Алло, мы ищем героя!

Роман Сенчин «Девяностые»
Москва, 2024, 408 с.
Роман Сенчин «Десятые»
Москва, 2024, 444 с.
Роман Сенчин «Нулевые»
Москва, 2021, 508 с.

Начнем с начала. Развал Советского Союза разрушил пусть зыбкую, но все же систему. Нельзя сказать, что было все хорошо, а стало все плохо. Но все же традиции и правила существовали. Иногда совершенно бездарные, иногда –вполне обоснованные и разумные, словом, какая-то система все же лучше, чем никакой. И своеобразные лифты тоже были – ну, например, Викторию Токареву опубликовали в толстом литературном журнале – и пошла литературная карьера гору. И вот, все посыпалось – старые механизмы и институты уже не работают. Но если их не использовать, то вообще непонятно, что делать-то.
В масштабах всей огромной страны это тоже верно. Все оказались предоставлены сами себе. Бросили, как щенков, в глубокие холодные воды – вплывешь, так выплывешь, а нет….  И вот об этом времени стихийного затяжного безвременья - 90-00-10-х годах  собрал трилогию реалист Роман Сенчин.

Это три книги повестей и рассказов, написанных в те годы, и опубликованных в толстых литературных журналах. Взгляд оттуда, с теми мыслями и надеждами, пониманием советского человека. Первой вышла книга «Десятые» в 2021 году, возможно, потому, что хоть то и самое недавнее время, а все же таких глобальных катастроф уже не было. Опять же, пришли к какой-то, но системе. В начале 2024 года вышли «Нулевые» и уже этой весной – «Девяностые».
«Вошла, может, и в неправильную, но колею» - пишет Роман Сенчин по другому поводу, но тоже о жизни.
Часть повестей и рассказов уже выходили в сборниках 2022-2023 года – «У моря», «Малая жизнь», «Прогноз погоды».
Хотелось бы заметить, что «фирменная» мрачность Романа Сенчина утратила безысходность. Тексты, конечно, оптимистичными не стали, но все же появились просветы, надежда на лучшее будущее.
Этот феномен тем интереснее, что выходит довольно много книг о 90-х. И авторам довольно сложно высказывать серединное отношение: или «лихие», или «святые». А писателю-реалисту это удалось. У него нет ни про бандитов, ни про бизнесменов, ни про депутатов. Про «обычных» людей, перепуганных холодно водой перемен.
Многие критиковали существующий тогда советский строй. Считали, что лучше как угодно, да только не так. Но когда социализм рухнул, и всех засыпало обломками, растерялись. Плохо ли, хорошо ли, а был некий прожиточный минимум. Как говорится, меньше взвода не дадут, дальше Колымы не пошлют. Все решало государство, пусть несколько авторитарно. Детский сад – школа – ПТУ или институт – работа. Времени на это отводится определенное количество, хотя тут возможны варианты – вспомним второгодников или «вечных студентов». Но если ведешь себя адекватно, то ничего дурного с тобой не случится. Раньше или позже перейдешь на следующий этап. А уж если ты еще и чем-то одарен, то сможешь пристроиться лучше – подняться будто на лифте.
Михаил Веллер* о таких лифтах написал целую книгу «Приключения майора Звягина». О том, как встроиться в общество, если ты потерялся, и дальше система выведет. Это актуально, прежде всего, для подростков. Но все возможности рухнули тогда же, в 90-е. Нет идеологии, и все колеи стали неправильными. Вроде бы и свобода, да как дальше жить – непонятно. Свобода-то тоже «платная» - либо время вкладываешь, либо – деньги, либо и то, и другое.

