Год 1992-ой, ноябрь

Безвременье – (устар.) тяжёлое время,
время общественного, культурного застоя.
С.И. Ожегов, Словарь русского языка

Всему своё время и время всякой вещи под небом.
Время разрушать и время строить.
Время разбрасывать камни и время собирать камни.
Книга Екклесиаста, 3.1;3.3;3.5

День длится двенадцать часов,
а ночь - больше пятидесяти.
Мадам де Севинье, «Письма»

Строго говоря, к последующему повествованию прямое отношение имеют в этом месяце только два дня: 27-е и 30-е, но, если начать прямо с рассвета двадцать седьмого, то получатся те самые «сапоги всмятку». А поскольку, как следует из логики эпиграфа, время может как сокращаться, так и растягиваться, ноябрь в данном случае будет только отправной точкой.
… К журналистской работе в районной газете после трёхлетнего перерыва, связанного с избранием вторым секретарём райкома комсомола, я вернулся в ту пору, которая скоро получит наименование «перестройки». Так сложилось, что основными в моей работе выбрал три направления: интервью, аналитические статьи и журналистские расследования. Благо поводов появилось больше, да и тормоза постепенно начали отпускаться, а запрос на подобные публикации у людей, десятилетиями уставших от передовиц и победных рапортов, тоже разрастался на глазах.
Любопытно, заглядывал ли Горбачев в словарь Даля перед тем, как пустить в оборот само слово «перестройка»?! Вряд ли. Да и остановило ли бы его это?! А у знатока русского языка это слово описано, причём, комментарий к нему более, чем актуален. «На всякую перестройку смело клади вполовину больше против сметы. Прихотливые ломки да перестройки хоть кого разорят». А ведь и точно! Окончательная цена всеобщего разорения не подсчитана, вероятно, до сих пор, либо называть её страшно. Как и количество сломанных, а то и просто искалеченных людских судеб.

***
Любой районный газетчик мечтал опубликоваться в областной газете. Точно так же мечтой, только уже чаще всего несбыточной, были публикации в центральной прессе. Мне повезло вдвойне: в 1989 году в журнале «Крестьянка», а он являлся одним из самых тиражных и популярных в СССР, вышел мой очерк, а по итогам года я стал лауреатом премии журнала. А это уже событие, о котором можно помнить на протяжении всей журналистской карьеры.
Поскольку редакции районных газет традиционно получали то, что выходит у соседей, то со временем своя репутация у меня, как журналиста, сложилась не только в районе, но и у коллег. И когда к концу восьмидесятых назрел вопрос о создании союза журналистов России, то в состав инициативной группы по подготовке учредительного съезда от нашей области пленум журналистской организации направил двоих: старейшего на тот момент журналиста, начинавшего свой путь ещё в партизанской газете, Ивана Васильевича Виноградова и меня. Впоследствии я вошёл в состав рабочей группы по разработке устава союза, а после учредительного съезда и происшедших затем перемен в руководстве уже созданной организации, стал членом федеративного совета от Псковской области. Это познакомило меня с будущим министром печати РФ Полтораниным, его будущим заместителем Федотовым и тоже будущим главным редактором «Российской газеты» Кучером. Как минимум однажды впоследствии это сослужило добрую службу и подтвердило тот факт, что связи могут быть полезными.
Впрочем, роль прессы именно как четвёртой власти тогда осознавалась даже теми, кто её упускал. Первым руководителем вновь образованного Союза журналистов России избрали Новикова, но его сильно сковывала в движениях прежняя карьера партийного функционера. И тогда среди членов федеративного Совета созрел заговор, активным участником которого стал и я, а в итоге последовало смещение Новикова и избрание нового руководителя. На этом фоне тогдашний первый секретарь ЦК КПРФ Полозков пригласил на встречу к себе тех членов федеративного Совета, кто пожелал прийти. Отказать себе в такой возможности я не мог, а видя всю его нерешительность в ходе нашего вечернего разговора, задал прямой вопрос: если партия не в силах больше контролировать ситуацию в стране, то не лучше ли отдать власть в руки патриотически настроенных военных на переходное время? Он даже переспросил: «каких военных?» на что я ответил «патриотически настроенных». Его откровенное замешательство и дальнейшие рассуждения ни о чём и легли в основу моей статьи, написанной в купе на обратном пути и которую опубликовала областная молодёжная газета в качестве повода для полемики. А ещё я отталкивался от факта. Тогдашние сессии Верховного Совета РСФСР, как, впрочем, и СССР, проходили настолько бурно, что при обсуждении какого-то вопроса возникла давка прямо у трибуны, но тут подошли несколько военных из числа депутатов и «петухов» быстро развели в разные стороны.
