Верните мой 2007-ой! первая любовь

Говорят, первая любовь оставляет нестираемую печать в психике. Тогда стоит ли, пока ты молод, влюбляться в иллюзии из игр, аниме или порнографии? Не знаю. Шёл 2007-ой год: c букетом болезней в зелёненьком «Windows XP» и медленным интернетом по карточкам я был почти лишён этих соблазнов и просто пялился в белый экран, как идиот, а там: «Документ Microsoft Wor(l)d, 10,5 килобайт...»
[Здесь должен быть текст]
Но какой именно текст? Что печатать в Документе и чем наполнять жизнь, когда выпускной на носу, а на затылок давит хаос взросления! Я чувствовал себя снежинкой, готовой растаять в любой момент, а что может быть страшнее смерти в расцвете сил? Поразмыслив, решил: потороплюсь, убью двух зайцев – найду любовь до того, как мне исполниться восемнадцать, и напишу об этом успешную книгу.
«Ready? Steady. GOОО!»
И вот я покупал женские лифчики и тренировался расстёгивать их на скорость. Гулял по улицам Иркутска, ожидая случайного знакомства. Нарабатывал удары по боксёрской груше с мечтами о том, как отобью неформалку у скинхедов (они тогда цепляли жертв прямо на набережной). Забегал даже в маленький магазинчик, где худенькая блондинка с глазами Великой Американской Депрессии торговала ацетоном и стройматериалами.
Удивительно, но в помещении пахло экзотическими духами и шоколадом: блондинка постоянно ела конфеты, будто желая засахарить тоску. Такой арома-маркетинг располагал к возвышенным разговорам – я внюхивался в пространство, ощущая в запахах смутный образ своей будущей подруги, и спрашивал продавщицу: «Как обрести счастье?» Она всегда улыбалась и отмалчивалась. Я покупал у неё только цепи – похоже, ей это нравилось.
Я втайне надеялся, что мой ритуал с посещением магазина перерастёт в нечто большее, и уже готовился: забивал карманы курагой, а потом без конца жевал её – мол, сушёные абрикосы укрепляют сердечную мышцу, столь ценную для любви.
Однажды, объевший курагой и решив-таки пригласить продавщицу на свидание, я забежал в магазинчик и увидел нечто странное: свитер на полу, а блондинка, без лифчика, пальцем указывает на свою бледную обнажённую грудь, как бы призывая к чему-то – развратному, что ли? Я не понимал, что нужно делать в такой ситуации (сначала спросить, что ей нравится?), как вдруг... она осела на пол и потеряла сознание!
Я подбежал к девушке и увидел жетончик на шее с надписью: «Тяжёлая аллергия на арахис». Оказывается, она задыхалась и разделась, чтобы показать мне эту надпись, а я не понял. Дурак! Ведь рядом со свитером лежал фантик от немецкого батончика с добавлением...
DIE ERDNUSS – АРАХИСА!
Я бросился делать блондинке искусственное дыхание рот в рот, сначала ощутил вкус шоколада на её языке, а потом кураги в шоколаде, но вдруг вспомнил, что через дорогу больница, – и так, с девушкой на плечах, побежал до приёмного покоя, и там её приняли и откачали... С тех пор я боялся приходить в магазин стройматериалов. Казалось, из-за этого «первого поцелуя» я больше не имел права покупать у неё металлические изделия – стыдно!
А теперь Стыдливая Интермедия – внимание, я привожу два определения из словаря Ожегова:
НЕЛИШНЕ, в знач. сказ., с неопр. (разг.). Не помешает, следует, не лишнее. Н. помнить, что времени мало. Н. бы отдохнуть.
ОНУЧА, -и, ж. Длинная широкая полоса ткани для обмотки ноги. (при обувании в лапти). Холщёвые, шерстяные онучи.
Теперь забудьте о словах (в конце всё объясню) и посмотрите на меня: худой я, в чёрной футуристической майке с красными цифрами «2305», пишу конспект за конспектом, а рядом тип в тестообразной одежде – сидит консультирует. Это Вектор, мой старший товарищ по локальной сети.
Тогда он казался мне крутым, хотя моя будущая подруга Марина (о ней тоже потом) назвала бы его Психом, Мизогином, Горбатым Сисадмином и Бесполезным Занудой. Занудой он и правда был, но не бесполезным – в качестве подработки готовил меня к ЕГЭ по алгебре. Кроме того, Вектор поднатаскал бы меня и к экзамену по литературе, ибо он, в отличие от меня, уже написал собственный шедевр!
