Мадонна. Часть 3

      В тот же вечер Арут пристроил меня в частный дом к тётеньке, которая сдавала отдыхающим почти весь свой надел. На участке её чуть ли не друг на друге громоздились жалкие развалюхи – сплошь домики дядюшки Тыквы. Интерьеры их были выполнены в стиле «мечта висельника» - кровать, стул и голая лампочка, свисающая с потолка на длинном проводе. В общем, тоска зелёная и никакого вида на море.

Но у хозяйки был сын двадцати с небольшим  лет, а у сына - своя комната с мощной аппаратурой. Сынок стал зазывать меня к себе послушать его любимый heavy metal. Конечно, я пошла, не раздумывая, послушала из вежливости одну-две композиции, а потом достала то, ради чего пришла – МОЮ кассету с МОЕЙ песней. Сынок скривился, когда узнал, что я принесла, но, так уж и быть, поставил кассету, дал мне наушники, чтобы самому не слышать этого занудства, а затем и вовсе ушел.

Это были минуты блаженства – через наушники голос Челентано казался ещё более проникновенным. И я уносилась в какие-то нереальные дали, где было так хорошо, что становилось неважно, где находится это место, как оно выглядит, главное, что это было моё место, откуда никуда не надо спешить, где я у себя дома, где я люблю и любима, потому что там царит одно-единственное чувство – любовь. И за него не надо бороться, его не надо добиваться  – всё уже есть, надо только раствориться в этом чувстве, стать им.

Два дня я ходила в комнату сына, а на самом деле на свидание с Челентано. С сыном же так ничего и не было. Он, видимо, решил, что с таким отсталым элементом, который слушает древнюю попсу, и связываться не стоит.

Тем временем Арут каким-то образом пронюхал, куда я хожу. И в одну из блаженных минут ворвался в комнату и устроил безобразную сцену ревности с криками, угрозами и проклятьями в адрес мой, сына, его родни и его аппаратуры. Сын за аппаратуру обиделся и тоже стал кричать. Прибежала родня сына – крику добавилось, аппаратура сотрясалась. В общем, под этот грохот меня и выдворили с тыквенной плантации.


Следующим моим обиталищем и, можно сказать, ступенькой вниз, как в прямом, так и в переносном смысле, стал подвал. Тот самый, где жил бедный Овик.

В темном, сыром помещении, пол которого от порога уходил куда-то вниз к противоположной стене, мы с Овиком чувствовали себя настоящими пленниками, и настолько всё казалось безысходным, что он даже не пытался проявить себя как мужчина. Единственным развлечением было смотреть в узкие окошки под потолком, которые выходили на тротуар, к сожалению, не очень людной улицы. В них иногда можно было видеть ноги вольных людей, идущих, куда они хотят.

Но самое ужасное  было то, что я опять лишилась своего сокровища – кассеты с лучшей песней на свете. Нас с таким грохотом выгнали с плантации, что я забыла обо всём, даже о ней! Пришлось наведаться на бахчу. И не один раз. Так как в первый мой визит меня ещё на подступах к дому засекла родня и подняла такую тревогу, что я вынуждена была удалиться. Мне даже показалось, что несколько камней полетело в мою сторону. В следующий раз я воспользовалась потайной тропой, но сынка не оказалось дома. И только на третий раз я его застала.

Сынок удивился – никакой кассеты у него не было, ему она сто лет не нужна, и, может быть, он даже выбросил её. С трудом сдерживая истерические рыдания, я бросилась разгребать горы катушек, кассет и пластинок, которыми была завалена комната сына. Наверное, мои дрожащие руки испортили ему не одну пленку.

Конечно, я нашла свою кассету. Иначе и быть не могло. Иначе, зачем всё это – то, что было раньше? Я решила, кроме дома, нигде её больше не слушать, спрятала кассету в небольшую сумку – мой единственный багаж. Осталось только взять его и вернуться домой.

Но с возвращением были проблемы. Арут даже не заикался об этом. Он по-прежнему каждый вечер возил меня по своим друзьям, видимо, ещё не наигрался. Друзьям на меня было наплевать, им даже нравилась такая забава. Овик сидел в своём углу и ни во что не вмешивался. Да что там Овик, даже милиция не захотела мне помочь!