А идеологию упразднили и возликовали. Ведь как намаялись с цензурой! Заставляли думать, видите ли, определенным образом. А ведь американцы после Второй мировой начали внушать всем миру – не должно быть идеологии. Должна быть демократия, прием в американском же варианте. При ней думать не надо совсем, наказуемо. Тебе все равно достоверной информации не дадут, от искушения подальше.
Эммануил Казакевич писал об американских идеях еще в романе 1956 года, Дом на площади». И вот поди ж ты, дорвались меньше четверти века спустя. Что теперь хорошо, что – плохо, все окончательно запутались.
И в литературе это, конечно же, нашло подтверждение. Помните, как раздражал идейный герой, особенно комсомолец или коммунист? Так вот, нет теперь героя. Только жалкое подобие спасителя человечества из Вселенной Марвелла. Но это американцы для себя жвачку придумали. Это нас обманули или мы сами себя?
Вот, например, журналистка Марина из рассказа «Эфир» 2000 года сборника «Девяностые» поднимает вопрос о допустимости проституции. Она ждет общественного порицания, единого мнения по этому поводу. И что?
«Эфир получился сложным. Звонки от зрителей поступал жесткие и порой злые, шокирующие; Суждения гостей в студии были полярно противоположными. Особенно ожесточенно поспорили представитель Движения против абортов и доцентша, защищающая и проституцию, и аборты. Но по-настоящему поразил и вывел из себя Марину этот врач-венеролог, стоящий однозначно за, как он выразился, «регламентированность» проституции.
Так есть ли то, о чем однозначно можно сказать – это плохо? Как ответить на вопрос позвонившей в эфир проститутке: «Почему ваша профессия законна, а моя – нет? Почему о нас вы говорите в таком вообще тоне?» И для себя позвонившая права. Не поздно ли ей читать морали? Да и кому? Марине, живущей для себя, крутящей роман с женатым чиновником? 
 
Особенно впечатляет, что это рассказ 2000 года, в конце 90-х. И это в начале девушки смущались, им надо было как-то выживать и кормить семьи. А теперь рассказывается, как некая новая норма. Мы нечто подобное слышим из всех утюгов, в «повестке». Про толерантность, «вторую» норму. Классику, Михаила Булгакова, быстро позабыли. 
«Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!»
Так где же мы потеряли героя русской литературы? Нынешнее молодое поколение не помнит развала страны 90-х, причем дважды, в 1993 и 1998 годах. А происходило много страшного. Пришел рынок на неподготовленную почву, на руины социализма. Специалистов не было, кто бы помог справиться, занимались-то другим 80 лет, не капитализмом с каким бы то ни было лицом. Приглашали «учителей» американцев и пытались пройти многолетний путь за считанные месяцы. Пятилетку – за год – не привыкать, в конце концов. Вчерашние партийцы делили власть, комсмольцы осваивали кооперативы и обналичку. По чужой указке провели приватизацию советского имущества. Подробно процесс рассматривать не будем, только напомню, что в народе ее окрестили метким словом «прихватизация». Вчерашние советские люди сосредоточили у себя в руках огромное количество денег и имущества, стали бизнесменами. Не все, разумеется. Первые миллионеры - как раз те, кто откусил от пирога, кого допустили, и в лучшем случае научились управлять. А потом начался отстрел «лишних». Кто лишний? А кто слабее. Из них искать героя? Не дай Бог!
«Девяностые, о которых написаны эти рассказы, - переходный возраст страны и поколения. У нас ломались голос и кости. Мы просыпались в одно стране, засыпали в другой, а на следующее утро просыпались еще в третьей. День был годом, год был вечностью, вечность была где-то совсем рядом, только руку протяни». Так пишет журналист и писатель Андрей Подшибякин в предисловии к «Девяностым».
А что «простые» люди – не партийцы, не комсомольцы, не мажоры и без больших денег или связей? Вот о них, о нас с вами, пишет Роман Сенчин. Некогда было задумываться о смысле жизни, все выживали.
Герой рассказа 1991 года «Обратный путь» Женька возвращается из армии в другую страну. Из Ленинградского училища его просто выкинули и выписали. Вытрезвитель 1994 года из рассказа «Кайф» - сильно платный и холодный. Художник Сергей из повести 1995 года «Малая жизнь» переезжает в деревню, учится жить там.
«Неужели он хочет растворить свою жизнь в мелких, смешных, бесконечных заботах? Даже самые мало-мальские дела – мытье посуды, баня, стирка, поддержание в жилище тепла, справленье нужды, - становятся событием, на какой-нибудь пустяк нужно растрачивать массу времени и сил».
Рабочие из рассказа 1997 года «Сегодня как завтра» не получают месяцами зарплату. А уйти еще страшнее. Куда? Чем семьи кормить? Торговать? Чтоб убили, как десятки знакомых? Спасибо хоть, что живы. Кормят в кредит и время от времени что-то выплачивают. Понять это можно и нужно, но искать здесь героя стоит ли?
«Кормят комплексными обедами под запись. У поваров журналы по цехам с фамилиями рабочих, за каждый обед нужно расписываться в особо клеточке. Когда появится наконец зарплата, из нее вычтут за эти обеды». 