В библиографии Вектора значился роман  «Случайный логин», Иркутск, 2007, Самиздат, 982 страницы. Текст состоял из кода на Паскале, переписок из «ICQ», сюжетных зарисовок, песен со случайными аккордами – короче, «троман» от студии «Трома», загадка «Бесконечной шутки», «Волшебный ключик», но без ключика!
Вернее, ключ  к понимаю был и заключался в особом творческом методе автора: Вектор считал, что искусство создаётся только в уникальных стрессовых условиях. Например, первые главы «Случайного логина» он печатал пальцами ног на кнопочном «Nokia», чтобы «телесно прочувствовать» твёрдость фраз. «У нас мало времени, – пророчил Вектор, – технология устаревает!»
Как минимум двадцать глав он, словно Хэмингуей, написал в шумных пивнушках, утверждая, что место влияет на характер текста. Наконец, последнюю главу «Случайного логина» он закончил в апреле 2007-го, когда умер экс-президент Борис Ельцин. В ней Вектор употребил слово «боль» 76 раз – в честь возраста Бориса Николаевича и «упущенных возможностей эпохи».
Но роман Вектора был не о политике и даже не о нашей реальности. По сюжету, главный герой (тоже Вектор) гостил на планете Трансформеров Цукумогами и изучал их технологии – например, «PlayStation 3» на базе компьютеров «Агат» или пирожные наполеон со звёздной пылью... как вдруг, посреди этого изобилия, на планету вторгся Механический Цивилус. Он стал единоличным диктатором у Трансформеров, а бунтаря Вектора отправил в тюрьму, но потом...
Если честно, я не помню, что потом. Я так и не осилил этот безумный текст! Однако сам автор настолько уверовал в «очами видную» гениальность «Случайного логина», что дарил экземпляры всем подряд: «Лучше бы деньги зарабатывал», – ругались соседи из-за дверей, а блондинка из стройматериалов взяла распечатку и, как всегда, отмалчивалась. Я же хотел дочитать и поскорее высказаться, но когда найти время? Времени не было...
После учёбы я подрабатывал – продавал сим-карты на Урицкого. Эта была главная артерия города в те времена, которая ежедневно перегоняла тысячи платежеспособных иркутян. Я сканировал толпу и предлагал подключить «Облофон». Почти напротив баянист затягивал «Не шуми ты, мати сыра дубровушка», цигейковый «брехламный» маскот с табличкой «Привет, медвед» раздавал агитки, а уличная гадалка не успевала пересчитывать выручку.
И вдруг все они будто замолкли и потеряли цвет, когда в один из дней в круговерти лиц промелькнула она – яркая, из иного мира, НЕЗНАКОМКА. Она несла свою красоту как факел и была заметная издалека...
В ней словно соединились все субкультуры той эпохи: разноцветные шнурки, как у эмо; красно-синие панковские волосы; готические линзы вампирского цвета; в волосах – хипповские повязки с перьями; вместо фенечек –  чётки и кольца, как у рэперов. И при этом – артистичное, точно у Джейн Биркин, лицо и деловой костюм, будто она вышла из офиса на перекур; к груди прижато издание «Ромео и Джульетты» – вот так выбор!
 Я приказываю себе в мыслях: «Подари Гостье из Иного Мира симку „Облофона“ – вам будет что обсудить!» – и, как атомный «людокол», прорубаюсь сквозь толпу к манящему образу, но вдруг невидимый айсберг отсекает меня от видения – девушка ускоряет шаг и тонет, растворяется в толпе...
Всё. Исчезла.
И ГДЕ ТЕПЕРЬ НАЙТИ ЕЁ?!
С этим вопросом я прибежал в шумную закусочную, где мой старший товарищ строчил вторую часть «Логина» (сегодня у него было Алкогольное Письмо). Невнимательно выслушав меня, Вектор театрально всхлипнул:
–  Эй, школота, я не бюро находок! Просто забудь. Женщины – зло, а жизнь – оргия в вакуумном Курске! Постмодернизм как энтропия против энтропии – вот единственный ответ. Ты читал мой роман до конца? Там об этом сказано...
– Извини, не осилил. Но ты так скажи: в чём счастье, если не в любви?
– Забудь это пустое слово, – закипал Вектор всё больше, хлебая перегретую на солнце «балтику-девятку». – Я вырос в приюте, знаю...
