Старшая дочь Валентина

или Яблочко от яблоньки далеко ли падает?

Валя не помнила, чтобы ее называли Валенькой или Валечкой. Мама, вечно куда-то спешащая, но всюду опаздывающая, всегда звала Валентиной, папа – Вальком (но это случалось нечасто – моряк редкий гость в доме), один дедушка величал внученькой, душенькой или Валей. Подруги и знакомые звали Валькой, в школе – Валькой-сорвиголовой.

Валентина заводилой в компании не была, но ее всегда влекло к бесшабашным ребятам и девчонкам – это придавало дополнительный импульс, и тогда она действительно становилась сорвиголовой, особенно на море – ныряла больше и глубже всех, заплывала дальше всех. У нее даже был друг дельфин, который однажды спас ее от неминуемой гибели в морской пучине (свело ногу).

Валентина понимала, чем может закончиться одиночное плавание вдали от берега со сведенной судорогой ногой. Но паники не было. Наоборот, ее охватили спокойствие и легкость, хотя нога тянула на дно. В эти мгновения захотелось попросить у всех прощения за прегрешения вольные и невольные; почему – непонятно, ведь в церковь не ходила и никаких молитв не знала. И еще попросила о помощи морского владыку, вспомнив один случай: маленькая была, лет семи, после сильного шторма гуляла по берегу и нашла кольцо с большим красным камнем, полностью заросшее малюсенькими ракушками, только один камень и сверкал. Не было никаких сомнений, что его нужно вернуть назад на дно морское, но вот как это сделать? С берега бросить, волны могут опять назад вынести. И вспомнила – завтра они под парусом в море выходят, у нее же день рождения, и дедушка обещал внучку порадовать морской прогулкой. Вот тогда и можно выбросить, только где? И тихо спросила у моря: «Может, ты тоже мне завтра подарок сделаешь, и я увижу плывущего на хвосте дельфина, тогда точно буду знать, где кольцо в море бросить».

На следующий день состоялась морская прогулка, так манившая Валентину. Утро было погожее, с легким ветерком, который надувал парус и тихонько подгонял лодочку. Так плыли они около часа, и дед решил поворачивать к дому, но Валя попросила: «Дедушка, давай еще пять минут вперед поплывем – навстречу солнцу».

– Но только пять минут, – заулыбался дед. – Не прошло и трех, как сбоку от лодки вынырнул дельфин, встал на хвост и начал свои показательные выступления. В это мгновение ветер совсем стих, парус обвис, и лодка остановилась, мерно покачиваясь на волнах, а дельфин все кувыркался и кувыркался вокруг. Валя поняла – здесь то место, где надо колечко в море бросить: вытащила из кармашка, опустила руку за борт, разжала пальцы, и почудилось ей, что кто-то тихо прошептал: «Спасибо, девочка», – и засмеялся. Дельфин уплыл. Дед сидел и пристально смотрел на внучку, но ни о чем не спрашивал. Только сказал: «Если сейчас подует попутный ветер, я подумаю, что моя внучка колдовать умеет». Через пять минут подул попутный ветерок, и они благополучно вернулись домой к праздничному столу. Но ни дед, ни Валя о том, что случилось в море, никому рассказывать не стали.

Про кольцо Валя поведала деду только через пять лет, когда погиб в море отец. Дед покрутил воображаемый ус: «К морю всегда нужно относиться с почтением и уважением, насмешек и брани оно может не простить».

Валентина всегда это чувствовала и относилась и к морю, и к водной стихии почтительно, и ни один фантик из ее рук не упал в воду; цветы, по обычаю предков, бросала, да и то только раз в году.

И в этот раз, когда боль в ноге разливалась все сильнее и сильнее, просто попросила: «Я – человек, не рыба, под водой дышать не умею, живу на суше, но глупость толкнула меня плыть дальше и дальше от берега – помоги, не забирай на дно морское, там для меня жизни нет». И море отозвалось: «Расслабься и ложись на воду, помощь близка».