Потом пришли «тучные» нулевые. Дотянули, как смогли. Бывшие советские люди ведь избалованы заботой государства. Многие вещи их просто не касались, особенно если в бизнес не ходить – налоги, банки, чиновники. С одной стороны ругали государство за то, что ограничивало свободу. А с другой – жить при рынке так и не научились. Финансовые пирамиды с 90-х ловят «лохов» (слово оттуда же). Но и правила потихоньку формируются именно тогда. По сию пору мы пожинаем то, что тогда сеяли. Кстати, не только плохое. Есть какие-никакие, но правила, значит, и убивать не обязательно. Крупные компании, банки – тоже оттуда. Новые русские достигают миллионных доходов, но уже без государственного имущества. Более того, некоторые выучились на Западе и приехали применять знания на практике. Среди них попадались даже те, кто не пытался скопировать бездумно чужие модели, потому что реалии России другие. Может, и герои появляются?
Сергей Минаев и Евгений Гришковец, к примеру, пытаются их выделить. Это топ-менеджер иностранной компании в России, дизайнер – предприниматель, бизнесмен… Опять сомнительные герои – воровство, тусовки, наркота, блат и хамство. Некогда заниматься детьми и семьями, надо крутиться, чтобы выжить.
«Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!» Льюис Кэролл. «Алиса в стране чудес».
А кого исследует Роман Сенчин в это время?
«Жизнь, понимаете, это борьба. Постоянная борьба, постоянное сопротивление вонючим волнам животных потребностей. Практически все, что нас окружает, тянет вниз, в грязь, в яму сортирную. Но понимаете, человек живет не для этого , не для низа. И единственный способ не свалиться – это сопротивление». Пытается объяснить деревенским пацанам Андрей, героя рассказа 2001 года «За встречу».
«Да, повзрослев, она узнала как трудно в жизни дается каждый шаг вперед, любая, даже самая малая перемена к лучшему. Проще всего, конечно, плыть по течению. Хорошо, если плывешь, чаще же – начинаешь тонуть, и волей-неволей приходится барахтаться, стараться быть на плаву…» - Думает Ирина, героиня повести 2002 года «Ничего страшного».
«Взять моих дружков – одноклассников. Быстро женившись, родив по два, а то и по три ребенка, они будто остались пятнадцатилетними, только агрессивности в них прибавляется. Они вроде и не особенно ищут нормальную работу, ходят в трениках с лампасами и майках-алкоголичках, небритые, сонные. По полдня соображают на пузырек, а потом полдня давят его на бережку закисшей Муранки, споря, что круче – «Хонда» или «Ямаха». – Думает Роман из рассказа 2003 года «Чужой».
Кстати, Роман Сенчин иногда дает герою свои фамилию – имя – отчество. А еще его герои думают чуть масштабнее, чем повседневные нужды. Потому и стал чужим в своем городе герой одноименного рассказа… Например, почему поколение родителей было легче на подъем? А нам теперь сняться и ехать в палатки, строить какой-нибудь БАМ – целое дело.
«- Нет, Сережа, они-то как раз знали, куда едут и зачем. У них была цель, была база – хотя бы палатка, но и зарплата, работа, перспективы… А так, действительно с нуля, очень сложно счастье найти». Говорит герою, писателю Сергею, литературный агент Полина в рассказе 2005 года «Проект».
   