На ту же пору идеологи горбачёвской перестройки породили что-то вроде политических клубов, как потом станет очевидным для того, чтобы расшатывать систему не просто изнутри, а создав противовес среди партийного актива, ведущий к расколу, имея ввиду две платформы в КПСС: марксистскую и демократическую. Выглядело вполне естественным, что я оказался в сторонниках последней и с завидной регулярностью ездил в Москву. Собрания Демплатформы проходили в весьма своеобразной обстановке: в вестибюле гостиницы «Россия», от которой до Кремля буквально шаг шагнуть и где на подходе к ней на бывших газонах и клумбах очень быстро, но уже прочно обосновался палаточной лагерь, и кто там воистину беженец, а кто движущая сила подводных процессов, по внешнему виду обитателей подчас было трудно догадаться. Или, наоборот, не трудно. Всякий раз, проходя мимо, не покидала мысль, что, будучи по форме палаточным, этот лагерь, основной контингент которого составляли выходцы из республик Средней Азии и Северного Кавказа, уж очень основательно устроен, хорошо экипирован и чётко организован. Сами собрания и впрямь выглядели весьма и весьма демократично, ведь право голоса имел любой участник, микрофон, а, точнее, площадка лестницы на второй этаж, служившая трибуной, доступна каждому. Нравы на этих регулярных сходках царили свободные и я сошёлся на короткой ноге с людьми, чьи фамилии не сходили тогда с экранов и с газетных полос.
Столица страны той поры вообще выглядела совсем не по столичному. В подземных переходах и у станций метров чересчур назойливые попрошайки, всюду прямо с земли торговля с рук, где продавалось всё, начиная от продуктов питания без всякого холодильного оборудования, дешёвого турецкого ширпотреба, до орденов и медалей СССР даже с чистыми бланками удостоверений к ним. А ещё на каждом углу киоски звукозаписи, откуда в массы назойливо лилась либо откровенная попса, резко пошедшая в гору, либо тоже откровенный блатняк.
Наверное, не без влияния поездок регулярных в Москву, я, как секретарь местной организации Союза журналистов СССР, а ещё и недавно избранный секретарём партийной организации редакции и типографии, затеял процесс смены названия районной газеты, называвшейся «Заря коммунизма». В райкоме партии эту идею, не сказать, что приняли в штыки, но отнеслись явно настороженно. И мы пошли на типичный для перестроечного времени ход: попросили читателей высказаться на сей счёт, получив массу откликов. Конечно, такая идея пришлась по душе не всем, но абсолютное большинство было за переименование, и газета с первого января следующего года вышла уже под новой шапкой как «Наша жизнь». 
И тут как раз подоспели первые альтернативные выборы нового состава народных депутатов Псковского областного Совета. Первое сообщение о том, что мою кандидатуру выдвинули на собрании в одном из трудовых коллективов, явилось неожиданным для меня, но оно словно разбудило инициативу людей. И последовали новые собрания в мою поддержку. Пришла пора всерьёз задуматься.
***
Это было какое-то странное время. По нашему округу по выборам в областной Совет в итоге зарегистрировались четыре кандидата. Все четверо – члены КПСС, но райком партии на своём пленуме официально поддержал только одного – Геннадия Никитина, машиниста экскаватора из ПМК-43. Нет смысла говорить о том, что он был хорошим знатоком своего дела, но время уже требовало чего-то иного, чего-то большего, чем просто высокие показатели в работе. Что и подтвердили итоги выборов, если судить по депутатам, избранным от райцентров, от Великих Лук, а особенно от Пскова. Наверное, смешно ставить вопрос о том, чем не подходили райкому партии трое других кандидатов: партийные органы просто ещё работали по старой схеме. Хотя, наверное, в такой ситуации поистине соломоновым решением было бы не оказывать предпочтение кому-то одному и согласиться в конечном итоге с выбором избирателей.
