Сценарий Лилия Белая. 10 серия. Сцены 8-17

          СЦЕНА 8. (Павильонная съемка – Соловецкие острова), продолжение сцены 6.
          Январь 1942 г. Ночь.  Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).
          На полу казармы лежит Петр, весь в крови. Вокруг него сгрудились несколько заключенных. Герман ожесточённо стучит в дверь.

ГЕРМАН (сорвавшимся голосом). Эй, сюда. Скорее! Скорее!
Открывается окошко. Оттуда доносится грубый окрик.
- Чево орешь среди ночи? В карцере давно не был?
ГЕРМАН (в окошко). У нас тут раненый. Санитаров - с носилками!  Скорее…
ОХРАННИК. Разбежался. Ниче. До утра потерпит.
ГЕРМАН. Ножевое. В сердце. Вы что не слышите?! Он до утра не доживет…
ОХРАННИК (ворчливо). Ладно. Щас кого-нить позову. Если добудиться сумею… А если сдохнет – не велика беда. Урки поганые … Чтоб вы друг друга тут всех поубивали… Меньше хлопот… и харчей казенных. (Захлопывает окошко).

     СЦЕНА 9. (Павильонная съемка – село Сорокино), продолжение сцены 7.
        Январь 1942 г. Поздний вечер.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных.
       Наталья дрожащими руками распечатывает конверт-треугольник и пробегает глазами письмо. Степановна и Полина смотрят на Наталью в ожидании.

ПОЛИНА (нетерпеливо). Ну? Что там, что?
НАТАЛЬЯ. Пишет - под Москвой они. С Антошкой в одном взводе.
ПОЛИНА. Слава Богу!
НАТАЛЬЯ (читает). «А немецкие танки наседают – обстреливают так, что головы не поднять… Пытаются прорвать нашу оборону. Убитых и раненых не счесть…»
ПОЛИНА (сама с собой). Кровь. Море крови… Как матушка говорила…
НАТАЛЬЯ (продолжает читать). «Сашку Найденова вчера в медсанбат увезли.  Молим Бога, что б жив остался.

       Степановна ахает и поднимает руки к верху.

СТЕПАНОВНА. Господи, господи… Спаси и помилуй наших ребятушек. (Крестится). Может, ошибка… Ошибка это…
НАТАЛЬЯ (продолжает читать дрожащим голосом). «Но Москву - не сдадим! Все по-погибнем – а не сдадим… Н-нельзя… Н-нельзя…». Тут дальше размыто… Не разобрать… А… вот… «П-прости…, п-прости за все…, если…
1 декабря 1941 года».
Первое декабря…сорок первого… Господи… Первое декабря…

        СЦЕНА 10. (Натурная съемка – оборона под Москвой).
                ТИТР – МЕСЯЦ НАЗАД.
          Декабрь 1941г. Ночь.  Слышится непрекращающийся грохот орудий-приближающихся танков.
          В окопе сидят Тихон и Антон. Отстреливаются из пулеметов.
 
ТИХОН. Антон, Антон. Голову - ниже, ниже. Отстрелялся - и сразу - на дно. Не высовывайся.
АНТОН. Да, знаю я, знаю… Только им наша стрельба, как слону – дробина… Я его, гада, сейчас поближе подпущу и гранатой.
ТИХОН. Стой? Куда?

       Антон подползает близко к танку, бросает гранату и взрывает танк. Ползет обратно.

АНТОН (падая в окоп). Подбил! Подбил!  Во как горит! О, побежали… Побежали, гады. Стреляй, дядь Тихон!  Стреляй!

ТИХОН. Щас… Щас… Щас я вас всех… УРРА! (Расстреливает всю пулеметную обойму и убивает всех немцев, бегущих к окопу).

