О мужественности

Поводом для высказывания послужил выход на экраны (какие – не важно) фильма Шона Бейкера «Анора», обладателя Золотой Пальмовой ветви Каннского фестиваля этого года.
Поскольку, по Ролану Барту, любое хорошее художественное произведение открыто бесконечному числу интерпретаций, позволим себе еще одну.
Субъектом сюжета, который по определению представляет перемещение из пункта А в пункт Б, является женская субстанция самой Жизни, что со своего библейского начала синонимична имени первой на Земле женщины.
На протяжении фильма воплощаемая Эни/Анорой (Майки Мэдисон) женская земная Жизнь дрейфует от края ангажированности одной мужественностью к краю взаимности с мужественностью, прямо противоположной первой.
Показанная в образе баловня судьбы сына олигарха Ивана (Марк Эйдельштейн) одна из мужественностей в паре с американкой Эни, специализирующейся на производстве сексуальных радостей, дедуцирует из своего разнузданнейшего произвола сказочно богатое, райски беспечное, мегаломанически яркое проживание жизни.
Изобильно фонтанируя самыми мажорными эмоциями (обеспеченных фонтанированием нефти принадлежащих отцу-олигарху русских скважин), такая мужественность безответственно движима самоуверенным расчетом на возможность проституирования жизни в спекулятивном качестве неисчерпаемого ресурса. В конечном итоге проституирование жизни это её колонизация, превращающая бытие в подотчетный субъекту предикат.
Но, по счастью, у проституирования жизни и мира есть предел. В фильме этот предел ставится явлением родителей Ивана, которые со смехотворной молниеносностью урезонивают бесшабашный раж отпрыска, оскандалившегося женитьбой на «эскортнице». Его как нашкодившего котенка тыкают в «лоток» реальности, в которой сыну олигарха, как тому королю из песни Пугачевой не дано жениться по любви.
Сказочно фасцинирующий блеск индуцированного незаработанным богатством иллюзорного счастья стремительно облетает, являя глубинную нищету несамостоятельности инфантильного мальца, скоро и легко принимающего неотвратимость немедленного расторжения брака.
И напрасно бедная Эни, успевшая обжить вымечтанное за несколько дней своё счастливое будущее, из всех сил старается вдохновить своего еще мужа Ивана на осознание ответственности за былые любовные обетования. Для него прерогатива нести ответственность за свою жизнь принадлежит исключительно родителям, а ему остается лишь оправдать всё приключившееся с ними обоими тем, что это было «прикольно».
Отрефлексировав, наконец, что из себя такое представляет Иван, в точке «золотого сечения» всего киноповествования Эни с не знающей удержу страстью выдыхает: «А вот теперь я рада, что развожусь с таким безвольным ничтожеством!».         
С самого начала перипетии творящейся с Эни трагедии внимательно наблюдает русский паренёк Игорь (Юра Борисов), входящий наряду с двумя армянами в нанятую олигархом команду по изволению ситуации из устроенной Иваном «жопы».
Драматичные отношения Игоря и Эни завязываются ситуацией, в которой женщину, разъяренную вторжением чужаков в наполненный любовным счастьем дом, приходится удерживать крепким объятием, которое старается при этом быть максимально ненасильственным.
Собственно, это удерживающее объятие оказывается ключевой характеристикой отношения Игоря к Эни. Вынужденный сопровождать женщину, непрерывно беснующуюся в лицезрении испаряющегося на глазах личного счастья, мужчина покорно сносит незаслуженное унижение и оскорбления с её стороны. (А беснуется Майки Мэдисон на всю катушку – под стать своему же персонажу подручной Чарли Мэнсона Сьюзан Аткинс в «Однажды… в Голливуде»).
На всём протяжении с сочувствием вглядываясь в глаза-окна истерзанной души Эни, окружая её заботой, то подавая ей воду, то укрывая одеялом, Игорь демонстрирует мужественность, которую можно назвать катехонической, «удерживающей».
Катехоническая мужественность купирует перехлесты проституированной былым произволом Жизни, тем, что, заключая её в крепкое объятие мужского Духа, преодолевает смертоносную безобразность и придает ей пределы прекрасного женского Образа.