Демон Лапласа

    
Мы познакомились перед сеансом фестивальной пустышки. За большими окнами в пол блестел новоарбатский вечер, она стояла в этом разноцветном блеске, изящно одетая, с явными признаками породы в чертах лица и осанке. «Коренная москвичка, интеллигентка, интеллектуалка, не удивлюсь, если родом из арбатских переулков и росла в «цековском» доме…» - не успевал запоминать стремительные мысли. Возле постера к фильму, я бросил что-то о режиссере и тонкостях скрытой концепции. Ответив, она дотла уничтожила весь мой перфекционизм:
- Я люблю арт-хаОс!
Так и сказала, через «о».
М-да…

Хаос накрыл и меня. Казалось бы, все ясно. Еще одна пустышка, в довесок к фестивальной. Не коренная и не со старого Арбата с дедушкой из бывших. Даром, что холёная и слегка гламурная. И мир, и я – мы оба оскорбились самим фактом ее существования. Но, черт возьми! До чего первозданно хороша, уверенна и гармонична, паршивка! Вожделение и гнев, любопытство и зависть (она-то с чего бы вдруг?) – смешиваясь в жестокий микс, волна за волной, без труда сокрушали высокие и неприступные башни моей гордыни. И боль в груди вместо ответа. Напрашивались мысли о внезапной любви. Ибо, как известно, любовь – это и есть боль. Подобные вип-сборища я посещал, дабы принять на загадочный лик налет статусности, каннский загар избранности. Вот и получил награду – боль и хаос. Арт…

Увлеченный внезапным стремлением обратить в свою веру, пригласил на свидание. А вдруг сумею увлечь ее из мира последствий в мир причин? Уничтожу своими, истинными, единственно верными, идеалистическими концепциями ее любовь к дорогой еде, воскресному шоппингу, тропическим пляжам, воинствующему безмыслию и спа-процедурам! В случае тотального провала не премину насладиться ее унижением. Снисходительно пройду бороной мудреца сквозь жухлую поросль ее приземленности. И великодушно соблазню для галочки - первобытная сексуальность, неведомая ей самой, являла собой экзистенциальную тайну, загадку противоречия между внешней пустотой мировосприятия и внутренней силой. Страшно желанный символ парадокса с чувственным ртом, обрушивший мои неприступные башни.
   
Безгранично фантазируя о неизбежной победе над новой спутницей, я едва не пропустил ее появление и пару раз чудом избежал падения в подстриженный кустарник вдоль Патриарших («Я только там встречаюсь»! – предупредила безоговорочно). Факт рождения в один день придавал очарования. И год совпадал по восточному календарю. С несущественной разницей в двенадцать лет. По ее мнению, разницей огромной. Высмеивая мою перезрелость, написала в сообщении, что мне пора в «хос-пис». Наверное, в ее понимании это было что-то, связанное с неконтролируемым «пис-пис».  Она любила смеяться и делала это громко. Походя высмеяла и «всю эту скучную хрень», когда я затянул торжественный симфонический сказ о мире книг, музыки, живописи, обо всем прекрасном в целом, что делало меня не менее прекрасным и неповторимым. Озадаченный я и довольная она, отправились продолжить в кафе. Статусное, само собой, что устраивало и меня. Пока нас не выгонят за ее громкий смех. Утвердив на физиономии сморщенный лоб и тревожный прищур - подражание молодому Клинту Иствуду (инфантильное и весьма отдаленное, как потом заявят недоброжелатели), снабжаю атмосферу глубокими сарказмами, прыскаю мудрыми ирониями, пропуская мимо ушей все ее восхитительные скучности. Проявлю терпение и познаю сладость ее лона. Отопру волшебным ключом превосходства символ парадокса с чувственными ртом. Перфекционизм, мать его! В пространстве между нами, уже весьма узком до ускорения пульса, на уровне разглядывания погрешностей при нанесении тонального крема на сияющий лик, неожиданно волнуюсь. Даже, убежденный в собственной безгрешности, понимаю, что говорю глупости.
 
- Любовь непредсказуема. Секс банален, – умничал я.
- Секс иногда пробуждает любовь – мечтала в ответ.
- Любви много не бывает. Я любил всего трех женщин.
- Одновременно??!!
- По очереди…
- Они выжили??!!
- Прежде всего, это Я выжил…
- А я так и не поняла – любила я или нет… Кстати, за собачку чихуа хуэньё я бы легко отдалась! Но только грамотному челу, конечно… - тот самый громкий смех.
Был вынужден ответить:
- Ни хуэньё у нас с тобой не выйдет.
Доедая камчатского краба, разомлев и потеплев, она окинула томным взглядом переполненный и галдящий кафешный пафос. Очаровательно вскинула брови домиком:
- Ни одного настоящего, одна ваниль вокруг!
- Я тоже?
- Ты – очень мутный... На все ведёшься. Ну и зануда, конечно!
Еще раз м-да… Зарубились не на шутку. Кто кого? Дело принципа.

Тем не менее, готовился к ее визиту в свой дом не особенно тщательно. Так – разложил пару артефактов по полированным поверхностям, побросал якорей на всегда вычищенный ворс. Томик Шопенгауэра на прикроватной тумбочке, книга о живописи на кухне, старинные монеты в японской чаше при входе, наконечники от стрел, что принадлежали полумифическим воинам гвинейского племени, билетики в парижское метро, будто случайно забытые на компьютерном столе. Незаконченная аналитическая статья, застывшая полгода как на мониторе ноутбука, от написания которой она якобы меня оторвала… Однако, мои полные смыслов антуражи не привлекли ее внимания, ничто не пробудило любопытство. Глянув в недописанную статью, заметила, улыбаясь так искренне, что я ослаб от восхищения:
- Я не знаю, что такое декаданс и что такое страпон узнала совсем недавно… Я бездарь…
- Знаешь, поначалу я не сомневался, что в тебе живет легкость. Не легковесность, а именно легкость… Эдакая врожденная мудрость сквозь улыбку иронии.
- В тебе этого точно нет. Поэтому ищешь в других. Со всеми этими понтами, - небрежный взмах лакированных пальцев в сторону моих артефактов вечности, - Ты пресный. Скучно, зая. Все ясно с тобой.
- Вот те на…
- Да. Я настоящая, какая есть. А ты - ряженый. Не обижайся.

