Прошлое впереди

Зимний вечер  вполне обычен. Как и прогноз погоды под известную французскую мелодию: там-там-там, та дам-там-там. «Я тебя хочу простить…» Уютно тикают настенные часы, купленные мной с первой "ситипендии".
А мне не сидится. Я ещё успею! Что именно? Ну, что-то важное...
Две копейки есть? Ага, вот, в кармане пальтишка с цигейкой, но стильного – трапецией. Бабушкино шитьё, а модель моя.

- Ты куда? - спрашивают родители в один голос.
- Я скоро – туманно отвечаю я, двадцатилетняя дылда.

И выскользнув из подъезда, деловито направляюсь через дорогу – к телефонной будке красно-жёлтой расцветки. И едва я пересекаю эту блестящую от дорогу, как нудноватая обычность домашнего вечера вдруг превращается в  мистическое пространство. Совсем иного свойства. Хотя это не  замечается мной  сразу… Улица и улица, будка и будка, каких по городу сотни.

Она пустует. Желающих воспользоваться ею не имеется. Кроме меня. Это тоже можно считать странным, ведь ещё совсем не поздно, а телефонные аппараты дома есть далеко не у всех. Вот у нас таковой, представьте, отсутствует. И очередь на них, и расходы лишние.

Открываю тяжёлую дверь, снизу заметенную снегом. Специфическое амбре не смущает. Знакомо.
Набираю заветный номер и кидаю в щель двушку. Я должна это делать. Что-то мною движет.  Свыше или снизу? Ладно, шутки в сторону. В эту щёлку вброс монетки – нечто сакральное. И что же там? А там – гудки, бесконечно длииииннные, испытывающие терпение. А его у меня дефицит.

Мой абонент  – высокий худой юноша в пальто. В крупную бежево-коричневую клетку. Белые длинные волосы – так модно в семидесятых. Клетконосец всегда грустен и скуп на слова. Робок и бледнолиц. Зачем он мне? Жаль его, что ли? Отчего он так часто печален, будто у него кто-то близкий умер… Клетконосец или крестоносец?

      Гудки всё идут. Или это зимние  звёзды гудят на морозе?
Под их гул я начинаю видеть цветные кадры, скорее, живые картинки?  На первой  я в платье невесты, но без фаты (пошло!), просто несколько белых цветков сбоку на моём темном каре. Меня что-то смущает в этой свадьбе, не ясно, что именно. Но уже не свернуть – всё готово, родители и свекровь старались два месяца. Гости уже приехали, немного, но не меньше двух десятков. Родня, друзья по вузу – его и мои.  Клетчатый – нет, сейчас он в голубом костюме –  жених мой бледен. Под стать своему натуральному цвету блонд. У него слегка испуганный вид, как у пойманного в силки суслика. И та же заторможенность. Но мы с ним проходим процедуру загса и учимся улыбаться публике. К вечеру скулы сводит, и вспоминается «человек, который смеется». Ночь не вспоминается – ничего для меня нового и интересного там уже не могло быть…
Что-то не совпадают эти картинки с моими ожиданиями. Но всё же рядом муж..  Его тётка  из Москвы считает, что я похожа на француженку. Все вокруг радуются.

Далее я вижу себя еле-еле передвигающей ноги по стадиону в шесть утра – муж велит. Он так привык. А я сова. Весёлого мало. Клетконосец молчит и пыхтит, бег – это его святое. Наверное, мне тоже полезно… Хотя подташнивает и дико хочется обратно в кровать. И спать, спать…

Следующий кадр: нелепая, но лютая, с оттенком непоправимости ссора. Клетконосец считает, что столик и кресла должны стоять в одну линию. Вдоль стены. Я – передвигаю их асимметрично. Он возвращает свой порядок. Я не сдаюсь. И так раз десять. Да что ж такое?! Почему он меня не слышит? Потом я молча реву, сидя на коробке из-под пылесоса в углу балкона. Поздний вечер. Во дворе одно за другим гаснут окна. Мне  зябко и . Но он так и не приходит, чтобы меня пожалеть. В час ночи иду в нашу комнату – он преспокойно дрыхнет. В большой комнате – зале так же безмятежно отдыхает свекровь. У неё завтра проверка школы столичной комиссией. Её полувоенный френч тщательно отглажен, начищены ботинки «прощай молодость»…
В её квартире всё по-армейски. Дело и порядок – убер аллес (этот немецкий мем похож на «убирались», кстати!). Вижу себя съёжившейся в углу дивана, мне холодно здесь. Клетконосец чинит утюг. Подкрадываюсь и прижимаюсь к его застывшей спине и слышу: я занят. И вообще, я тебе не клоун на арене. Если скучно – вон швабра простаивает.