Ногу немного отпустило, это позволило лечь на спину с расставленными в стороны руками и одной ногой (вторая не слушалась) расслабиться и глубоко задышать. Вдруг что-то толкнуло в спину, тихо и очень осторожно, а потом у лица появилась голова дельфина. Валя растерялась – позволит ли он взять себя за плавник или ей стать всадницей и ехать на нем верхом, как на лошади. В дельфинарии дельфины с людьми чего только не вытворяли, но здесь не дельфинарий. Но морской друг оказался либо умнее, либо расторопнее – сам подставил под руку спинной плавник, и вопрос был решен. Доплыли с ветерком. Нога о себе напомнила только на берегу, да и то остатками боли. Валя погладила на прощание бок дельфина (по голове гладить не решилась), и дельфин, встав на хвост и сделав несколько «па», уплыл в море. Вечером, как обычно, протирая пыль на балалайке (деда уже несколько лет не было), рассказала «своей подружке» о происшествии. И, как всегда, балалайка выслушала молча. Это происходило довольно часто, о многом, что случалось, Валя делиться ни с кем не хотела, делилась только с балалайкой, которая умела хранить секреты.

Кроме квартиры в городе, был еще домик дяди, очень близко от моря, и Валя, как только появлялась возможность, наведывалась туда – утром солнце поднималось из воды, а опускалось за гору, и иногда звучал вопрос: что же ей больше нравится? Восходы и закаты очаровывали и манили одинаково сильно.

И еще были песни без слов: море тихо шептало что-то свое, малопонятное человеку, но это что-то касалось Валентины и начинало жить в ее голосе – мелодии выходили или тягуче-протяжные с низкими вибрациями, или быстрые, уносящиеся вдаль к горам и теряющиеся между их вершин, тогда голос становился выше, сочнее. И когда она пела, на зов-призыв песни приплывал дельфин – он тоже чувствовал эту музыку и начинал выписывать разные дельфиньи коленца. Когда же песня подходила к концу, они вдвоем с дельфином уплывали далеко в море, и она почти растворялась в водной стихии и превращалась в русалку, а от земной женщины почти ничего не оставалось, но она также знала, что друг-дельфин будет стоять на страже и не даст ей безвозвратно уйти в русалочье небытие, а, бережно доставив к берегу, подтолкнет на сушу, а сам уплывет в море, оставив только очень смутные воспоминания о таком вечере. Случалось такое раз в год – в канун дня рождения, и Валентина была благодарна морю за такие подарки.

Подарки и отдохновение Валя получала только от моря. В двенадцать лет беззаботная жизнь в одночасье закончилась. Не стало ни отца, ни бабушек, которые обеспечивали всю материальную часть семьи (отец – деньгами, бабушки – трудом). Мать Валентины, хоть и была из семьи рыбака, выбирала по жизни путь наименьшего сопротивления. Окончив десять классов, поспешила замуж, вскружив голову 25-летнему морскому офицеру, долго выбиравшему себе вторую половину, стараясь в этом вопросе угодить матери и бабушке. Но Катерина, имея отличные внешние данные и практический ум, быстренько затащила Петеньку в постель, да и с беременностью медлить не стала. Не успел у Петеньки кончиться двухмесячный отпуск, проходя мимо ЗАГСа, объявила, что ждет ребенка, и направила стопы суженого к заветным дверям для подачи заявления. Петюне деваться было некуда: семнадцатилетняя беременная девственница – тут уж не до советов с маменькой и бабушкой. Вмиг у Петюни появилась другая женская половина в виде молодой красавицы-невесты, временами действующей на него как удав на кролика – какой властью над ним обладала Катерина, Петр так до конца жизни разобраться не смог. Но, как ни странно, эту молодую женщину его мать и бабушка приняли безоговорочно. Катерина вела себя всегда скромно, советов не давала, на своем не настаивала, да и вообще желаний своих не объявляла, только Петр иногда замечал (были у него такие минуты «просветления»), что его жена, как омут, не говоря ни слова, кружит и утаскивает к себе на дно все, что ее окружает, за счет этого и живет. Родив пятерых дочерей, десять лет не работала; в их доме всегда мамки-няньки, а Катерина слаба, плохо себя чувствует, болеет. Но мать и бабушка Петра стойко обеспечивали тыл своему мальчику и, ловко маневрируя, вели корабль семьи сына верным курсом. Когда же их не стало (Петр погиб, не дожив до сорока, и потянул за собой шестидесятилетнюю мать и восьмидесятилетнюю бабушку), Катерина переключилась на брата и старших дочерей: Валентине – двенадцать; Татьяне – одиннадцать; Елене – девять. Брат стал помогать деньгами, старшие девочки – обеспечивать быт, а Катерина опять вошла в амплуа постоянно больной женщины. Что же делала Катерина целыми днями? Да ничего: лежала и смотрела телевизор; или месяцами пропадала в санаториях, где лечила многочисленные недуги. Любила ли она своих детей? Да, наверное, только эта любовь ни в какое практическое русло не направлялась и внешне не проявлялась. Ей было безразлично: убрано ли в доме, накормлены ли дети; ее не интересовали ни их успехи в школе, ни их проблемы, их горести и радости. Она жила, полностью погруженная в себя и в свои «болезни». Редко могла что-то приготовить – обычно на праздники; еще реже – убраться. Но при этом выглядела всегда на отлично и девочек заставляла за своим внешним видом следить.