– Но почему ты ненавидишь женщин?
– Хорошо их знаю потому что! Ходил, например, к одной замужней в гости. И услышал как-то раз стук в дверь. Подумал, что муж пораньше пришёл с работы – испугался, залез под кровать, а там...
– Другой её любовник? – предположил я.
– Хуже... там был её муж! Подглядывал, как жена изменяет. Я уверен, это он ради неё делал, ради этой мерзкой развратницы... Ты слышал песню этого года, «Лав из э кар-краш эуэй» Мэнсона?
Я сказал, что не слышал такой песни.
– Так вот, – объяснял Вектор, – там про то, что любовь к бабе – это автокатастрофа. Она сделает тебя инвалидном или вообще убьёт. Только сам Мэнсон зря тусит с этой малолетней Эван Вуд – добра не будет... Кстати, где НАМ сегодня тусить?
Я заплатил за пиво, и мы заспорили: клуб «Стратосфера» для стариков, в «Акуле» пошлятина и отморозки, в «Мегаполисе» Дима Билан (Вектор показал непристойный жест), а вот «Объект 01» предлагал концерт: «Оргазм Нострадамуса против Ильи Мэдисона» – это дело, конечно!
На этот концерт мы и пришли в итоге с Вектором, но там поссорились уже окончательно: я присмотрелся к нарядной девчонке («вдруг Незнакомка?»), за что Вектор, с криком «друг-проститутка», набросился на меня и сбил с ног. Глыбастый охранник сразу попытался нас разнять, и Вектор в припадке ярости укусил его за щеку.
Публика слэмилась, перепрыгивала через нас и одобряюще улюлюкала, думая, что это часть шоу, а наш случайный борцовский тройничок перерастал в массовую драку. «Москва проститутка! – ещё сильнее орал вокалист, – продажная баба!..»
 [Здесь должен быть текст] 
Любовь пришла на место побитой дружбы. В душную субботу я сдал последний экзамен в школе, отрапортовал одноклассникам «до встречи» (ни с кем из них я не встретился в жизни ещё раз) и заскочил в случайный автобус, – так я доехал до Плотины ГЭС и, чувствуя, что меня манит мокрый воздух, вышел, едва не столкнувшись с незнакомкой с Урицкого. Вернее, сначала я узнал её запах...
Она ехала по Плотине, выжимая скромный максимум из батиного скутера «Вятка» и оставляя за собой выхлопы вместе со шлейфом... тех самых экзотик-духов из отдела стройматериалов! Но как она скопировала этот аромат? Будто задумавшись о том же, Незнакомка обернулась в мою сторону – и со скрипом тормозов въехала в фонарный столб!
К счастью, они с мотороллером чудом уцелели. Я помог «гонщице» подняться и отряхнуться, потом достал её закатившиеся в кусты шлем и томик Шекспира, раскрывшийся на случайной странице: «Но, если ночь – боюсь, не сон ли это?..» Пожалуй, нет ничего романтичнее, чем знакомиться на пустой  улице Якоби. Так и хочется сказать «якобы», ибо «якобы» слишком рифмуется с Якоби!
– Красивый молодой человек, вот и засмотрелась, – сделала комплимент Надя (так её звали), чем меня сильно пошатнула мою закомплексованность. – Тороплюсь к брату на вечеринку, у него днюха. Погнали со мной?
– Ну, если ты снова не влетишь в столб, как Летящий в Даль Байкер, – сказал я и запрыгнул сзади, обхватив её руками за талию. (Чего теперь терять?)
– «А мы не байкеры, парень, не байкеры», – неверно процитировала она другую песню и дала газу...
Скрип шин плюс стук шагов – мы с Надей уже у открытых дверей. Кажется, что так пить и веселиться – запойно, с незакрытой дверью и много недель подряд – могли только люди из первой декады двухтысячных, когда Жизнь как бы говорила: «Нас ждёт либо расцвет Нового Общества, либо Гибель Всего, поэтому радуйся, не прогадаешь – доллар ещё по тридцать рублей!..»
Входим. Квартира поглощает в себя дымом вечеринки и толпой, качающейся под приблатнённый рэп. В основном парни, но есть и девчонки – у некоторых из-под трико торчат наружу стринги. В свете красных ламп завязываются непонятные разговоры, о музыке и понятиях. Надежда, явно презирающая тему, поссорилась с братом и бросила меня – уединилась в дальней комнате.