Эту картину сменяет следующая:  я с ребёнком на руках. Правая рука подвешена на бинте– что-то с суставом. Но я должна умудриться приготовить первое и второе. Желательно и компот. К приходу Клетконосца и его мамы с работы. Оба за ужином закрыты газетами: «Правда» и «Строительные вести». Ненавижу эти издания. Зато, ура, не заметили, что гречка у меня получилась размазня. Быт -явно не моя сильная сторона. 
Наутро нахожу рецепт на столе, каллиграфическим почерком –как варить гречку.
Ребёнок симпатичный, правда, страшно крикливый. Нервный…
Клетконосец  всё так же сух и скуп на эмоции.  И я помню, что мое сообщение о беременности вызвало его протест. Его мнение – рано нам ещё заводить ребёнка. Ведь он ещё не научился играть на гитаре. «Впрочем, решай сама» .окатив ледяной голубизной. Я снова реву. Но уже в ванной – под шум воды.  Цепенею от осознания безнадёжности будущего.

Картина дождливая: хочу на край света: если не уеду, то умру.  И складываю чемодан. Сын уже собран и притих. Я стою с ними у двери – перед прыжком в неизвестность. В ней идёт густой дождь. И в этот неурочный – до полудня – момент на пороге возникает… массивно-неповоротливая фигура средневекового рыцаря. Мистика? Да это же Клетконосец!  Нет, сейчас он не в клетку, а в сером плаще-капюшоне. Он загораживает нам путь. Говорит что-то сбивчиво, не в своем рациональном стиле. И я снова сдаюсь.
Картинка следующая: я на сносях. Пузо выше носа, как говорят. Хочу дочку. Но узи еще не практикуется. Кто меня осчастливит – неизвестно. Первое мая. В окне солнце, а у меня мрак. Клетконосец ушёл на тусовку. Конечно, без меня, куда мне-то? Там весело: пьют, заедают, танцуют. Дотемна… Я глажу этот огромный шар внутри себя. Говорю ему сквозь слёзы: «ничего, ничего, ты только не волнуйся и не балуйся, сиди пока тихо». Но тот, кто сидит внутри этого шара, лупит меня чем попадя. И снова балкон с имитацией свежего воздуха, и снова ощущение вселенского одиночества.

Картина нестрашная. Мы въезжаем, нет влетаем на зеркальном лифте в новую просторную квартиру. В ней блестит пол и сверкают окна – их много и все на солнце, много зелёных цветов. Клетконосец заработал жильё. Значит, мы всё ещё вместе. Но он всё больше любит серый цвет. А у меня нервом звенит в мозжечке слово «клетка». Чтобы не слышать его, покупаю блокнот в клеточку – будущего лучшего друга.

Еще одна картинка, типичная. Мы в гостях у приятелей. Веселье в разгаре, после возлияний и оливье душевность только-только начинает проклёвываться по-настоящему. Хочется обнимать ближнего и петь... Я знаю с детства множество песен, причём со словами. Наступает мой, можно сказать, звёздный час. Но тут как раз Клетконосец надевает свое пальто и глыбой нависает надо мной: "Пошли домой". И глыбу эту сдвинуть невозможно. Бесполезно, потому что исключено. Опция одна - в 11 вечера домой. За руку, за ногу, перекинув меня через плечо, но домой. И я его ненавижу. Я умру, если не спою...
 

Картина страшная: я в больничной палате. Но как и почему сюда попала, не помню. Провал. Помню, что снова ссорились. От ревности. Возле кровати стоят дети – с ужасом сморят на меня, утыканную трубками и иголками капельниц. 
- Скоро папа придёт – говорит сын.
- Нет, не надо, не надо – шепчу я, еле двигая губами.
- Мамочка, пойдём домой – просит малышка-дочь.
Я закрываю глаза и всё исчезает…
….
… Сколько  уже времени я стою в этой вонючей будке? Ничего не понимаю…  Как долго длятся эти гудки?  Пять минут? Вечность?
На рекламном баннере напротив меня вместо привычного слогана об энергии успеха  аномальным светом горят буквы «Прошлое – впереди».
И тут в моей горячей голове моим же голосом звучит чёткий дискурс: ты можешь сейчас положить эту тяжёлую трубку на рычаг. И ничего из твоих картинок не случится. Не проявится. Или…
Но я отчего-то медлю, прижимая трубку к щеке.
И в конце концов дожидаюсь такого, до боли знакомого, суховатого «Алло, слушаю».