Размышления о марксизме. - 39

ЗАПИСЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

Может быть, разобранную в этой записи тему нельзя в безоговорочном смысле обозначить как «размышления о марксизме». В классической марксистской литературе, насколько мне известно,  высказываемые здесь мысли отсутствуют. Вот почему кое-кому они могут показаться спорными. Но я публикую их здесь потому, что всё же считаю эти выводы вполне соответствующими марксистской теории, хотя и готов внимательно отнестись к любой критике.

                * * *

Говоря о диктатуре первой половины советской истории, надо сказать о её структуре и качестве.

Та особенность этой диктатуры, о которой говорил Ленин, происходила от недостаточной капиталистической развитости и от опосредованного характера революции. В классическом понимании диктатура пролетариата опирается на пролетариат, но в обществе с огромным количеством мелкой буржуазии, очень значительная часть которой приняла начальные задачи революции и участвовала в ней, диктатура, осуществляющая лишь первые этапы опосредованного перехода (пока устраивающие и революционную мелкую буржуазию), не может замкнуться в свою сугубую пролетарскость, отгородившись от прочих движущих сил опосредованной революции.

Так может быть, всё же считать её не диктатурой пролетариата, а совместной диктатурой этих союзных частей общества? Нет, это будет неправильно. Одно дело – когда никакое движение к социализму пока невозможно и в обществе совершаются лишь народно-демократические преобразования, другое дело – когда движение к социализму, пусть и опосредованное, уже пошло. В этом, втором, случае единственной гарантией, что движение будет идти именно в направлении социализма, может служить неограниченная и неразделяемая власть именно идеологии пролетариата.

Такая необходимость совмещать активное соучастие союзнической революционной мелкой буржуазии с безоговорочным главенством пролетарской идеологии привела к своеобразной структуре этой пролетарской диктатуры, - в неё была допущена и мелкобуржуазная составляющая, разумеется, при условии подчинения пролетарскому главенству.

Поскольку на этих первоначальных этапах принявшая революцию часть мелкой буржуазии имела свои интересы, диктатура обеспечивала их (в той части, в какой это не противоречило общим целям революции). Но пролетарская составляющая диктатуры брала обеспечение этих интересов на себя, не допуская самостоятельных, отдельных организационных структур этого союзника внутри общей диктатуры.

Включённая в общую диктатуру революционная мелкая буржуазия выполняла нужные ей задачи и своими руками тоже. Но эта её работа была встроена в общую диктатуру в качестве подчинённого составного элемента и таким образом ограничивалась извне, со стороны пролетарской части диктатуры. Пролетарская часть диктатуры, ограничивая определёнными рамками своих мелкобуржуазных союзников, ограничивать себя со стороны союзников не позволяла.

Нетрудно понять, что в этих условиях в части этих мелкобуржуазных союзников должно было проявляться недовольство этими ограничениями, причём из-за включённости этой мелкобуржуазной части в общий революционный процесс протесты принимали форму вроде как бы «революционной» критики. Уже в самые первые годы протестность этих недовольных мелкобуржуазных активистов, встроенных в государственную и партийную систему, стала принимать форму недопустимой фракционности с требованиями ослабления централизации и внедрения, по существу, элементов буржуазной демократии. Борьба с этими группировками стоила партии немало времени и сил. Группировки были политически разбиты и распущены, но большинство их участников позже были взяты «под крыло» Троцким и составили основные активные кадры троцкизма.



Что касается качества диктатуры на этих первоначальных этапах, то на него не могла не повлиять неполная зрелость и засорённость пролетариата того времени. Слова Ленина на этот счёт общеизвестны, но я их всё-таки напомню:

- «Решительно все данные указывают на недостаточно подготовленный уровень теперешних членов партии. Нет сомнения, что наша партия теперь по большинству своего состава недостаточно пролетарская.» -

Да, только по одному составу нельзя судить о характере партии. Характер партии определяется, прежде всего, идеологией её руководящей верхушки. «Является ли партия действительно политической рабочей партией или нет, - говорит Ленин, - это зависит не только от того, состоит ли она из рабочих, но также от того, кто ею руководит и каково содержание её действий и её политической тактики. Только это последнее и определяет, имеем ли мы перед собой действительно партию пролетариата.»