Подёргал: дверь на щеколде.
«Как обрести счастье, если потерял Надежду?» – спрашиваю у шатучего люда. Брат Нади, здоровяк с раной на щеке, высказывает мысль: не надо обижаться, потому что Комната Обиженных не для мужиков. «И вообще, братишка, с какими пацанами ты движешься и куда? Не со стилягами же, как моя сестрёнка? Я один раз охранял их концерт, а это зверьё...»
Вдруг лицо именинника каменеет: он узнает во мне того, чей приятель вцепился ему в щёку! Я даже не успеваю объяснить ситуацию и извиниться – именинник бьёт первый...
 Пинок в меня, отбиваюсь кулаками, он навалился, застрял в «рогатке» моих ног и едва не угодил в удушающий («микс-файт» тогда проникал в культуру пьяной драки), потом крики «Отстань, – будет, – брось!», опять вязкая борьба и удары. В итоге я подметаю собой ступеньки и качусь в тёплую улицу...
Громила взял реванш сполна!
Лежа на асфальте, я чувствовал боль, слабость и нехоть. Меня, как моряка Попая, могла спасти только доза «шпината» – точнее, кураги. Я обнаружил в кармане её кирпичные кругляшки и зажевал несколько. Ощутив силу «плацебо» и как бы прозрев, я заметил, что от козырька подъезда тянется  железный штырь, а на третьем этаже зияет распахнутое окно – это окно в ЕЁ комнату:
                Б   а    л    к    а
              З а н а в е с к а
               З а н а в е с к а
                К  а  к  т  у  с ы
 «Нужно действовать – или навеки останусь в целебате», – по-рыцарски сказал я себе и прыгнул, зацепился за козырёк, поймал пальцами водосточную трубу, вновь разбил о кирпичи уже разбитые локти, порвал о штырь майку «2305» в «2..5» и...
Наконец, забрался! Надя сначала испугалась «вора» и ухнула от меня прочь, но потом узнала и расцвела: никто ещё так не входил в её жизнь. Сперва она обработала мне раны зелёнкой, потом мы забаррикадировались шкафом и почувствовали, что бросили вызов всему обществу.
Ночь напролёт я рассказывал Надежде про красоту и непознаваемость мира, называл число «ПИ» до сотого знака, читал стихи Гумилева. Она, в свою очередь, удивила меня: блондинка с глазами Великой Американской Депрессии была её подругой, очень весёлой и разговорчивой! Но только для неё: Надю она любила как сестру, а остальных людей сторонилась.
 – Ты спас ей жизнь, – целует меня Надя в щёку. – Ты наш рыцарь дня... и ночи. И извини за брата!
Я удивлён и смущён, но не спорю – и за брата извиняю...
Часы показывают «03.14»; голоса за стеной уже растаяли.
– Там есть кто-то, – тихо говорила Надя, склонив голову во мраке. – Я боюсь темноты!
– Всё хорошо, – утешаю я. – Со мной ты в безопасности. Протяни руки!
Она протягивает, касается сумрака.
 – Представь, что за темнотой скрывается то, о чём ты мечтала. Иди за моим голосом!
Не сразу, но получается – она обнимает меня.
– За одно это мгновение с тобой, – говорю я нежно,– отдал бы всё. Где ты была раньше? Я готов жениться – не хочу быть как Шесть Миллиардов Одиноких Людей!
– Нет, извини, я уеду в новую жизнь, когда сентябрь сгорит, и уеду без тебя – ты заплачешь?
– Я похож на эмо?
– Но ты попробуй заплакать. Будет приятно, что обо мне помнят. Ещё напиши про меня, в стихах или прозе. Моя жизнь коротка – пусть хоть что-то останется!
– Я напишу, Надя, но что мне за это будет?
– Поцелую тебя... а потом закричу.
– Так все спят!
 Она и правда целует меня. Я каменею от волнения, но страх того, что кто-то обнаружит нас, и въедливый холодок из открытого окна заставляют менять преодолеть робость – я с силой поднимаю Надю на руки и кладу на диван.
Она с опережением расстёгивает блузку: на ней корсет и чулки с,  кажется, сотней застёжек и тесёмок, – но я с этим справился, распутал их, прижал к себе её освобождённое тело такжадночтопочтипотерялдыханиесливаясь.
Н. (шёпотом): «Чем больше я даю, тем больше остаётся...»
А.: «Но, если ночь – боюсь, не сон ли это?..»