Катя с детства любила вертеться перед зеркалом, примерять наряды, рассматривать свою фигуру и лицо. В тринадцать поняла, что очень хороша собой, и в душе радовалась, что пошла в отцову родню (мать была некрасива), и каждый раз, смотря на мать, удивлялась, как отец-красавец мог выбрать такую невзрачную жену. К сожалению, Катерина так никогда и не поняла, что любят не только за красивую внешность. Для нее же внешность была все. И, замечая взгляд отца, обращенный к жене, полный нежности и любви, в глубине души завидовала матери – отец на нее так никогда не смотрел. Но Катерина надеялась, что когда-нибудь он станет смотреть так и на нее. Но когда матери не стало, вся нежность и любовь были отданы старшей внучке, некрасивой Валентине, точной копии бабушки. Это очень злило и раздражало Катерину, она любила, чтобы все в доме «хороводились» вокруг нее, – ей очень нравилось ощущать себя в центре внимания. Все так и было – хороводы вокруг нее водили и муж, и дочери, и свекровь, и даже бабушка мужа, но ни отец, ни старшая дочь в этом никогда не участвовали, так же как и брат. Катерина сердилась, но ничего поделать не могла; еще у нее вызывала неприязнь отцова балалайка, которой (как она считала) он уделял гораздо больше внимания, чем собственной дочери.

Катя с детства ощущала себя лицом семьи и настойчиво укрепляла свою внешность всеми силами. С возрастом внешность стала требовать все больше и больше внимания. И Катерина, всецело поклоняясь своему «божеству», на остальное внимание обращала мало, да и зачем, ведь есть свекровь, бабушка, муж, одинокий брат, отец, да и старшая дочь Валентина – ответственная девочка, всегда доглядывающая за младшими сестренками.

Но потом вдруг все стало сыпаться-рушиться: на лице появились морщинки, на теле целлюлит, а семья понесла очень ощутимые потери. Но Катерина решила, что в первую очередь надо заниматься собственным здоровьем и поддержкой своего «фасада» – посему: врачи, косметический салон и санатории стали неотъемлемой частью жизни. И все опять стало входить в размеренную колею. Но она стала замечать, что в семье появилась чуждая коалиция в лице отца, старшей дочери и балалайки – эта троица, кто бы ни пришел в дом, всегда обращала на себя внимание, и к ним люди тянулись больше и сильнее, чем к ней, которая и в тридцать пять была, по меркам многих, очень хороша и на лицо, и на фигуру. И впервые за много лет стала закрадываться мысль – может, внешность не так важна, как ей всегда думалось, ведь есть что-то и в некрасивой дочери, и даже в балалайке, что предпочтительнее ее лица и фигуры, вот только что? Этого Катерина понять не могла.

Валентина же, смотря на красавицу мать, на младших сестер, на дедушку, на балалайку, замечая их различия, просто любила их всех и никого для себя не выделяла. Она, как бабушка, была душой семьи, хранила, оберегала и окутывала всех своей любовью и заботой – это ли не истинная красота?!