Но это было и, в хорошем смысле слова, сумасшедшее время. Мы ничего толком, а уж тем более практически, не смыслили в избирательных технологиях, но что-то делать всё равно нужно. Сам собою встал вопрос о доверенном лице. И также сама собою пришла на ум единственная на тот момент кандидатура, которая хоть как-то соприкасалась с публичной деятельностью и обладала необходимым для этого характером. Елену Крылову я знал по работе в комсомоле. Она, будучи секретарём школьной комсомольской организации и членом бюро райкома, никогда не приходила на заседания просто отметиться – у неё всегда имелась своя позиция и, подчас, принципиальная. Правда, оставалась одна незадача: Елена была на последнем сроке беременности, однако к моей радости и к удивлению многих, дала своё согласие. И мы окунулись в совершенно новую для себя нервотрёпку. Однако результат не замедлил сказаться: во второй тур вышли двое – Геннадий и я.
А дальше началось самое интересное. Первого секретаря райкома партии Воробьева вызвали в обком, и задачу перед ним обозначили предельно чётко: делайте что хотите, но Самуйлов не должен быть избран. И они «делали, что хотели». В числе прочего оказались и откровенные дикости, вроде того, что Елену, а она стояла на партийном учете в райкомовской первичке, решили проработать на партийном собрании, чуть ли не поставив вопрос о персональном деле с формулировкой: как это она посмела пойти доверенным лицом не к тому кандидату.
Мы были реалистами при всём том и сознавали неравенство сил райкома и наших, но есть ещё и другие силы, нам подчас неведомые, а им подвластно куда как больше, чем кто-то наивно полагает. В ночь после второго тура мне позвонила председатель территориальной избирательной комиссии Маркова и поздравила с победой. Перевес был минимальным, семь голосов, а пойти на фальсификацию итогов райком всё-таки не решился.
Правда, как показали дальнейшие события, и сдаваться так легко и просто обком партии тоже не собирался и решил довести задуманное до конца. Спустя какое-то время после выборов коллектив редакции пригласили на плановый профосмотр в районную поликлинику. Всё бы ничего, но по его итогам я получил направление в областной противотуберкулёзный диспансер из-за якобы обнаруженных у меня проблем с лёгкими. Здоровье важнее всего, и я поехал. Там меня словно ждали и буквально настояли на госпитализации, но она продлилась очень недолго. Быстро оценив ситуацию, условия, контингент, контакты и возможные последствия, через несколько дней я со скандалом ушёл из диспансера, согласившись пить дома таблетки и приехать через месяц на контрольный снимок. По приезде мне пришлось выслушать то, что явно не радовало: дескать, лечение лекарствами желаемого результата не дало, всё настолько серьёзно, что надо готовиться к операции. В таком-то состоянии я и встретился в Пскове, на первый взгляд, совершенно случайно с главным врачом областной больницы Антоновым, уже ставшим депутатом Верховного Совета РСФСР. Мы хоть не долго и не так давно, но были знакомы: он давал мне интервью, и оно очень понравилось ему. После это пару раз пили чай у него в кабинете и просто разговаривали о жизни, о текущей ситуации в стране. Виктор Васильевич сразу взял меня в оборот:
- А ты что это ходишь, как в воду опущенный?
- Да у меня сейчас, как в известной сказке: была у зайца избушка лубяная, а у лисы – ледяная…, а теперь, похоже, обе избушки мои. - И выдал ему всё, что на самом деле беспокоило не на шутку. Но тут же услышал в ответ:
- Погоди, погоди. Я, конечно, хирург, но никаких признаков туберкулёза, тем более в такой стадии, у тебя не вижу. Давай-ка для начала сделаем снимок в совершенно сторонней организации, в Москве, ещё и потому что, если диагноз и впрямь подтвердится, то и операцию нужно делать там, а не здесь. У тебя же бесплатный депутатский проезд, так что сразу после моего звонка отправляйся в столицу.
Надо ли говорить с каким чувством я ехал в Москву, а уж как тянулось время ожидания в коридоре. Вышедший врач начал со странного для меня вопроса:
- Молодой человек, а что вы на себя наговариваете? У вас чистые лёгкие и, по крайней мере, в этом отношении вы совершенно здоровы.
Поборов все свои чувства и поблагодарив, я спросил:
- Доктор, а можно я покажу этот снимок докторам, что уже приговорили меня?
- Да, конечно, мы за свою работу отвечаем.