В поисках героя, мы идем в десятые. С конца нулевых, стали действовать более или менее понятные правила, жизнь становится все сытнее. Популярная психология из всех утюгов вещает о самопознании и любви к себе, о том, что творить может каждый. Технологии, соцсети и мессенджеры развиваются, а общаться люди при этом разучились. Парадокс? Нет уже в этой спешке зарабатывания денег полноценных уважительных разговоров, при необходимости начинают с угроз. Из сюжетов в основном - большой ассортимент детективов и мелодрам.
А что еще? Производство глобальное развалено, люди в основном заняты в торговле или в услугах. Государственных предприятий, в том виде, что были, практически по пальцам перечесть. И они хронически неэфективны. Бизнесмены и топ-менеджеры решают свои проблемы, мало, кто думает о чем-то большем, незачем.
«В первое время – вернее, в первые годы – он в прямом смысле сходил с ума на этих дежурствах. Казалось, что сам, своими руками убивает свою жизнь. Сидит и убивает час за часом, отправляет в черную яму. Час за часом, час за часом, свою единственную жизнь». Думает охранник в ресторане Назаров из рассказа 2016 года «Сугроб».
В России любят красивые слова. С одной стороны, как яхту назовешь, так она и поплывет. А с другой – на нашу почву нельзя просто взять и перенести другие реалии. Все увлеклись постмодернизмом, каждый, хоть о своей травме, но пишет. Это постмодерн такой – без героя, без конфликта, без всего. Изобрели велосипед снова… А между тем у литературоведов стали закрадываться сомнения…
«Теперь самому смешно. Поскольку постмодернизм — у нас по крайней мере — оставив в истории несколько впечатляющих литературных памятников, пошел «путем зерна» и тихо истлел, дав реализму подкормку, в которой реализм, безусловно, нуждался. Технический репертуар прозы действительно расширился, действительно вобрал в себя — да и то наименее отчаянные, наименее «безбашенные» — средства воздействия на читательскую психику». Пишет советский и российский литературный критик, литературовед и публицист, главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин в статье «На круги своя, или Утраченные иллюзии. Девять с половиной тезисов».
Может, дело в том, что постмодерн требует огромного культурного багажа, а тянут руки все, кому не лень? Так или иначе, но поиграли чужими поломанными игрушками и вернулись к реализму. Да, вероятно, расширили инструментарий прозы – смотря, в чьих руках, опять же. Вот только героя так пока и нет.
А есть «обычные» люди, проживающие свою единственную жизнь с чужими целями и мечтами. И все же…
«В общем-то у большинства жизнь сложилась. Правда, никто не стал знаменитым актером, выдающимся музыкантом, известным литератором, крупным бизнесменом. Но, может, пока. Сорок с небольшим, это все-таки еще не возраст. Недаром есть поговорка: «В России нужно жить долго». Так думает о своем поколении Бурков в рассказе 2013 года «Хоккей с мячом».   
Может, и герои проявятся. Есть ведь удачные наброски у Виктора Пелевина, например. Ну и у Романа Сенчина. Как минимум, у них есть смыслы и наброски, значит, и до полноценных типажей, живых, узнаваемых с внятной идеологией недалеко. Музыка говорит уже о мета-модерне, сменившей постмодерн, и литература постепенно «вырулит». 

*Михаил Веллер признан на территории РФ иноагентом