Переполох в Преображенском

      Многолетняя вражда сторонников царевны Софьи Алексеевны и младшего царя Петра Алексеевича летом 1689 года грозилась вылиться в открытое противостояние. Предстояла схватка за российский престол. Напряжение усиливалось, но решительных действий пока ни одна из сторон не предпринимала.
    На стороне Петра старинный обычай: бразды правления должны быть в мужских руках. Реальная же власть пока была в руках Софьи, но время её истекало. Её терпели как регента над малолетними братьями. Но оба брата женились, а по понятиям русского общества, женатый мужчина в опеке не нуждается. Но Софья Алексеевна отдавать царство младшему брату не желала.
    - Мужа надо Державой-то править, Петра Алексеевича, - шли разговоры, - братец-то его Иван умом слаб, а Пётр в самый раз – боек.
    - Да какой он муж? – возражали иные. -  Мальчишке семнадцать лет.
    - Муж, как есть муж. Женат и жена его на сносях. С Державой совладает.
     - Бабу обрюхатит – дело нехитрое. С Державой справиться труднее.
     - Молодой – справиться. От Софьи Алексеевны совсем толку нет, ничего за семь лет не сделала.
     - Как? А Вечный мир с поляками заключила.
     - Разве что.
     - Всё равно мужа надо чтобы Державой править. Софья с нашими полковниками разговоры разговаривает, хотят царей погубить, особенно младшего – Петра.
    - А он там что, в Преображенском, не чешется? Или беды не чует?
    Были только разговоры, дел не было ни с той, ни с другой стороны.
    Полковник одного из стрелецких полков Лаврентий Панкратьевич Сухарев седьмого августа решил послать двух стрельцов с ложной вестью, что правительница Софья собирается своего брата Петра и жену его царицу Евдокию убить. Послал в надежде, что там, в Преображенском, начнут, наконец, действовать.

    На правом низком берегу Яузы, чуть южнее Оленьей рощи, возвышался деревянный охотничий дворец царя Алексея Михайловича, называвшийся по имени домового храма Спаса Преображения - Преображенским. Семь лет назад, придя к власти, Софья Алексеевна выслала своих братьев из Москвы. Старшего, Ивана, в Измайлово, а младшего, Петра, в Преображенское.
   Слухи по Москве ходили разные, противоречивые, доходили и до Преображенского дворца, пугая его обитателей. Будто бы и с ножом подсылали и с гранатами, слухи опровергались, но страху нагоняли. А как Фёдор Шакловитый, правая рука Софьи, приказал усилить охрану вокруг Москвы, тревога в Преображенском усилилась.
    Прохладной августовской ночью двое стрельцов из полка Сухарева решительно направились в Преображенский дворец. Время близилось к полуночи, все, кроме стражи, спали.
    Караулу из «потешных» сказали строго:
    - К самому.
    Появились караульные офицеры.
    - К самому, - упрямо повторили стрельцы.
    Лица у них открытые смелые, настоящие воины, таким невольно веришь.
    Пошли по коридорам, «потешные» в зелёных мундирах, стрельцы в светло-зелёных кафтанах с малиновым подбоем и петлицами, шапка малиновая, их жёлтые сапоги грохотали по доскам пола, будили заснувших было обитателей дворца.