И в связи с этим в другом месте Ленин пишет:

- «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией.» -

И ещё раз повторю здесь слова Ленина, которые уже приводились в прошлых записях:

- «До сих пор мы не достигли того, чтобы трудящиеся могли участвовать в управлении, - кроме закона, есть ещё культурный уровень, который никакому закону не подчинишь. Этот низкий культурный уровень делает то, что Советы, будучи по своей программе органами управления через трудящихся, на самом деле являются органами управления для трудящихся через передовой слой пролетариата, но не через трудящиеся массы.» -

Наконец, диктатура не могла ещё быть на том этапе свободной от старой (и новой) бюрократии. «Рабочее государство есть абстракция, - говорит Ленин. – А на деле мы имеем рабочее государство, во-первых, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население, и во-вторых – рабочее государство с бюрократическими извращениями.»

Итак, мы видим, что по качеству диктатура пролетариата того времени была ещё недостаточно массовой и далеко не чистой от явлений бюрократизма и, что очень важно, включала в себя соучастие революционной мелкой буржуазии в качестве подчинённого союзнического элемента.

Так обстояло дело на первоначальном этапе диктатуры.

                * * *

На последующем этапе (главным образом, в 30-е годы) классовый интерес пролетариата состоял в создании мощного централизованного государственного хозяйства. И в связи с этим произошли существенные изменения в положении мелкой буржуазии.

Поскольку создание мощного централизованного государственного хозяйства разрушало базу прежней мелкобуржуазности и создавало неприемлемые для мелкобуржуазной психологии режимные условия, в среде союзной, попутнической мелкой буржуазии не могло не усилиться активное недовольство, не мог не сформироваться антисоциалистический по сути интерес, хотя, может быть, и прикрытый «социалистическими» фразами.

Понятно, что этот новый, по существу антисоциалистический, интерес уже не мог обеспечиваться ею, как прежде, через структуры диктатуры пролетариата; это обстоятельство, усиленное отсутствием права создавать свои собственные, отдельные организационные структуры, толкнули часть этой мелкой буржуазии на гораздо более активную борьбу внутри общей диктатуры за изменение курса и режима. Острота внутрипартийной и внутригосударственной борьбы достигла максимума. Именно в этом заключается суть бескомпромиссной войны с троцкизмом и, как следствие, высокий всплеск репрессивной политики тех лет. В результате основная масса актива этой мелкобуржуазной оппозиции была подавлена.

Можно ли сказать, что после этого подавления встроенность мелкой буржуазии в общую диктатуру теперь перестала существовать и диктатура стала чисто пролетарской? Формально, может быть, и да. Но на деле всё обстояло гораздо сложнее.

Из системы власти была выбита лишь активная часть мелкой буржуазии, ставшей на том этапе контрреволюционной. Пассивная же, скрытая её часть, а также та мелкая буржуазия, которая смогла приспособиться к новым условиям централизованного хозяйствования и режима, остались в системе власти. Да, им пришлось отказаться от открытой защиты своего самостоятельного интереса и на словах встать на позиции интереса общей диктатуры, но изменилась ли их внутренняя сущность - это большой вопрос. В той мере, в какой это не было вполне искренним, признание ими официального курса и словесное подчинение партийному режиму означало продолжение опасного внутреннего засорения диктатуры.



Но выполнение задачи по созданию централизованного государственного хозяйства породило ещё одну особенность той диктатуры, - особенность, о которой многие почему-то совсем не думают.

