6. Пояс Дмитрия Донского

6. ПОЯС ДМИТРИЯ ДОНСКОГО. Тяжба московских властей с Юрием Звенигородским тянулась уже шесть лет. Неуступчивость старшего Дмитриевича обошлась великокняжеской казне недешево: много серебра и даров утекло в Орду, выплаты ордынского выхода также пришлось возобновить в прежних объемах, но дело все равно не клеилось. А в 1430 году Юрий и вовсе разорвал свой мирный договор с племянником. Без поддержки Витовта сопляк, сидевший на московском троне, был ему уже совсем не страшен. Впрочем, до войны дело вновь не дошло. Юрий во второй раз «сбегал» до Нижнего и Суры, Константин Дмитрич с московскими полками снова его «проводил», но через Суру переправляться не стал, после чего все разошлись по домам. Как и в прошлый раз обошлось без крови. Особой мотивации к новому выступлению у Юрия пока не было. После смерти Витовта прежние обвинения в намерении Софьи и Василия подчинить Москву Литве прозвучали бы глупо. А значит, оставалось лишь ждать решения ордынского владыки.

Летом того же года Москва сумела организовать карательную экспедицию в Волжскую Булгарию.  Командование войсками доверили Федору Пестрому, который казанцам был уже хорошо знаком. Россияне сполна расплатились с соседями и за разорение Костромы и за их постоянные вторжения в русские пределы. Впрочем, радость победы над ненавистными степняками была недолгой, ее омрачила смерть митрополита всея Руси Фотия, которого не стало тем же летом. В лице Фотия Василий потерял верного друга, мудрого советчика, терпеливого наставника и еще одного надежного союзника.

В 1432 году начались, наконец, подвижки в Орде. Боярину Иоанну Всеволожскому - потомку славной династии смоленских князей удалось убедить хана Улуг-Мухаммеда в том, что юная и послушная «синица» в Москве куда лучше, чем опытный и строптивый, да, к тому же еще, беглый «журавль» в Галиче.  Хан начал склоняться к кандидатуре Василия, и Всеволожский, не желая упускать удачу из рук, на очередной встрече с Мухаммедом «добил» хана всего одной фразой: «Князь Юрий ищет великого княжения по завещанию отца своего, а князь Василий – по твоей милости». После этого Улуг-Мухаммед без лишних разговоров утвердил за Василием великокняжеский стол, и непокорному Юрию пришлось покориться судьбе. Поскольку оба претендента в ту пору находились при ханском дворе, Юрию было даже велено вести под уздцы коня с восседающим на нем великим князем. Впрочем, деликатный Василий своего дядю от такой «чести» избавил. Единственное, что удалось все же выторговать звенигородскому князю в Орде, был ярлык на Дмитровское княжество.

Вернувшись из Орды, Юрий поначалу поселился в отсуженном у племянника Дмитрове, что находился в опасной близости от Москвы, но очень скоро вновь перебрался в отдаленный, а потому, и более безопасный Галич. Воспользовавшись отсутствием хозяина, правительство московское тут же распорядилось выгнать Юрьевых наместников из города и во второй раз присоединило Дмитровский удел к Москве. Церемониться со смутьяном теперь, когда великокняжеский ярлык находится в нужных руках, никто не собирался. Оскорбленный Юрий затаился в Галиче, окруженный лесами и болотами, снедаемый обидой и ненавистью.

А довольный собой Иоанн Всеволожский тем временем возвращался на Русь. Возвращался торжественно, возвращался так, как и подобало возвращаться победителю, ведь все для него складывалось как нельзя лучше. Выторговав у хана ярлык для московского государя и тем самым оказав и самому Василию, и правительнице Софье неоценимую услугу, торжествующий Иоанн имел все основания рассчитывать на то, что в Москве его услуга будет все же правильно оценена. И это притом даже, что цена вопроса была немалой! За успешное завершение дела Всеволожскому было обещано, что его дочь станет великой княгиней московской. Подросшему Василию, и правда, уже пора было обзавестись собственной семьей. Ну и чем, скажите на милость, плоха княжна Всеволожская? Всем хороша! А папаня у нее и вовсе – гвоздь программы, победитель сезона 1432 года! Так думал боярин Иоанн, спешивший из Орды на Русь.