   В сенцах, перед царской опочивальней в холодной горнице, вскочил, спавший на тулупе человек, Алексашка Меншиков.
   - Кто такие?
   - К государю.
   Распахнули дверь, Пётр поднялся, откинул одеяло, спустил босые ноги, взглядом впился тревожно в стрельцов. За его спиной прикрывается одеялом испуганная Евдокия.
   Стрельцы с достоинством опустились на колени, склонили головы.
   - Ну?! – нетерпеливо крикнул Пётр.
   - Беда, государь, - произнёс один.
   - Ножи сестрица твоя точит на тебя и царицу, - закачал головой второй.
   За спиной Петра ойкнула и перекрестилась Евдокия.
   - Грех каинов на душу взять грозилась, - продолжил стрелец.
   - Полки собирает Софья Алексеевна, сюда идти хочет.
   У Петра округлились глаза, побледнел, проснулся семилетней давности страх.
    - Возьми, милостивец, Державу в руку свою мужескую.
    У Петра перекосилось лицо, но он усилием воли взял себя в руки, жестом руки выпроводил стрельцов в сени, коротко бросил:
    - Одеваться.
    Потом добавил слугам:
    - В конюшню, коней седлать. Алексашка, пистолеты, оружие.
    Навесил палаш, за пояс заткнул пару пистолетов и, не глядя на жену, устремился по переходам в конюшню. И вскоре оттуда с опаской, сторожась, держа оружие наготове, выехали на двор.
    - Здесь опасно оставаться, - тихо произнёс Пётр, - уходить надо.
    - Далеко, mein Нerr? – спросил Меншиков.
    - В Троице-Сергиев, за стенами отсидимся.
    Меншиков кивнул и пять всадников поскакали через двор к северным воротам.
    На крыльце мать, к ней прильнула сестра, обе в немецком платье, жена в распашном зелёном летнике – успели одеться.
    - Петруша, сынок, куда? – Наталья Кирилловна тянула к Петру руки.
    - В Троицу.
    - А мы? – крикнула ему вслед Евдокия.
    Пётр только рукой махнул.
    Маленькая кавалькада уходила лесом вдоль берега Яузы на север к Ярославской дороге.

    Евдокия повернулась к свекрови.
    - Ускакал, а о нас не подумал.
    Наталья Кирилловна посмотрела на сноху испепеляющем взглядом:
    - Петруша едва свадьбу отыграли, как от тебя сбежал на озеро это поганое, прости Господи.
    Наталья Кирилловна перекрестилась.
    - В Великий пост уехал на Плещеево озеро, - спокойно возразила Евдокия, - чтобы телесным грехом не соблазняться.
     - Уехал же, а тебя не взял, - уколола сноху Наталья Кирилловна.
     - А сейчас не взял ни вас, матушка, ни Наташу.
     Сестра мужа, пятнадцатилетняя Наталья, робко посмотрела на Евдокию.
    - Молод ещё Петруша, в мужеские лета ещё не вошёл, - заступилась за сына Наталья Кирилловна, - растерялся.
     - Раз оженили вы его, матушка, значит, вошёл.
     Евдокия распахнула летник, сквозь сарафан показала наметившийся живот, она была на третьем месяце беременности.
    - На это мужественности хватило, а защитить мать, сестру да жену – не хватило?
    Наталья Кирилловна обиженно поджала губы, отвернулась.
    Высокая статная девятнадцатилетняя Евдокия с жалостью и презрением посмотрела на свекровь. Сама же Наталья Кирилловна выбрала её, и сама же возненавидела. Евдокия писала мужу в Переславль-Залесский: «Я при милости матушкиной жива». Натерпелась. Шагу ступить не давала все эти месяцы. И вот губы поджала.
    Подошёл управляющий, поклонился Наталье Кирилловне:
    - Что прикажете, государыня?
    Старая царица растерялась, размышляя, что приказать.
    - Собираемся, - за неё ответила Евдокия, - мы уезжаем. Пошлите человека к «потешным», пусть все триста с оружием и пушками построятся здесь.
     Сказала, а сама развернулась и с гордо поднятой головой вошла во дворец. Там она отыскала давешних стрельцов. Нашла и спросила строго, глядя снизу вверх своими зелёными глазами:
   - Правду баяли или набрехали?
   - Собака брешет, - обиделся стрелец.
   - Что Лаврентий Панкратьевич велел баять, то и баяли, - поддержал товарища другой.
   Царица пристально посмотрела на стрельцов.
   - Передайте Лаврентию Панкратьевичу чтобы незамедлительно полк сюда вёл. Знаете, кто я такая?
   - Знаем, Евдокия Фёдоровна, - дружно ответили стрельцы.
   Царица несколько запнулась. Она ещё не совсем привыкла к имени, до венчания в январе она звалась Прасковьей Илларионовной. Перекрестили на счастье, и чтобы не было путаницы с Прасковьей Фёдоровной, женой Ивана Алексеевича, соправителя Петра.
   - Так исполняйте.
   Стрельцы поклонились.
    - Исполним.
    Пошли к выходу весёлые: задуманное их полковникам, вроде как удаётся.
    А в Преображенском суматоха и бестолковая суета постепенно стала утихать. Царица Евдокия приказывала, и её слушали. Где-то в глубине души её шевельнулось сомнение: может быть, лучше было бы чтобы Наталья Кирилловна сейчас управляла? Царице тридцать восемь лет, не такая уж и старая, а вот растерялась. Упрямо мотнула головой: нет, муж и жена плоть едина, получилось, как Господь управил.
     Перед рассветом в Преображенское подошёл стрелецкий полк. Пока выстраивались в походную колонну, Евдокия обратилась к стрельцам с речью:
    - Государь, убоясь заговорщиков и на себя злого умышления, опасаясь смертного убийства, тайно пошёл из села Преображенского в Троицкий Сергиев монастырь, не так, как, по их царскому обыкновению, бывают их государевы походы.
    Дюжий стрелецкий полковник усмехнулся в бороду.
    - Чему смеёшься, Лаврентий Панкратьевич? – нахмурила брови царица.
    - Тобой любуюсь, государыня Евдокия Фёдоровна. Родись ты мужчиной, хороший из тебя государь получился бы.
     Евдокия улыбнулась.
     - Ладно, трогаем, - сказала она.
    А ближним боярам, стольникам и челяди строго приказала:
    - Догоняйте не мешкая, как бы в Кремле о сём скоро не прознали.


