Мамин гостинчик

Недавно, словно чертенок из табакерки, вспомнился давно забытый мамин рассказ о своем брате. Да, спустя время, некоторые пережитые события вызывают смех, но в самом моменте бывает не до него.
 
Это было начало 50-х послевоенных. Валентин, так его звала мама, служил начальником госпиталя на Дальнем Востоке. Как-то был он в командировке в Москве. На обратном пути у него появилась возможность навестить маму, сестру… одним словом, нашу семью. После трехлетнего расставания, он неожиданно появился на пороге родительского дома. Бабушкиному счастью не было предела. Целыми днями она жарила, парила, варила, пекла, чтоб побаловать вкусненьким своего любимчика. Конечно и нам всем доставалось.
 
Быстро пришла пора расставания. Бабушка, не ставя сына в известность, упаковала ему домой большую коробку с банками варенья, джема, печеными сладостями. «Что за жизнь-то такая. Внучек растет без бабушкиных вкусностей, без заботы, кто может побаловать ребенка как бабушка?» - причитала она, вытирая слезинки.  Вспомнила, что Ларочке, жене Валентина, когда та гостила у нас, уж больно понравилась купленная на базаре килька. Вот и решила бабуля обрадовать сноху и передать ей в далекие края донскую кильку, ведь «октябрь уж наступил…», будет прохладно в поезде, пресервы прекрасно сохранятся. Завернула рыбку в несколько газет и положила пакет в маленький чемоданчик, с которым сын ходил еще до войны в институт.
 
Когда Валентин узнал о гостинцах, возмущался, истово протестовал. Но бабушка была мудрая женщина, она умело использовала весь спектр материнских манипуляций. Подключилась и группа поддержки: мама с подругой, так кстати оказавшаяся рядом. И фронтовик, майор, начальник госпиталя сдался. Пришлось взять все! Даже чемоданчик, от которого отбивался особенно. Благо, своих вещей у него практически не было.

Если в Москву он прилетел самолетом, то обратно пришлось ехать поездом, правда в купейном вагоне, но 7 суток и на верхней полке. Все вещи Валентин разместил в нише над проходом. Чемоданчик убрал подальше - к наружной стене, поближе к прохладе.
   
Соседи: муж, жена, ребенок, показались симпатичными, приятными людьми. Но вскоре выяснилось, что с немалыми проблемами...
 
Мамочка, маниакально боялась, что ее бледное, худосочное дитя просквозит. Ребенок даже сам о себе не без гордости заявлял: «Я - болец!». Приходилось ехать с закрытым окном в духоте. Хотя временами под напором Валентина попутчица нехотя, но к радости мальчика, все-таки выходила в коридор для проветривания.

 А сосед!? О! Сосед ночами оглушительно храпел. Храп его был сравним с близкими раскатами грома. Валентин сам грешил этим, но, нет-нет, не в такой степени. Он вспомнил Ларочкин метод: использование многократного «ц-ц-ц-ц-ц-ц». Обычно на него самого это оказывало воздействие. Он поворачивался на бок и умолкал. Но здесь его неоднократное «ц-ц-ц-ц-ц-ц» тонуло в раскатах соседского храпа, независимо на каком боку тот спал, и даже если на животе.

  Вспомнилось, как перед сном попутчица попросила, чтобы мужчины вышли из купе. Уложила ребенка, сама легла спать, разрешительно стукнув в дверь. Когда мужчины минуты через две вошли, она уже крепко спала. Валентин удивился еще, как можно так мгновенно глубоко заснуть? Ворочаясь ночью, ему пришло объяснение: чему только ни научишься в жизни, чтобы сохранить семью.
 
 А спустя 3 дня по всему вагону распространился еще и какой-то омерзительный запах непонятного происхождения. Озадаченный народ ходил принюхивался в надежде найти источник удушения. Запах был такой насыщенности, что даже через открытые окна на полном ходу поезда не выветривался. Купе Валентина превратилось вообще в газовую камеру. Мамочка стояла насмерть, защищая своего побледневшего «больца» от эфемерной простуды. Она не допускала даже приоткрыть окно для струйки свежего воздуха. Глава семейства лишь виновато пожимал плечами, глядя на Валентина. Относительное счастье наступало, когда семья, упаковав ребенка, уходила в вагон-ресторан на обед. Появлялась возможность целый час полноценного проветривания.

На следующий день вонизм в вагоне обострился. Пассажиры обратились с жалобой к начальнику поезда. Вдвоем с проводником они направились осматривать каждое купе. Зашли к Валентину, его попутчики в это время были на обеде. Приподняли сидения, ничего предосудительного не обнаружили, Валентин предложил показать свой багаж тот, что лежал наверху, но проводник: «Нет-нет, товарищ майор, Ваш багаж вне всяких подозрений, это лишнее». Они ушли.
 
И только тут его осенило!!! Взлетел на верхнюю полку, достал свой студенческий чемоданчик… О ужас!!! Килька!!! Именно она оказалась источником жуткого запаха. Через щели ее протухшее зловонье вторглось во все уголки старенького еще довоенного вагона. 
- Ох мама-мама, как-же ты меня подвела. Я как чувствовал, не хотел связываться с этой килькой. Что делать!? Скоро должны прийти соседи с обеда! Так, спокойно…
В открытое окно как можно подальше, со всей силы вытолкнул старенький чемоданчик. Теперь можно расслабиться. Но нет!

Через мгновение Валентин услышал отчаянные женские крики, возмущенные мужские голоса, топот. Его охватило отвратительное предчувствие: неужели ситуация обострилась!? Собравшись с духом, он вышел из купе. Весь народ что был в вагоне, толпился в конце прохода. Подошел и он. В одном купе, на счастье тех пассажиров, окно было закрыто. В него лишь впечаталась стайка рыбок, ну а в другие два открытые окна протухшие рыбки влетели, забрызгали все, и мирно распределились по полкам и полу…

Тут же Валентин личным примером организовал уборку в загаженных купе. Сообща быстро справились с настигшей бедой. Проводник вагона был ему искренне благодарен. Все еще долго возмущались и недоумевали, кто же мог совершить эту жесткую диверсию? Валентин тоже участвовал в этом возмущении. Сознаться всенародно в своем преступлении фронтовик, имеющий два Ордена Красной Звезды, не смог, хотя в душе искренне посыпал голову пеплом.

Оставшиеся два дня и две ночи он терпимей относился к дневным удушающим странностям попутчицы и ночным крещендо ее супруга. Доставляемые ими проблемы теперь казались детским лепетом в сравнении с тем, что он учинил всему вагону маминым гостинчиком.