Совсем иначе думали на Москве. Софья Витовтовна, что была копией своего почившего в бозе отца – прожженного интригана и хитреца, каких свет не видывал, чуть ли ни с пеленок знала, что уже оказанная услуга ровным счетом ничего не стоит. А потому, боярин может продолжать и дальше гордиться собой, но он всего лишь хорошо выполнил порученную ему работу, как и подобает преданному вассалу, а значит, хватит с него и обычной прибавки к жалованию. Невесту же своему сыну правительница поищет в более престижном и богатом доме. В итоге, обещания, данные расторопному боярину в Орде, там, в Орде, и остались вместе со всеми его услугами. В невесты своему сыну, великому князю Василию, Софья Витовтовна выбрала княжну Марию Ярославну Боровскую, из рода Владимира Храброго.

Говоря современным языком, боярина Иоанна Всеволожского кинули самым беззастенчивым образом. Потрудившись в поте лица «на благо отечества», боярин остался при своем, что лично для него означало только одно - грабеж средь бела дня! Не быть ему теперь в числе приближенных к великому столу, его кровь никогда не смешается с кровью Донского, его внукам никогда не носить шапку Мономаха. Короче говоря, облом полный! И тогда оскорбленный до глубины души Иоанн, которому в присутствии всех родственников и коллег по боярскому цеху буквально плюнули в лицо, решил действовать по принципу: «Не вы - мне, так я – вам». Княжна Всеволожская – красатулечка, кровиночка, плоть от плоти, кровь от крови - хоть ты тресни, но будет отомщена за свой «позор»! Бог - тому свидетель! Надо всего лишь найти других «обломавшихся и кинутых» и совместными усилиями поменять на Москве князя. Ни от кого не скрываясь и не таясь, Иоанн собрал вещички и со всем свои добром, с чадами, с домочадцами, с холопами, с дружиной перебрался под крыло к дяде Василия, Константину Углицкому. Впрочем, ни в Угличе, ни потом в Твери, Иоанн понимания и поддержки не нашел, как не старался. После этого у него оставался только один путь - к такому же униженному и такому же оскорбленному, как он, Юрию Дмитриевичу Звенигородскому. Так в окружении старшего из Донских появился кровный враг правящей на Москве династии – еще одно шило в заднице и без того неугомонного честолюбца и смутьяна. Теперь дело было лишь за малым: требовалась искра, чтобы раздуть пламя новой княжеской усобицы.

Повод к междоусобию нашелся очень быстро - уже в 1433 году, как по заказу. На свадебном пиру у Василия II, в числе приглашенных не было лишь Юрия Звенигородского, но оба его сына, Василий Косой и Дмитрий Шемяка, были приглашены и приглашениями своими воспользовались. Для Москвы они врагами не были, и в столице чувствовали себя спокойно. 8 февраля в самый разгар пиршества один из московских бояр - то ли Петр Константинович, то ли предок Романовых Захарий Иванович Кошкин - вдруг заметил на Косом богато украшенный драгоценный пояс и тут же опознал в нем собственность своего господина Дмитрия Донского, якобы похищенную у того еще в 1367 году кем-то из Вельяминовых. Какого ляда какой-то там боярин полез к Косому с расспросами и с этим своим «расследованием», сказать трудно, но реакция Софьи Витовтовны не оставляет места для каких-либо сомнений. Поскольку с самого начала все дело было шито белыми нитками, получается, что правительство сознательно шло на обострение отношений со строптивым княжеским домом, дабы, уже имея на руках царев ярлык, одним ударом завершить громкое дело «О диссидентском кружке Юрия Звенигородского». Как бы там ни было, но пояс у Косого отобрали силой. Пережив публичное, да к тому же еще, и явно незаслуженное бесчестие, оба брата немедленно покинули праздничную Москву и отправились в Галич, к отцу, по дороге разграбив ни в чем неповинный Ярославль. Из столицы братья уезжали с позором и обидой, вернуться же обещали с кровью.

В том же 1433 году умер младший сын Дмитрия Донского, Константин Углицкий, – последний заступник великого князя Василия II перед его дядей Юрием. Дорога на Москву мятежникам отныне была открыта.