В свой последний поход в диспансер я чувствовал себя хозяином положения и мне было неловко видеть опущенные глаза лечащего врача и её какие-то нелепые сомнения в качестве снимка. А как я благодарил Бога за то, что, жалея меня, Он устроил эту «случайную» встречу с Антоновым! Тем более что, от московских знакомых я теперь знал, что могло произойти: партийная история хранит в своей памяти не единственный случай, когда во время операций возникали непредвиденные осложнения.
Вот только, если перейти к обобщению, в итоге эта партия в лице своих руководителей просмотрела свой собственный диагноз, и даже сойти с исторической сцены не смогла по-людски.  После того, что назовут «путчем», коллега-депутат из ГТРК «Псков» отдал мне на память мою учётную карточку члена КПСС, которую горком вместе с массой других документов пытался похоронить на городской свалке, а кострище на месте сожжённых личных дел членов партии в Красногородском районе я видел собственными глазами.   
***
Областной Совет той поры являлся маленькой копией съезда народных депутатов: сессии, которые иногда растягивались на два дня, свободный микрофон в зале, депутатские группы и одиночки, вроде меня. И после каждой сессии, как и обещал, я публиковал в районной газете свои, отличные от официальных, отчёты, и тексты наиболее значимых своих выступлений. Были среди этого и курьёзы. На нескольких сессиях я ставил один и тот же вопрос: когда достанет здравого смысла сбить со стены за спиною президиума ленинскую фразу «вперёд, к победе коммунизма!». И решение наконец последовало: приехав на очередную сессию, депутаты увидели, что надпись останется на своём месте, но задрапированная тканью. Правда, так и осталось непонятным при этом: то ли её сочли неким памятником декоративного искусства, то ли всё ещё всерьёз надеялись, что придёт такая пора, когда можно будет кому-то великому и ужасному сказать: смотри, а мы сохранили её, несмотря ни на что!
Хотя активность и здесь служила на пользу. Спустя недолгое время меня избрали заместителем председателя комиссии по науке, образованию и культуре. Погрузившись глубже в повседневную работу комиссии, особенно в вопросы финансирования, счёл своим долгом проявить инициативу, хотя это был не мой округ. На стыке нашего границ района и соседних: Островского и Красногородского, в живописном, но глухом месте с пятнадцатого века стоял совершенно уникальный храм крестово-купольной конструкции. Достаточно сказать, что в истории русского искусства Игоря Грабаря, изданной в начале 20-го века, описаны только два: наш и в городе Гдове, но последний был разрушен в годы войны. Соответственно наша церковь Рождества Христова осталась единственным памятником уникального псковского зодчества той поры. По счастью, я нашёл поддержку в областном управлении культуры и, как только появилась такая возможность, выделили средства на ремонт храма в деревне Пустое Воскресенье.
Сама собою сложилась и дальнейшая карьера. Выборы прошли в марте, а уже летом я получил приглашение перейти в «Псковскую правду» в качестве собственного корреспондента по четырём районам области. Это был тот случай, о котором любой из районщиков мог только мечтать: нет нужды ежедневно ходить на работу, а еженедельные командировки совсем не в тягость. А сочетание с депутатством расширяло источники получения информации и наиболее резонансным стало расследование о злоупотреблениях с чеками «Урожай-90». По результатам серии статей были приняты меры пожарного характера и последовали отставки, в том числе среди ответственных работников обкома КПСС. И скоро сами работницы первой приёмной по секрету рассказали мне об указании руководства – все мои статьи, отметив красным карандашом, тут же класть на стол первому секретарю обкома партии.
Мне здорово помогало то, что в каждом районе я с первых дней работы стал искать и находить своего рода опорные точки, кроме получения информации от бывших коллег по районкам. В Палкино я стал частым гостем в кабинете управляющей делами Администрации района, в Красногородске обычно сумерничал в доме главного врача санэпидстанции, в Острове судьба привела меня в кабинет начальника юридического отдела администрации района. С последней вообще связана отдельная история, поскольку её грамотные профессиональные советы очень часто выручали меня в будущем.
А потом наступил день, о котором и сейчас у многих людей нет единого мнения, а какое-то время это являлось чуть ли не лакмусовой бумажкой, когда то ли в шутку, а то ли всерьёз могли в лоб спросить: «а где ты был 19 августа 1991 года?». Мне нравилось отвечать: косил сено в деревне у родителей. О событиях в Москве узнал от всё той же Марковой, когда на просёлке у родительского дома остановилась исполкомовская «Волга» с известием, что надо срочно ехать в Псков на внеочередную сессию.
