Мадонна. Часть 1

       Первый раз я её услышала, когда мне было лет 12-13. Дома, по радио. Случались тогда, во времена глубокого застоя, редкие мгновения, когда открывались светлые окошки в западную жизнь в виде теле- и радиопередач. Что-то вроде «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» на TВ и «Новинки зарубежной грамзаписи» по 1-ой программе Всесоюзного радио. Вот эти новинки я и слушала в тот день.
 
Вообще передавались они редко, 2 раза в месяц по понедельникам, и поздно, часов в 11 вечера, так что мне, клевавшей носом уже в 10, дожить до неё было равносильно подвигу. К тому же не каждый раз программы были интересные. Большую их часть занимали новинки грамзаписи соцстран и только под конец и то не всегда выдавали, действительно, что-то западное.

Но в тот вечер всё складывалось на редкость удачно. Я болела, завтра в школу идти было не надо. И, кажется, я находилась в процессе какой-то процедуры – то ли горчичники, то ли чай с малиновым вареньем – в общем, можно было лежать и никуда не торопиться. И передача оказалась интересной. Представляли сразу два западных диска – «Кислород» Жана-Мишеля Жарра и «Атмосфера» Адриано Челентано.

Песня, что меня поразила, была с диска Челентано. Поразила она меня своей необычностью. На фоне однообразной, тихой мелодии Челентано (кстати, мой любимый актер) что-то так же медленно и монотонно наговаривал. Всё это создавало такую щемящую, пронзительно-грустную интонацию, что слезы лились у меня из глаз, и в то же время было очень хорошо. Наверно, это было чувство, которое поэты называют «светлая грусть» или «красивое страданье».

Как бы то оно ни называлось, но подобного я никогда ни у кого не слышала. Я сразу же решила, что это будет моя самая любимая песня и что необходимо найти этот диск. Но так как я была девочка не фарцовая и все мои друзья являлись законопослушными советскими гражданами, то раздобыть этот диск мне было неоткуда.

Какое-то время я ещё помнила и мелодию, и название диска, но через несколько лет я всё это забыла. В памяти осталось только то, что есть у меня любимая песня, которая не похожа ни на одну другую, которую никто из моих знакомых и малознакомых не слышал и которая поэтому особенная и только моя. И, значит, поэтому и я особенная.

Но после окончания школы и это стерлось из памяти. Правда, того, что я особенная, я никогда не забывала!


И вот, через много-много лет после того вечера, когда мне стукнуло целых 20 годков, оказалась я в июне месяце на батумском побережье. И шла я по каменистому пляжу знойным полднем в какой-то послеобеденной расслабухе, какую примерно на тех же широтах, но много западнее называют сиестой.

На территории турбазы, где и происходило дело, всё время звучала какая-то музыка. Вот и в этот раз играло что-то успокаивающее. Я сначала её не воспринимала, думала о чем-то своем, но когда вслушалась, интуитивно почувствовала - это что-то важное… И тут, как будто с памяти моей начали осыпаться пласты забвения. И всё светлее и светлее становилось, пока, наконец, не обрушилась последняя завеса – и я вспомнила!

Я вспомнила всё до мелочей: увидела обстановку своей комнаты - где  тогда стояла моя кровать, где находилось радио, как называлась песня, и что это песня Челентано с диска «Атмосфера», и что я поклялась её найти, и что это, чёрт возьми, моя любимая песня! И что я особенная (хотя этого я никогда и не забывала).

Когда я пришла в себя, оказалось, что я сижу прямо на камнях и плачу, как много лет назад. Но теперь я знала, что делать.
 
Опять всё складывалось на редкость удачно. С радистом турбазы я уже успела познакомиться. И у меня даже была с собой кассета, а хорошие кассеты в те годы достать было сложно. Причем кассета, я как знала, с одной пустой стороной, которой как раз должно было хватить на целый диск.

Правда, радистом  был старый (лет сорока), тощий грек с неподходящим ему красивым именем Эргури Костикиди. Эргури был похож на чёрта, которого, наверно, выдворили из Греции, чтобы он своим уродством не позорил страну богов и героев. К тому же, это было самое порочное существо из всех людей, которых я тогда знала. Нетрудно догадаться, что он потребовал за перезапись этого диска на мою же кассету.

Но никакая цена не казалась мне высокой. Вернее, я даже не думала об этом. Я просто знала, что должна обладать этой песней, любой ценой. Недаром ведь она снова появилась в моей жизни.

С этого дня я поселилась в радиорубке. Не столько, чтобы выполнять больные фантазии похотливого старикашки, сколько, чтобы день и ночь слушать эту песню, да и весь диск, который оказался великолепен.

Старому чёрту, как ни странно, песня тоже очень нравилась, и он не только слушал её вместе со мной, что, в общем-то, мешало мне наслаждаться музыкой, но и шантажировал меня ею.
 
Каждую ночь он устраивал у себя оргии-попойки, на которых обделывал свои грязные делишки. Сводил-разводил парочки, пускал сплетни, плёл интриги. Спаивал отдыхающих мужей, чтобы подкладывать их жен под местных джигитов.

Когда же он замечал, что мне нравится какой-нибудь мальчик и мы активно подаем друг другу знаки, он ставил эту песню и смотрел на меня, не отрываясь, живым укором. Когда же я ему изменяла (а я изменяла, иначе общение с ним невозможно было вынести!), то он устраивал мне допросы с выяснением интимных подробностей измены под эту же музыку.

Эти тягостные обстоятельства не могли заглушить мою любовь к песне, но привели к тому, что дня за два до моего отъезда мы крупно поссорились. Я ушла из его радиопритона, жила у себя в номере, злилась, но была уверена, что перед отъездом он придёт.  Но он не пришёл. Более того, когда, выходя из ворот турбазы, я встретила его, он просто отвернулся.

В бешенстве я доехала до аэропорта. И только здесь до меня дошло, что я оставила кассету у Эргури!