     СЦЕНА 11. (Павильонная съемка – село Сорокино), продолжение сцены 9.
       Январь 1942 г. Поздний вечер.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных.
       Наталья плачет, прижимая письмо к груди. Степановна и Полина пытаются ее утешить.
НАТАЛЬЯ (причитает). Господи… Первое декабря… А уже январь 42-го заканчивается…
ПОЛИНА.  Ну и что… Ты же знаешь, как письма с фронта идут… Главное – живой, и Антошка с ним.
СТЕПАНОВНА. Ну что ты, милая, не плачь. Не плачь. Живой ведь. И то слава Богу…
ПОЛИНА. А Петя мой? Про Петю хоть есть что?
НАТАЛЬЯ (вытирая слезы ладонью). Ой, прости, сестренка. Есть приписка, вот, на обороте.  (Переворачивает письмо и читает). Передай Полинке, что к Крышкину попасть на прием не смог. Видел его издали - перед отправкой нашего эшелона на фронт. Но была такая кутерьма, что ни подойти, ни докричаться не смог. Оттеснили. Верю, что Петька жив. А как же иначе. Привет ей и Ульянке от нас с Антошкой. Поцелуй обеих сестричек и всю нашу детвору за меня. Будем жить!
ПОЛИНА (с тоской). Нет его - ни среди мертвых, ни среди живых… Я чувствую… (Обхватывает голову руками).
СТЕПАНОВНА. Да вы что, Полина Алексевна. Как же без веры-то? Пока известия о смерти нет, надо верить, голубушка. А вот Ефросинье Найденовой не позавидуешь…

          СЦЕНА 12. (Павильонная съемка – Соловецкие острова), продолжение сцены 8.
          Январь 1942 г. Ночь.  Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).
          На полу казармы лежит Петр, весь в крови. Герман стоит на коленях и хриплым голосом читает молитву, беспрестанно покашливая.  Вокруг него сгрудились несколько заключенных-политических. Один из заключенных трясет Германа за плечо.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Да ему уж не поможешь, Герман. Встань с колен. Видно, судьба у парня такая…
ГЕРМАН (кашляя). Помочь – не поможешь, но зато душа его в рай попадет… Жаль, так и не успели толком познакомиться… О жене и детях не смог узнать…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Иди, ложись. А то сам до утра не дотянешь. Туберкулез – дело не шуточное. А ты на холодном полу…

    Из угла доносится злобный голос уголовника:

- Хорош бубнить, беркулезный. Пока я тебя тоже на перо не поставил. Кровью харкать будешь… Зато вместе со своим дружком в рай попадешь. (Дико хохочет).
  Внезапно открывается дверь. Входят двое охранников в форме НКВД и двое санитаров с носилками.

1-й ОХРАННИК. Всем по местам! Живо! Мороз, тебя это тоже касается. Что тут у вас?
ГОЛОС УГОЛОВНИКА. А Хриплый, Мороз то есть, дружка в новеньком признал. Бабу общую когда-то не поделили. Вот и прирезал. Вон и ножичек его в крови валяется. А с виду-то с виду тихий и антилегентный.  Теперь вот грехи стоит… замаливает.
     2-й охранник подходит к Петру, пинает его ногой.
2-й ОХРАННИК. Похоже, мертвяк. Куда его – в морг?
1-й ОХРАННИК. Не, давай, в санчасть сначала. Может, оклемается еще. (Кивает санитарам). – Несите.

Санитары кладут Петра на носилки и уносят.

2-й ОХРАННИК (кивая на Германа). А с этим что делать?
1-й ОХРАННИК. Давай пока - в изолятор. Разберемся. (Поднимая нож). А ведь это твоя заточка…, Бастрыкин.

        СЦЕНА 13. (Павильонная съемка – село Сорокино), продолжение сцены 11.
        Январь 1942 г. Поздний вечер.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных.
ПОЛИНА (Степановне, отчаянно жестикулируя и размахивая руками). Что?! Что ты сказала?! Повтори! Да я каждый день за Петрушу моего молюсь! Не ожидала от тебя, теть Зина.
СТЕПАНОВНА. Да я верю, верю…, Полина Алексевна…  Уж извините, если я, дура полуграмотная, вас чем обидела. На селе-то про вас невесть что болтают… (Прикусывает язык).
ПОЛИНА. Ну-ну…, договаривай…
СТЕПАНОВНА. (шепотом, пугливо озираясь).  Будто вы - внучка той самой ведьмы, что на болоте когда-то проживала.  А еще будто колдуете по ночам… И ворон у вас говорящий, что из леса привезли…, с тех пор и проживает. Жуть… Вы мне честно скажите – правда это, аль нет.
НАТАЛЬЯ. Ох, теть Зин, теть Зин... Ну что с тобой, поделаешь…?  Полинушка наша – и в правду внучка. Внучка Марфы. Но не колдуньи, а знахарки… Доброй знахарки, ведуньи.
СТЕПАНОВНА. А-а-а… Поняла. Доброй, значит…
НАТАЛЬЯ. Да. Помнишь, какой я была – калекой низкорослой? Так Марфушка меня вылечила, травами целебными отпоила. А перед смертью Поленьку мне завещала беречь, как дите родное… И стала она мне сестрицей названой.
СТЕПАНОВНА. А-а-а… Сестрицей, значит… А ворон? Сама-то его не видала… А люди грят, по ночам каркает и клюется. Страсть как…
ПОЛИНА. Да он только злых... Птица…, а душу черную - за версту чует. Кирюшка, покажись.
        Из спальни вылетает ворон.
КИРК. Прривет! Прривет!
СТЕПАНОВНА. Ох ты, господи… (Крестится).
КИРК. Старрушка! Добррая!
СТЕПАНОВНА. Ишь ты… И впрямь - умный…  Ну…, спасибо, хозяюшки, за хлеб-соль. Засиделась тут у вас. Ночь-полночь. Мне ж к Ефросинье Найденовой еще.  А ноги не йдут… Похоронка ей пришла…