Обратно я выходил в дверь. Деликатно перешагнул через гостей, спящих прямо на полу в зале, отчего брат Нади открыл глаза – не разглядел меня, облизнул разбитые губы и снова задремал...
Это была победа! Начало первых в жизни отношений...
Мы с Надей гоняли на скутере по заливу и смотрели дома артхаусные фильмы, которые она приносила на винчестере; читали вслух книги и случайные записи на «diary.ru»; проходили десятки километров в неопределённом направлении и наталкивались на собак и сторожей; дарили друг другу приятные сюрпризы и за это, как бы в благодарность, целовались до онемения губ.
Иногда мы ездили на электричке до какого-нибудь неизвестного нам перрона, от которого шли в лесную глушь и там ставили палатку. Мы изучали окрестности и находили неведомые горные распадки и скальники. Я пытался удержать Надю, но бунтарка выскальзывала из моих рук и, цепляясь за скалистые карнизы, покоряла каждую вершину. Потом отшучивалась: «Все равно умрём». 
Вечером мы пели песни под гитару и крепко, до потери дыхания, обнимались. Надя пристально смотрела мне в глаза и спрашивала, люблю ли я её. Я честно отвечал, что да, и блеск моих глаз убеждал её в серьёзности слов.
Тогда Надя снимала свои многослойные наряды и, в свете костра, купалась в горной реке, соблазняя меня согреть её в объятьях, обнажённую и дикую. На пике страсти, она извивалась и кричала, как магическая лисица Кицунэ в лесном капкане, и болезненная судорога удовольствия проходила через её тело, от головы до пальцев ног.
Я пугался этих почти эпилептических припадков и сумрачного выражения её глаз после близости. Ей было мало меня. Ей было мало мира. Однако мягкая улыбка Нади и шёпот «спасибо за всё» успокаивали, как колыбельная, и я засыпал, ощущая единение с жизнью и природой...
Прекрасные дни! Жаль, что им суждено было закончиться. Осенью она, как и предупреждала, уехала на учёбу в Питер, и одно время я намеревался переехать к ней и присылал бумажные письма (Питер же): «Какъ тамъ въ Петрограде?», – на что Надя отвечала короткими «падонковскими» смс-ками, мол, не надо приезжать, а потом и это бросила: «Боххх мой, дила-дила, не получаеццо атведидь, йа плахая, запудь...»
Я сильно переживал, но не обижался. У меня самого жизнь не стояла на месте, перескакивая с одного сложносокращённого слова на другое: филфак, педотряды, турклуб, запойное чтение худлита и пронзительный, умный взгляд декана, который так и не простил мне выбор не-чеховской темы для диплома...
[Один, два, три, четыре.]
Прошло пять лет. И снова июнь, выпускной, теперь уже университетский. Весь центр стоял в ядрёных строительных лесах, заставляя чувствовать себя волком-одиночкой. Из резных иркутских окон торчали перегретые «асики» первых крипто-миллионеров и долетали звуки новой музыки: «I got this summertime sadness...»
Я поймал нотки летней грусти и, по привычке пожёвывая курагу, отстал от компании подвыпивших сокурсников. И не зря! – возле Торгового комплекса мне встретился Вектор, и мы сразу разговорились...
Оказывается, он в очередной раз изменил своё направление: хочет защитить диссертацию по уфологии; весь тираж «Случайного логина» уничтожил и в POST-MORTEM-низм уже не верит, дескать, что толку, если окна в доме загорятся, образуя матерное слово, как в фильме «Хакеры», – это смерть смертная! То ли дело Космический Разум Золотого Будды, который его, сироту Вектора, оживил и усыновил.
– Ты тоже стал бы Избранным, – цедит он слова с язвительной грустью. – Помнишь, мы были неформалами? Почти диссидентами. Могли «пояснить за шмот», отстоять своё право на уникальность. А кто сейчас неформал среди молодёжи? Все – и никто! Эклектика голимая...
– Но ты сам доказывал, – говорю ему, – что истина – это процесс, а не конечная цель. Разное время – разные правды! Я видел чистых эмо год назад, когда путешествовал в Исландии, в глухой деревне меж вулканов. И что? Просто стиль такой...
Вектор, вместо ответа, кривится, отворачивается от меня и  уходит – нерасторопный, неуклюжий, но гордый...
Расставшись с ним, я ещё долго блуждал по изломанным дворам и специально остановился посмотреть на магазинчик со стройматериалами. В этот момент лысый старик закрывал его на ключ.