Только улеглась трёхдневная суматоха, и я вернулся домой, как раздался срочный звонок из редакции. В стране начался «разбор полётов», и он коснулся в том числе тех газет, где соучредителями выступали партийные органы, где печатались материалы ГКЧП, и на этой основе встал вопрос о закрытии ряда газет. Такая реальная угроза нависла и над «Псковской правдой», и тут мои коллеги вспомнили о моих московских связях. Тем же вечером мы с заместителем редактора выехали в Москву, а утром прямо с поезда отправились в министерство ожидать Полторанина. Первым в то утро приехал его заместитель Федотов, мы поздоровались, я представил ему заместителя главного редактора Васильева, а заодно коротко сказал о цели приезда.
- Вам не надо дожидаться Михаила Юрьевича, идёмте со мною. Всё равно именно я занимаюсь этим вопросом.
Уже в кабинете Федотов подробно расспросил Васильева о том, как развивались события на протяжении трёх августовских дней, а потом обратился ко мне:
- Теперь мне важно услышать твоё мнение. Как ты понимаешь в этой папке у меня другая информация. Ты подтверждаешь, что инициатива публикаций не исходила от редакции, и они сделаны под прямым давлением обкома партии?
- Да, Михаил Александрович. Я даже знаю от кого она исходит. Это мои коллеги по областному Совету. Но в данном случае они ошибаются, полагаю, под влиянием всей ситуации. Так что мне легко, глядя прямо Вам в глаза, подтвердить то, что Вы только что слышали, поскольку именно так и обстояло дело.
- Хорошо. Одна папка в сторону, и вы успели вовремя – приказ мог подписать уже сегодня. Газета остаётся, успокойте коллектив.
***
Гроза над редакцией не разразилась, но зато над всей областью собирался целый грозовой фронт: начиналось безвременье. Первым главой Администрации области совершенно неожиданно чуть ли не для всех был назначен Добряков, а дальше возникновение новых прибалтийских государств, превращение административной границы с ними в государственную и отсутствие её как таковой, соблазн и неспособность перед ним устоять сделали своё дело: меньше чем через год на руководителя области и его первого зама завели уголовное дело, за которым последовало отстранение Добрякова от должности. Центр развития дальнейших событий переместился в областной Совет.
Администрация Президента готовила свои предложения, а значительная часть депутатов начала активную работу с целью выдвинуть на этот пост Виталия Пушкарёва, занимавшего до августа 1991 года должность председателя облисполкома. Нет нужды говорить о том, что это уважаемый человек и руководитель с большой буквы, но лично мне, по-прежнему часто бывавшему в Москве, было совершенно очевидно: если ему первоначально не предложили занять эту должность, второго шанса со стороны Кремля дано не будет. Тем более, что сейчас претенденту на значимую должность, как в той детской повести Валентина Катаева, нужно-то было всего лишь «понравиться капитану Енакиеву», и речь в данном контексте шла не совсем о Ельцине: кадровыми вопросами на Старой площади, где теперь располагалась в бывших зданиях ЦК Администрация Президента, ведали такие необычные люди, которых раньше сюда просто-напросто дальше порога не пустили.
 И на сессию Администрация Президента вышла с кандидатурой Владислава Туманова, юриста по образованию, депутата областного Совета, к тому времени занимавшего должность первого заместителя главы администрации Пскова Прокофьева, а до этого работавшего на одном из псковских заводов. Кандидатура эта, на первый взгляд, не подходила ни под старые критерии, ни под новые веяния. И это было в данном случае принципиальное решение: старым кадрам доверия не было, новый выдвиженец себя не оправдал, скорее, даже запятнал, а значит нужен компромисс.  Было горячо в те дни и в кулуарах, и на самой сессии, но большинством голосов назначение Туманова одобрили.
И сразу можно перекинуть мостик в родной район. Стало совершенно очевидным, что дни работы в своей должности главы администрации Пыталовского района Антонова сочтены – уж слишком очевидным было пусть косвенное, но участие в том, что происходило в те дни с контрабандой на границе. И совершенно безотносительно к тому, кто придёт на смену, положение дел в целом в районе складывалось таково, что собственная районная газета характеризовало его, как глубокий кризис.