  СЦЕНА 14. (Павильонная съемка – Соловецкие острова).
          Январь 1942 г. Продолжение ночи.  Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Изолятор.
             В одиночной камере на нарах сидит Герман. Дверь открывается. Входит Охранник.

ОХРАННИК. Мороз, на выход!
ГЕРМАН. Опять в казарму?
ОХРАННИК. Разбежался… Чтоб обратно вернуться – еще заслужить нужно. Да и прирежут тебя там… свои же…, чтоб в другой раз неповадно было заточкой «баловаться». Рожа уголовная…
ГЕРМАН. Вы же знаете, что это - не я.
ОХРАННИК. Разговорчики! Я - не я, и лошадь не моя… На выход!
ГЕРМАН. Меня расстреляют?
ОХРАННИК. Жалко пулю на тебя тратить. В штрафбат – Родине послужишь!
Охранник застегивает наручники и выводит Германа из камеры.

СЦЕНА 15. (Натурная съемка – Соловецкие острова), продолжение сцены 14.
          Январь 1942 г. Продолжение ночи. Территория Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН). Вдалеке, в предрассветной дымке, виднеется Соловецкий монастырь.

             Охранник ведет Германа к машине, где уже сидят несколько заключенных.  Герман останавливается.

ОХРАННИК. Чего встал? Иди. Вперед. (Толкает Германа в спину автоматом). Или боишься своих дружков?
ГЕРМАН. Снимите наручники. Помолиться хочу.
ОХРАННИК. Не положено.
ГЕРМАН. Ну будь человеком! Я ж никуда не убегу…
ОХРАННИК. От смерти не убежишь…
ГЕРМАН. Ну сердце…, душа… у вас есть?
ОХРАННИК. Ладно, черт с тобой, святоша… Даю – ровно 10 секунд. (Снимает с Германа наручники).
ГЕРМАН (поворачиваясь лицом к монастырю и вздевая руки). Господи, благослови на правое дело! (Крестится).

СЦЕНА 16. (Павильонная съемка – село Сорокино), продолжение сцены 13.
        Январь 1942 г. Продолжение ночи.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных.
НАТАЛЬЯ (в возбуждении). Теть Зин… Да как же это…Как? Ведь Тиша пишет – ранили Сашу…
СТЕПАНОВНА. Вот и я думаю – может, ошибка … Ноги никак к Найденовым не идут… Словно заколдовали.
ПОЛИНА. Кто знает… Письмо-то месячной давности…

В комнату входят Ульяна и Ядвига…

ПОЛИНА. Что-то вы сегодня особенно рано, барышни. Совсем решили спать не ложиться? Пора уж обратно на ферму идти.
УЛЬЯНА (с грустью). Провожали Зорюшку в последний путь. Такая тяжесть на сердце… Решили до речки пройтись морозным воздухом подышать.
ПОЛИНА. Уля, сестричка… Но ты же умная… взрослая женщина. Война ведь… Война…
УЛЬЯНА (обреченно). А потом дочка меня воспитывала…, учила – как жить дальше, чуть не до рассвета. Решила на фронт… А я…, я-то как? Вырастила на свою голову…
ЯДВИГА. Ну, мам… Мы же договорились… Ты ж - не одна.  (Заметив за столом почтальона, радостно). - Ой, теть Зин… Письмо? От Саши?! Ну наконец-то!
ПОЛИНА. (Степановне, шепотом). – Ядвиге - про похоронку ни слова. (Прячет треугольник за пазухой).
          Степановна молча кивает.
НАТАЛЬЯ. Это мне - от Тиши.
УЛЬЯНА. Слава тебе, Господи! (Крестится).
ЯДВИГА. Поздравляю, теть Наташа. (Со слезами). А мне? А как же мне?
СТЕПАНОВНА. (вставая из-за стола). А тебе еще пишут…, милая. Жди. Ну…, так пошла я… Хорошо тут у вас, но пора и честь знать. Надо еще к Най… (Прикусывает язык).
ПОЛИНА (толкая Степановну в бок). Я провожу.
СТЕПАНОВНА. Ага. Ага. Золотое у тебя сердечко, Полина Алексевна. Мне до дому самой не дойти. Ноги, как ватные. (Себе под нос). Не иначе, как наколдовала…