Мы знаем, что уровень развития общества тех лет пока ещё не мог обеспечить действительно социалистические производственные отношения в их полном виде, но обстановка требовала скорейшего централизованного огосударствления. Вследствие этого работа по укреплению государства, по превращению всех сфер жизни общества в единый экономический, политический и идеологический монолит объективно опережала трудный и постепенный процесс выращивания и освоения необходимых социалистических предпосылок. В тех звеньях общей системы, где элементы социализма уже были возможны, они успешно внедрялись; там же, где такой возможности пока не было, применялись приёмы управления и хозяйствования, характерные для централизма госкапиталистического. Но за этими вынужденными на том переходном этапе отдельными очагами госкапитализма нужно видеть и неизбежное сохранение того сознания, которое формируется от этого пока ещё несоциалистического бытия.

Таким образом, по мере быстрого общего огосударствления в условиях ещё неполноценности действительных социалистических предпосылок формируется и своеобразный класс (нет, лучше пока скажем – социальный слой) новой государственной буржуазии, который, - и это очень-очень важно, - так же, как и пролетариат, хотя и из других соображений, заинтересован в создании централизованно государственного хозяйства.

Здесь мы имеем одновременно и совпадение интересов и антагонистическое их различие. Совпадение интересов этого слоя и революционного пролетариата касалось лишь создания централизованного государственного хозяйства, существенное же антагонистическое различие состояло в том, что пролетариату в перспективе нужно было не какое-то иное, а именно социалистическое государственное хозяйство, то есть государственное хозяйство, в котором жёстко осуществляются социалистические принципы, а отклонения от них неотвратимо караются.

Итак, на том этапе складывалась система, которую принимали не только пролетарские элементы общества, но и определённая часть государственно-буржуазных элементов. Пролетариат принимал эту систему в том отношении, в каком она уже позволяла ему двигаться к коммунистическому обществу, а государственно-буржуазные элементы - в том отношении, в каком она ещё позволяла им жить по-буржуазному, хотя внешне, для вида и приспособляясь к пролетарской политике.

Да, система была такова, что её можно было использовать двойственно, и это неизбежно на той стадии строительства. Гарантией сохранения социалистической перспективы такой составной системы могло быть только безусловное главенствующее положение пролетарской политической и идеологической силы, держащей под бдительным контролем эти пока ещё вынужденные госкапиталистические очаги.

Здесь пока не место говорить о причинах, отметим лишь как факт: эта своеобразная разновидность буржуазности не была понята именно в классовом аспекте, и подавление отдельных нарушений шло лишь административно, на уровне выявляемых проступков, а не политически, не на уровне классовой борьбы. В результате эта буржуазность неформально встроилась в общую диктатуру и под прикрытием социалистических лозунгов получила некоторую возможность обеспечивать свой интерес. То, что на этапе построения централизованного государственного хозяйства она объективно выступала союзником пролетариата против мелкобуржуазной внутригосударственной стихии, облегчало ей встраивание во власть.



Что касается качества диктатуры, то на этом, втором, её этапе мы можем видеть как явный факт его улучшения, так и объективное условие, препятствующее достаточно быстрому и широкому развитию этого качества.

Уходящая из партийного и государственного актива мелкая буржуазия в немалой мере замещалась выходцами из рабочего класса; рост культуры и образованности давал трудящимся всё большую возможность использовать в своих интересах систему социалистического законодательства; в обычае того времени к управлению постоянно подтягивали выдвиженцев из низов; актив численно рос; всё большую роль играли вспомогательные общественные организации - женские, новаторские, пропагандистские; через комсомол молодёжь всё более входила в очень разные сферы общественной жизни и хозяйства; руководители среднего и особенно нижнего звеньев аппарата в традициях того времени тесно общались с трудовыми коллективами; по свидетельствам живших тогда людей (а мне приходилось с ними общаться), отношение народа к системе социалистической демократии было в то время искренним и доверчивым, очень сильно отличающимся от пассивности и скептицизма позднесоветского времени; наконец, в то время имело место очень сильное давление на аппарат сверху, явные пороки бюрократизма и нарушения советской морали карались довольно сурово.