В конце октября после очередной сессии меня попросили зайти к представителю Президента в Псковской области Хритоненкову. После обычных в таких случаях вопросов о положении дел в районе, разговор перешёл к главному: надо возглавить район, в сложившейся ситуации моя кандидатура рассматривается, как самая подходящая. Не могу сказать, что это предложение на фоне происходивших событий выглядело заманчиво, но врождённое чувство долга говорило в пользу этого. Однако я попросил время для семейного совета, такие решения в одиночку не принимаются.
Сказать, что жена Татьяна осталась не в восторге от сделанного предложения, значит не сказать ничего. Не то, чтобы она как-то по-иному понимала чувство долга, она очень хорошо осознавала во что в итоге не только я, но и мы ввязываемся. Мы тогда после многих лет прививаемого нам атеизма возвращались в лоно православной церкви и у нас появился свой духовник – настоятель храма в Коровске отец Геннадий, и супруга решила, что это последний шанс: поедем к нему, как он скажет, так тому и быть. Реакция священника стала для нее полной неожиданностью.
- Конечно, Евгению надо соглашаться. У нас у многих сложилось какое-то превратное впечатление, что власть – это место для нечистых на руку людей. Наоборот, если там будет как можно больше людей порядочных, тем лучше будет всем остальным. И потом церковь всегда благословляла служение Отечеству.
Сарафанное радио – великое изобретение человечества. Как только мы начали замечать в своём городке то завистливые, а то заискивающие взгляды, стало ясно: кто-то в администрации области под «большим секретом» шепнул кому-то из районной администрации, кого прочат на должность главы администрации района. Впрочем, это уже ничего не меняло, а область и меня беспокоило другое. Хотя я не был новым человеком для района, хотелось запастись максимальной поддержкой со стороны депутатов районного Совета. Буквально накануне сессии я позвонил Антонову, и мы встретились с ним у него дома. Ходить вокруг да около не имело никакого смысла, и я попросил его поговорить с теми из депутатов, кого можно считать фигурами влияния.
- Понимаешь, я сам сейчас уже не та «фигура влияния», как ты выразился. Я – сбитый лётчик. Но я всё понимаю: времена меняются, хочется этого кому-то или нет, а идти на конфликт с областью району нет никакого смысла. Категорически ничего не обещаю, но, что смогу – сделаю. И раз уж мы встретились: ГДРСП строит дома и один из них, как ты в курсе, наверное, для меня…
- Вячеслав Алексеевич, я же не с Луны свалился: всё в силе останется, при условии, что квартира, как и обещано, отойдёт военкомату.
В итоге сессия прошла пусть и несколько настороженно, но спокойно, а результат голосования был более чем утешительным: моя кандидатура набрала больше двух третей голосов. А это, если и не поддержка в прямом смысле, то очень хороший аванс.
Проводив гостей из области, я впервые переступил порог теперь уже своего кабинета, посидел за рабочим столом, мысленно представил первую планёрку в понедельник, который не заставил себя ждать.
Хотя на планёрке звучали обычные доклады о проблемах, о сделанном за неделю, и задачах на начавшуюся, было совершенно очевидно, что практически каждый из сидящих вдоль стены и за столом совещаний ставит в душе главный для себя вопрос: он останется работать дальше или нет.
Впрочем, рубить с плеча я вовсе не собирался, хорошо зная большинство из моих земляков, но отставки предполагались. И начались они прямо с приемной, где сидела женщина, добросовестно переносившая всё этажом выше, председателю районного Совета Андрееву. Об этом в администрации знали, но моего предшественника это по каким-то причинам не смущало. Иного варианта, наверное, ожидать и не стоило: моим помощником стала Крылова.
А по большому счёту кадровые решения были важны, но чуть ли не второстепенны: наследство, полученное мною, оставляло желать лучшего, мягко говоря. В половине города были стабильные перебои с водой, микрорайон улицы Белорусской сидел без света, запасы мазута и угля едва дотягивали до нового года, а двумя неделями раньше трагически, скорее нелепо, погиб первый заместитель главы администрации. А неожиданность ждала меня в первый же день работы: ещё накануне сессии со многими из близких знакомых я проговаривал перспективы сотрудничества уже в новом качестве, и вот теперь, словно сговорившись, все они под разными предлогами, но как один отказывались от моего предложения встать рядом и взять на свои плечи груз забот. Причины, как правило, были такими надуманными, что передавать их нет смысла. Ну что же, надо было учиться держать удар, в том числе и сделанный в спину.