      Степановна с Полиной уходят. Ядвига скорбно бредет в свою комнату.

УЛЬЯНА. Ну, что там Тиша пишет, Наташенька?
НАТАЛЬЯ. Воюет. Бьют они нещадно немца под Москвой. С Антошкой всем привет передают. В одном взводе они. Вместе с Сашей Найденовым. (В спину Ядвиге). Слышишь, Яденька?  Жив-здоров он!
ЯДВИГА (не обернувшись). А мне – ни словечка.
УЛЬЯНА. Так война, девочка моя. Война. Не до писем...

       СЦЕНА 17. (Натурная съемка – оборона под Москвой).
                ТИТР – МЕСЯЦ НАЗАД.
       Декабрь 1941г. Утро.  Предрассветная тишина.
          В окопе сидят Тихон и Антон.

ТИХОН. Кажись, затихли, сволочи. Давай перекурим, Антон, что ли.
АНТОН. Да, я не курю, ты ж знаешь…
ТИХОН. А я без курева – никак. (Достает из кармана кисет с табаком и делает самокрутку). – Ты хоть матери весточку послал?
АНТОН. Да не успел, дядь Тихон…
ТИХОН. Эх ты… Хорошо, что я догадался привет от нас обоих передать. С ума ведь там сходит…
В окопе появляется рядовой солдат из соседнего взвода.
СОЛДАТ. Товарищ младший сержант, разрешите обратиться.
ТИХОН (затягиваясь). Валяй.
СОЛДАТ. Наш взводный просил передать… К нам нового политрука прислали из тыла. С проверкой боевой готовности - перед контрнаступлением.
ТИХОН. Проверяльщиков у нас и без него тут хватает…
СОЛДАТ.  Вон он, вон он, в каске…, лично… чуть не ползком… А я дальше, ребятам по цепочке передам. (Осторожно передвигается вдоль окопа дальше).
ПОЛИТРУК (подходя к Тихону и Антону и выпрямившись во весь рост). Прохлаждаетесь, значит? А враг, между прочим, не дремлет… Слышите? Опять наседает!
АНТОН. А что человеку уж и перекурить нельзя? Да наш помвзвода – герой! сегодня ночью всех фрицев уложил…, одной очередью.
ПОЛИТРУК. Как разговариваете с начальством, рядовой! (Выставляет вперед руку с нашивкой «красная звезда с серпом и молотом» и указывает на ромб и прямоугольник с двумя квадратиками в петлице). Да я вас - под трибунал!
АНТОН (растерянно). Григорий Иванович? Вот так встреча… (Дерзко). А я думал, вы…, вы - в тылу, у супруги, Матрены Васильевны, под юбкой прячетесь…
ПОЛИТРУК (вглядываясь в перепачканное землей и сажей лицо Антона). Ах это…, это - ты, щенок! Сын врага народа, обвиненного в шпионаже! То-то я смотрю - на вашем участке проблемы…
ТИХОН. Да, какие проблемы…, товарищ командир…
ПОЛИТРУК. Ааа… Тихон Баранов. Защитничек… из Сорокино. Вместе немцев поджидаете?!  Да я этого щенка тут лично шлепну, без суда и следствия.  (Выхватывает из кобуры пистолет).
ТИХОН (вставая между Антоном и политруком). Да вы что, товарищ младший лейтенант! Рядовой Мороз вчера ночью два немецких танка…, рискуя жизнью, подбил.
ПОЛИТРУК. Так я тебе и поверил, защитничек! Отойди, взводный! Иначе вас обоих… (Дрожащими руками наводя пистолет). 
ТИХОН. Да я тебя голыми руками… придушу, крыса тыловая.
ПОЛИТРУК (прицеливаясь). Ничего - война все спишет…

Внезапно раздается рев немецкого бомбардировщика, затем взрыв. Антон, Тихон и политрук падают на дно окопа.