Всё это, по-моему, даёт право считать, что социалистическая демократия на этом этапе определённо росла. Другое дело - росла ли она быстро или медленно, с трудностями? каково было её качество? были ли в ней недостатки? Зная ситуацию того времени, можно утверждать, что социалистическая демократия, конечно, развивалась медленно, с трудностями и недостатками.

Из-за того, что в тех трудных внутренних и внешнеполитических обстоятельствах темп централизации по необходимости заметно опережал темп очищения широкого общества от мелкобуржуазной психологии, и из-за усугубления этих обстоятельств чрезвычайно обострившейся борьбой с активной мелкобуржуазной оппозицией прямые командные методы осуществления диктатуры преобладали над методами социалистической демократии.

Молотов в известных «Беседах…» вспоминает об этом так: «Конечно, не без нарушений формальной демократии проходила эта политика 30–40-х годов, вплоть до 50-х. Тут, конечно, была крепкая рука и без этого мы бы не могли выдержать. Конечно, не все формальности нужны были, не всегда они проводились, но несмотря на это, лучшего-то, более демократического пути нельзя было избрать, иначе мы были бы в ещё более трудных условиях.»

Итак, мы видим, что по качеству диктатура пролетариат того времени тоже была ещё недостаточно массовой и далеко не чистой от явлений бюрократизма и включала в себя как приспособившуюся мелкобуржуазность, так и политически невскрытую буржуазность государственно-централизаторского вида.

Так обстояло дело на втором этапе диктатуры.

                * * *

На следующем, третьем, этапе (послевоенный период до 50-х) классовый интерес пролетариата состоял в том, чтобы на основе выращенных за предыдущие годы предпосылок социализма начать переходить к полноценному социализму.

Более конкретно это означает: совершенствование плановости экономики, преодоление государственно-капиталистических элементов хозяйствования, расширение социалистической демократии, организация социалистической классовой борьбы за всё большее ограничение, а затем и полное преодоление буржуазных остатков в обществе.

Эта задача не может быть осуществлена без преодоления ожесточённейшего сопротивления всех остатков старого общества, сплачивающихся на этом этапе в единую контрреволюционную силу. Не затухание борьбы, а её кульминационный пункт, действительно "последний и решительный бой" в наиболее буквальном значении этих слов. При переходе опосредованной революции на высшем своём этапе к всеобъемлющему социализму диктатура из своего вынужденно-составного состояния должна переформироваться теперь уже в однородную диктатуру пролетариата классического типа и полноценно укрепить своё качество.

Руководителями нашей диктатуры этот классовый интерес во многом понимался правильно, и на высшем уровне был намечен ряд важных мер в этом направлении. Однако теоретические недоработки прошлого (некоторое смешивание понятий «национализация» и «обобществление», преувелечение социалистичности проведенных преобразований, отсутствие строгого различения государственно-капиталистических элементов в общем хозяйстве и полного политического осознания буржуазности государственно-централизаторского вида) делали это понимание неполным.

Трудно упрекать руководителей пролетариата в этих просчётах. Не будучи историческими идеалистами, мы знаем, что первоначальный подход революционного класса к тем или иным историческим задачам никогда не может быть сразу полным. Нет никакого сомнения, что практическая работа по осуществлению этой задачи даже в её неполном варианте натолкнула бы руководителей на недостающие теоретические знания. Но переворот, совершённый политическими представителями государственно-централизаторской буржуазии остановил выполнение этой задачи и повернул общее движение вспять.

                * * *

Всем марксистам, конечно, известно, что революция и контрреволюция составляют нерасторжимую диалектическую пару.

Приближение вплотную к задаче искоренения всяких остатков старого строя не могло не вызвать активную контрреволюционную реакцию антисоциалистических элементов во всей их силе. То, что контрреволюционный переворот произошёл именно на этом этапе, совершенно не случайно.