Она могла, вот так просто сразить наповал. А я нет. Со всем этим бесконечным высокомерием… И какой был толк от того, что я знал и то, и это, и многое другое? О страпоне – только в теории, спасибо судьбе.

И мы расстались. Перенести подобное я не мог. Даже ради познания прекрасного лона и всех сопутствующих тайн мироздания.

*        *        *

Через полгода я без приглашения посетил один богатый загородный дом в скандинавском стиле ради разнузданной (как мечталось) встречи Нового Года, дабы запечатлеть признаки вырождения новой аристократии. Ну и для придания себе статусности, опять же. И мы снова встретились. В то время как она плескалась в штормовых волнах повышенного внимания, я уложил себя в кресле у камина в максимально аристократичной и вальяжной позе. Подобно римскому патрицию, величаво раскинулся на троне из дорогой кожи. Бросал в ее сторону мудрые прищуры, всепонимающую полуулыбку, беззвучные ямбы одобрения. И демонстративно не нарушал дистанцию, не приближаясь на расстояние явного вожделения. Замечал, но принимал за изящный предмет интерьера. И это сработало. Не без помощи просекко, вынужден признать. Разбивая приливы поклонения, она красивой лодочкой стремительно пришвартовалась возле меня. Я ловко, но снисходительно поймал ее возмущенно брошенные швартовы. Изображая усталость от всего мирского и перманентную скуку, я произнес, нежно и твердо:
- И ты здесь, мечта моя. Прекрасна, как и всегда. Жаль, я не в настроении.

Вечернее платье уютно и волнующе шуршало о колготки, искрило разрядами тока и сверкало, когда мы неожиданно и наконец-то поцеловались.
- Я тебя хочу, зая, - шепнула она, засунув язык мне в ухо. От нее пахло дорогими духами, вином, немного потом и обильно – страстью. «Вот оно!» - пронеслась комета в голове, выжигая мозг. Я уже выбирал укромные места в архитектуре дома, куда увлечь мою Афродиту, где вселенная взорвется торжеством сверхновых, когда она, подобно рыбке, выскользнула из моих липких ладоней. Смеясь, как обычно, громко, почему-то побежала на крыльцо. Ежилась без шубы, но с бокалом. Долго звонила какому-то Рудольфу, кричала на него, плакала, угрожала, признавалась в любви. «Я выезжаю!» - вынесла приговор в телефон, когда столпившиеся гости, укутывали ее в шубу, подливали просекко, уговаривали остаться, безнадежно оттеснив меня праздничными нарядными спинами. «Жду тебя, негодница», - иноземным бархатом отозвался телефон, улетая в карман шубы. Такси фатально умчало в белоснежную мглу мою несбывшуюся проводницу в сады Эдема. Умчало к Рудольфу.

- Он очень интересный мужчина.
- И богатый.
- А какой красавчик!
- Какая же она счастливая... – щебетали возбужденные барышни вслед тускнеющим вдали габаритам такси.
- Спасибо, дамы, я именно такой, - горько выплюнул неурочную шутку в морозную ночь.

Ну, конечно… Рудольф куда лучше. Богаче и ловчее. К нему ночами стекаются все захмелевшие красавицы Москвы. Как банально! Я подвернулся между делом. Точнее, между просекко и Рудольфом. Размялась на мне, возгорела и свалила усмирять пламя. Слизывая с губ остатки ее помады, вспоминал, как всего двадцать минут назад казалось, что она разглядела все, что делает меня особенным, подтвердила право на жизнь доморощенного детерминизма, обратившего меня в демона Лапласа. Рудольф! Чтоб ты подавился, мерзавец!

Я сделал вид, что не расслышал, как возбужденные барышни небрежно фыркнули в сторону моей тени:
- Не с этим же клоуном самовлюбленным по углам жаться…
Защеканки, чтоб их!

Вернулся в пять утра, у подъезда меня поджидала троица дюжих молодых парней, угрожающе веселых. Один из них сжимал в руках настоящий лук, заряженный стрелой. Глядели на меня, как на добычу, но обошлось. У раскрывшегося лифта догнал молодую семейную пару с коляской. Поднимаясь с ними в лифте, я изучал осененные благостью лица, напрасно пытаясь уловить нечто фундаментальное. Белобрысый очкарик с кожей белее новогоднего снега за порогом и черная, как уголь негритянка. И плод любви в коляске – маленький негритос. Возмутительно неуместные вместе. 0н – похожий на успешного яппи, она - на испуганную беженку. Словно этот молодой богач волонтёрствует после работы. Гонимый романтичными порывами, воплощает идеи гуманизма, помогая несчастной африканке в чужой стране. Но они были семьёй, их глаза светились любовью и не было в них никакой боли, а малыш уютно сопел в коляске. В узком пространстве лифта я задыхался от их счастья и стыдливо смахивал неожиданные слезы.

Засыпая поверх прилежно заправленной постели, окруженный артефактами мудрой вечности, я подумал – наверное, у подъезда с луком и стрелами дежурили Эрос, Амур и Купидон. Выбирали счастливца. И намеренно пропустили меня, не стали жалить, потому что какой из меня Ганимед и уж, тем более, демон Лапласа…