- Ну, даете!  ну дает!  Каналья! Вот жмот!  Жук!

 
     Он обозвал их простодырами и идиотами-самоубийцами. 
     Предложил бросить груз и возвращаться  домой.
     Поинтересовался, подсовывал ли им Каналья бумаги для подписи.
     Услышав  отрицательный ответ, успокоился:  вы еще не окончательно двинутые. Хотя столь  массовое помешательство среди мужиков - редкость невиданная.
 
     Курьеры в свою очередь выложили свою озабоченность  о странном преследовании рыбкоманды Уха.
     Папушой  озадачился и  умолк.

     Ляля  давно ушла  спать. 
     Кузнец  сходил в  погреб за рябиновкой и  самогонкой, разговор  вошел  в  новое  русло.

     Обсуждали  животрепещущее:  получится ли  из  горячей  рябиновки  глинтвейн или  хотя  бы грог?
     Хватились Зойки, послать  греть рябиновку  с медом  и  специями. 
     Но  Зойка куда-то запропастилась.
     Ее  не  было  ни  в  спальне, ни  в  ванной,  ни  даже  в крыле  у  Дуси. 
     Туда  не  поленился  сбегать  сам  Папушой.
 
     Пока он бегал, связались с Канашкой.
     Под страхом  лишения  гонорара Каналья советовал  к  Уху в лапы не попадаться.
     А по прибытии  в Елизово  обязательно позвонить..

      
     Весь  вечер  Гавриил с  Резеем не  спускал с Шурки сочувственных  глаз. 
     Пристали к нему чуть ли не с ножом к горлу:  просвети,  бродяга,  проинструктируй, как не сдохнуть в горах и не потеряться?

     Вопреки обыкновению, Шурка говорил мало.

     Все больше пил  и  отшучивался. 
     Приятели же   вяло  потягивали  самогонку, не  в  силах окончательно поверить,  что  вот  этот  Шурка  Клещ,  известный дебошир, пьяница  и  раздолбай, выбрался-таки живым из сопок  Восточного хребта.
     Сидит  сейчас пред ними  жив и  здоровехонек.
     И  никто  его  не  сожрал,  и  сам не  покалечился.
   
     Они  понимали,  что  бы  и  как  этот  пройдоха  ни  умалял  или  приукрашивал  сейчас,  истина  одна – он  был там,  в сопках.
     Был один.
     Любому  достаточно, чтоб сгинуть  навечно.
     Шурка  выжил.
 
     Это  настолько  не  вязалось с  тем прежним  Шуркой Клещом, которого они знали  тыщу  лет, что иной раз ловили себя на желании лишний раз помять приятеля: да он ли, в  самом  деле это, или кто другой, киборг какой?

     Кое-что Шурка утаил: о  встрече с  родной  деревней,  о крамольных   мыслях, об  Анне…

     Позже, может  случиться, он  и  расскажет  об  этом  кому-нибудь  когда-нибудь. 
     Но  не  теперь…

     Он  устал от разговоров и заснул  прямо здесь  же на  диване.
     Рядом  с ним в большом кресле,  свесив голову,  уснул Резей. 

     Щедрый стол козыревского  кузнеца восхитил курьеров и навеял о былом. 
     Вспоминали, как их отцы  в прежние годы покупали яблоки, дешевые конфеты, сгущенку-тушенку  ящиками. Баранину, говядину – тушами. Сахар; соль, муку – мешками.
    
     Сильно подвыпивший,  Папушой, по своему обыкновению,   терзал очередную жертву  сложностями  бревенчатого  домостроения.
 
     На этот  раз  к широкому подоконнику живот Кузнеца  подпирал  костлявые коленки  Алешки. 
     Спасла  мученика  неожиданно  появившаяся с огромной кастрюлей  Ляля.
     Она  вплотную  придвинулась  к мужу  и,  что  есть  силы,  дунула  ему  в  ухо. 
     Кузнец  умолк, после  чего с  самым обычным  видом  вернулся  за   стол. 
     Там  уже  дымилась новая  партия горячих  пельменей. 
     Хозяйка в велюровом  домашнем  костюме восседала в углу  стола,  у роскошного  камина.
 
     Вскоре Шурка захотел  пить и  проснулся.   
     Подкрепился самогонкой с  пельменями,  растолкал  Резея  и  рассказал  о пожаре на мысе. 
     Резей   рванул в  соседнюю  комнату  звонить  домой.  Диего не скрывал радостной улыбки, теперь он сможет видеть дочку Резея Надежду чаще.

     Резею удалось дозвониться.
     Шурка ничего не сочинил, на мысе все сгорело, и Генка с семьей и коровой поселился в  их отчем доме.
     Тонька с близнецами у матери.
     Велела себя беречь и скорей  возвращаться. 
    
     Как во сне опустился он на диван, представил себя в комнатах тещи – и едва не заскулил.
     Схватил первый  попавшийся стакан и махнул  его залпом.
     Обвел помутневшим взглядом комнату.
     Камин с хозяйкой поехал в сторону.
     Лица  друзей  расплылись,  как  в кривом  зеркале.

     Как  теперь быть? 
     Оставаться в родном доме?
     Чердак наверху, кабинет его творческий, кое-как приспособлен для жилья летом. 
     Зимой там находиться невозможно.
     Внизу – одна жилая комната с печкой посредине, плавно переходящая в сени.
     Комната большая.
     И единственная. 
     Двум семьям о восьми человек здесь не уместиться.
     И кошке тесно.
     Идти в примаки?
     К теще?
     Он зажмурился.
     Хлопнул еще стакан.
     И завалился в кресло  спать.