Политические представители государственной буржуазии, рядившиеся в красные одежды, сумевшие из-за просчётов руководителей пролетариата создать «партию внутри партии», опершись на психологию мелкобуржуазной обывательской массы, сумели воспользоваться несовершенством диктатуры пролетариата и обеспечить себе положение, позволяющее проводить интересы государственной буржуазии без всякого ограничения со стороны пролетариата.

В течение нескольких лет, овладев руководящим положением, они вели кадровые перетасовки в партийных и советских органах всех уровней, организационные разгромы, идеологические перевёртывания, сопровождаемые широчайшей кампанией демагогического популизма. Диктатура из составного состояния была действительно переведена в состояние однородное, чистое, но при этом стала не диктатурой пролетариата, а диктатурой новой государственной буржуазии.

Так в 50-х годах произошла смена диктатур. Понятно, что первоначальные реставрационные действия нового властного класса не могли происходить иначе, как только в рамках сохранения ещё централизованной государственной собственности и привычной коммунистической фразеологии. Возможно, именно это до сих пор продолжает путать многих «левых» теоретиков, принимающих их казённую болтовню за «чистую монету».

Ряд принципиальных изменений во внутренней и внешней политике, последовавших за этим, некоторые «левые» авторы истолковывают как досадные ошибки, в то время как на самом деле это - безошибочные, классово-обусловленные действия нового властного класса. Как могло быть иначе? Если бы не они устранили марксистско-ленинский курс, то он бы устранил их.

Так обстояло дело с советской диктатурой пролетариата на её последнем этапе.

                * * *

Часто можно слышать нелепую формулировку, что хрущёвцы в 1961 году «отменили диктатуру пролетариата». Но диктатуру пролетариата, если это действительно диктатура пролетариата, «отменить» нельзя, - она тебя так «отменит», что мало не покажется.

Решение 1961 года о ненужности уже диктатуры пролетариата лишь формально закрепляло тот факт, что её уже не существовало на деле. Это формальное действие лишь подводило юридический итог прошедшего десятилетия уничтожения диктатуры пролетариата и означало лишь то, что краткая переходная стадия между двумя диктатурами уже закончилась.

Диктатура пролетариата не была отменена, она была разгромлена из-за её объективно обусловленного несовершенства и субъективных теоретических упущений. Это ещё раз доказывает истину, которая теперь всё более и более получает распространение, что классовая борьба в процессе продвижения к новому строю не угасает, а усиливается, обостряется и усложняет свои формы, а необходимость диктатуры пролетариата, таким образом, не только не утрачивается, но и возрастает.

                * * *

Итак, мы видим, что из-за особенностей нашей революции, из-за особенностей условий, в которых она совершалась, диктатура пролетариата на всём протяжении первой половины советской истории не была достаточно качественной и достаточно чистой. Может быть, найдутся, так сказать, «теоретические чистоплюи», которые упрекнут в этом руководителей нашей революции.

Но революционная диктатура в отсталой стране может быть диктатурой пролетариата лишь в том смысле, что пролетариат в ней имеет диктаторскую гегемонию, осуществляет руководящую роль в продвижении к будущей социалистической цели. Но участие в ней других социальных слоёв, союзнических на переходных этапах, и неизбежно и необходимо, поскольку эта революция является социалистической лишь опосредованно.

Диктатура пролетариата в этих условиях не является, не может являться и не должна быть «чистой», - и в этом её не слабость, а сила. На долгих переходных этапах именно составной социальный союз внутри диктатуры обеспечивает её крепость, придаёт ей устойчивость в условиях недостаточно развитой страны.

Из-за опосредованного характера революции главная проблема, таким образом, состоит именно в нахождении на каждом этапе своей, соответствующей этапу, формы союза при бдительном отношении к такому союзу. Действительно же пролетарское главенство в составной диктатуре пролетариата зависит в очень большой степени от руководящей группы внутри партии, от её способности правильно оценить ситуацию на каждом этапе революции.

Такова, вкратце, история диктатуры пролетариата в нашей стране.

(Конец ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТОЙ ЗАПИСИ).