– Подскажите, – обращаюсь я к нему, – тут работала одна...
– Она давно замужем, – заговорил с недовольством старик, опережая мой вопрос. – Какой-то клиент предложил ей покататься на грузовике, а уже через пару месяцев – свадьба, отъезд...
Я был рад, что у молчаливой красавицы с аллергией на арахис сложилась личная жизнь, вот только... не я ли изначально строил на неё планы? Или тот водитель превосходил меня в чём-то? Или он просто осмелился пригласить её первым? Тогда в основе отношений лежит чистая случайность. Значит, в теории, и я мог бы жить сейчас с Надей и повторять те безумные ночи...
Говорят, первая любовь оставляет печать в психике. В этом есть правда: я до сих пор шепчу во сне в честь Надежды не то стихи, не то молитвы  – они гениальны, но с пробуждением превращаются в камни земных слов. Моя нынешняя подруга, Марина, аспирантка из Политеха, ошибочно думает, что это слова о ней, не понимая простую «прустовскую» истину: любовь перетекает из одного предмета в другой и медленно, по капле, как фильтр-кофе, отдаёт и вкус, и горечь.
И если сравнить их с одеждой или украшением, то это клетчатая рубашка и туннели, и если сравнить их с книгой, то это томик Шекспира, и если сравнить их со страной, то это Россия, и если сравнить их с птицей, то это сова, и если сравнить их с деревом, то это пальма, и если сравнить их со вкусом, то это вкус смородины, и если сравнить их с прикосновением, то это прикосновение к утренней траве, и если сравнить их с чувством, то это влюблённость, и если сравнить их с людьми – то это я сам!
[ что ты пишешь тут марина почти без одежды в старомодных очках осколке цивилизации отталкивает меня от ноутбука и мешает печатать рассказ тьблл76н7 просто в бешенстве говорит надо удалить текст о ней все твои персонажи картонные непонятно зачем столько лишних деталей кривой стиль и писал шизик что ты знаешь о любви ты никогда не любил ты и меня не любишь стой марина подожди сейчас уделю тебе внимание чмоки ты очень красивая рыбка ты ]
Кстати, замечание Марины о лишних деталях оправдано. Например, зачем понадобились те два слова из Ожегова: «нелишне» и «онуча»? Я выбрал их наугад – ткнул в страницу карандашом, но в этом был особый эксперимент:
Одни люди говорят, что во всём есть промысел Высших Сил, другие склонны считать, что жизнью правит слепой случай. Поэтому, с точки зрения первых, в этих словах должна жить потаённая символика и вы можете легко связать их с текстом или собственной судьбой. С точки зрения вторых, особого смысла вы не найдёте – сцепление компонентов тут так же случайно, как и то, что вы читаете сейчас эти строки.
Но разве в  случайности не кроется счастье – факт самой жизни, даже при всей её нелепости, – блюзовая песня негритянки посреди гремящего шоссе. Может быть! Но и у этой песни есть конец, как у любого счастья. Я остро почувствовал это, когда в порыве ностальгии зашёл на страницу Нади и нырнул на самое дно – начал, прокручивая ленту вверх, читать её посты с 2007-го года:
^^^ переезд в Питер
^^^ тусовки, тусовки
^^^ алко-трипы в Финляндию («на Швецию денег нет»)
^^^ запоздалая защита диплома
^^^ карьера модели (уже не альт-)
^^^ тусовки с коллегами
^^^ удачное замужество (супруг детский хирург)
^^^ родила близняшек, нескладных, но с добрыми глазами – в мужа?
^^^ опубликовала книгу о «Jrock-моде» (этот в век-то становления «кей-попа»)
^^^ ностальгические записи о 2007-ом в Иркутске, много фотографий на пляже Якоби с блондинкой и мотороллером, но ни одного упоминания о парне в рваной майке «2305» (я почувствовал тычок обиды: неужели я так мало значил для неё?!)
^^^ и вдруг последний пост, и на нём лента обрывалась, – пост, объявший меня резкой болью и в то же время подленьким успокоением:
«Друзья. Пишет брат. Сегодня умерла Надя. Последние несколько лет она мужественно боролась с раком, но, к сожалению, болезнь оказалась сильнее. Человек-легенда. Невосполнимая потеря для многих из нас. Информация о похоронах будет объявлена позже...»
[Здесь должен быть текст]