     А в Кремле узнали о бегстве Петра после утренней службы.
     - Говорят, что Пётр Алексеевич, в одной рубашке в Троице-Сергиев монастырь умчался.
    - Не верю, - засомневалась Софья, - братец Петруша трус, но расчётлив. Чтобы в одной рубашке? Не вериться.
    - Вольно же ему, взбесясь, бегать, - зло произнёс Шакловитый.
    - Погоди злорадствовать, Фёдор Леонтьевич, - произнесла Софья Алексеевна, - а потешные его?
    - На рассвете ушли и полк Лаврентия Панкратьевича с ними.
    - Сухарева?
    Это был удар. Софья сидела на троне, одета по-девичьи, волосы открыты, в косу заплетены, красная лента на голове. Не было у неё умысла на брата единокровного, не взяла бы грех Каина на душу. Просто она хотела властвовать, править на благо Державы. Почему цареградской царицы Пульхерии можно было, а ей, Софьи, нет? Просто так власть упускать нельзя, надо бороться. За кем будут стрельцы, того и победа. Их надо привлечь на свою сторону. Софья Алексеевна облокотилась на подлокотник трона, подпёрла голову кулачком, задумалась.

    В Троице-Сергиевом монастыре расслышали далёкий бой барабанов. Пётр взобрался на Водяную башню и в подзорную трубу увидел, как между монастырских прудов в зелёных кафтанах иноземного кроя движется его потешное войско при оружии и с пушками. За ними возок с матерью и сестрой, на другом возке гордо восседала его жена Евдокия. Далее двигались телеги обоза и замыкали шествие стрелецкий полк Сухарева. Их малиновым шапкам и светло-зелёным русским кафтанам Пётр обрадовался особо. Из потешного, настоящее войско ещё предстояло сделать, а стрелецкий полк – уже готовое, с ним и осаду можно выдержать.
    Пётр победно улыбнулся: он всё правильно рассчитал, что подставил под удар мать, жену и сестру и тем самым выиграл время и сам остался жив. Удара почему-то не случилось, а жена привела войско и это он тоже предусмотрел. У жены характер сильный, упрямый и своевольный. Но вот уживётся он с Дунькой с таким её характером?
   Солнце поднималось к зениту, начиналась эпоха Петра Великого.

               
                25.10.2024 г.