Отряд поручика Лермонтова. Гл. 2

ГЛАВА ВТОРАЯ

И дики тех ущелий племена,
Им бог — свобода, их закон — война,
Они растут среди разбоев тайных,
Жестоких дел и дел необычайных;
Там в колыбели песни матерей
Пугают русским именем детей;
Там поразить врага — не преступленье;
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро — добро, и кровь — за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь.

(из поэмы М.Ю.Лермонтова «Измаил Бей» - автор)
 
     Начало июля 1840 года выдалось прохладным. Солнце почти не показывало свой лик из-за плотно затянувших небеса свинцово-серых туч, сеявших на землю противный мелкий дождь, пропитывающий сукно офицерских кителей и черкесок, отчего те начинали вонять псиной.
     Развлечений в крепости Грозной не было никаких, и, чтобы скоротать время, офицеры, вернувшиеся с очередного дела, «резались» в карты, проигрывая офицерское жалование, которое, впрочем, в здешних условиях походной жизни все едино некуда было тратить.
     Был стылый вечер 10 июля, на дворе сыпала мелкая, колючая морось, а в сакле, в которой собрались офицеры «перекинуться в картишки», тепло и уютно: в печи потрескивают сыроватые дрова, а на плите пыхтит паром ведерный чайник с начищенными до зеркального блеска медными боками, и источает немыслимо вкусные запахи огромная сковорода с мясом и картошкой…
Лермонтов банковал и, взяв в руки колоду карт, «просвещал» недавно прибывшего на линию князя Александра Мещерского, которого удивляла бесшабашная удаль некоторых молодых офицеров.
     - Вы мало пробыли здесь, князь! - говорил поручик Лермонтов, перетасовывая колоду. - Настоящий кавказец смеется над новичками, которые, норовя побыстрее отличиться, без нужды подставляют лоб под пули. Настоящий кавказец смел и бесстрашен в деле, но не по-глупому!
     - Эй, а сам-то?! - засмеялся славный воин и бретер Руфин Дорохов, поднимая со стола свои карты. - Вы, князь, слушайте Лермонтова - у него уже вторая ссылка на Кавказ, но знайте: он сам иногда ведет себя в деле так, будто бессмертен. А вообще, наш поэт - славный малый - честная, прямая душа - не сносить ему головы!
     - Вот пошли в экспедицию, - продолжал поручик Лермонтов, бросая карту за картой игрокам, - наш юноша кидается всюду, где только провизжала одна пуля. Он думает поймать руками десятка два горцев, ему снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты. Он во сне совершает рыцарские подвиги — мечта, вздор! Неприятеля не видать, схватки редки, и, к его великой печали, горцы не выдерживают штыков, в плен не сдаются, тела свои уносят. Между тем жары изнурительны летом, а осенью слякоть и холода. Скучно! Промелькнуло пять, шесть лет: все одно и то же. Он приобретает опытность, становится холодно храбр и смеется над новичками, которые подставляют лоб без нужды.
      - Между тем хотя грудь его увешана крестами, - поддержал Лермонтова артиллерийский  поручик Мамацев, который читал уже  - а чины нейдут. Он стал мрачен и молчалив; сидит себе да покуривает из маленькой трубочки; он также на свободе читает Марлинского и говорит, что пишет он очень хорошо; в экспедицию наш герой больше не напрашивается: старая рана болит! Молодые казачки его не прельщают, он одно время мечтал о пленной черкешенке, но теперь забыл и эту почти несбыточную мечту. Зато у него явилась новая страсть, и тут-то он делается настоящим кавказцем…
     - Карты розданы, господа! - Лермонтов положил колоду на сукно, улыбнувшись Дорохову, с которым был весьма дружен. - Делайте ваши ставки.
     - Почему вы сражение называете «делом»? - спросил князь Мещерский, медленно сдвигая карту за картой - у него оказалось две пары.
     - Солдатский фольклор! - пояснил Дорохов. - Это ведется еще со времен Суворова. Наши солдаты называли бои и сражения простым словом «дело», а особо жестокие рукопашные схватки именовали «потехой». Вот так-то!
     - Даю прикуп. Ну, кто храбрый в атаку на банк? - Константин Мамацев куражился, имея на руках четырех королей.
     - Мажу на тридцать! - сказал, прищурив зачем-то правый глаз, князь Мещерский.
     - Пятьдесят! - поручик Лермонтов грозным взглядом обвел картежников, и всем стало ясно, что поручик блефует.
     - Мимо… - пробурчал командир егерей.
     - Угол! - бросил казачий есаул.
     Густой табачный дым пластами висел в сакле, но никто не обращал на него внимания.
     - Позвольте, господа ахвицеры, чихирьку родительского, - старался старый казак-урядник, разливая в оловянные кружки густое красное вино. - Шоб, значить, домашние не журились, шоб воевалось легко и шоб, значить, домой возвернулися здравыми!
     Офицеры выпили крепкого чихиря и принялись за картошку с мясом.
     - Ну, и каков же конец нашего кавказца? – Мещерский никак не мог унять свое любопытство. – Уж просветите, господа!
     - Что ж, извольте, князь! – Лермонтов отложил в сторону свою вилку. – Наш герой-кавказец понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств. Знает он теперь, какой горский князь надежный и какой плут; кто с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь. Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда, кинжал — настоящий базалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь — чистый шаллох и весь костюм черкесский, который надевается только в важных случаях и сшит ему в подарок какой-нибудь княгиней. Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия…
Офицеры рассмеялись.
     - А ведь верно все подмечено! Так оно и бывает, князь! – сказал Дорохов Мещерскому и обратил свой взор к Лермонтову. – Мишель, почему бы тебе не облечь сии рассуждения об офицере-кавказце в литературную форму? Здорово ведь получится!
     - А ведь напишу, пожалуй, рассказец, - согласился Лермонтов. – Так и назову его – «Кавказец». Сегодня же набросаю сюжетец.
     Закусив, снова взяли в руки карты. Банк был велик, и каждый ждал победную карту…
     Внезапно широко распахнулась входная дверь, занавешенная от сквозняка полотнищем от старой палатки, и в саклю вместе с порывом холодного ветра шагнул офицер, до бровей закутанный в башлык, сплошь покрытый мелким бисером дождя. С улицы послышалось ржание коней, простуженные, хриплые голоса казаков и егерей…
Головы игроков, как по команде, повернулись к вошедшему.
     - Господа, поручик Неткачев! - вскинув руку к виску, представился вошедший. – Докладываю! Наши батальоны попали в чеченскую засаду в Ауховском лесу! Полковник тяжело ранен. Огромные потери, господа! Брошен весь обоз, пушки. Отряд отступает в беспорядке, а чечены то и дело идут в шашки…
Урядник подал поручику кружку вина, и тот одним махом опорожнил ее.
     - Кругом завалы, господа, стрельба со всех сторон! Некому подбирать раненых и убитых.
     В сакле повисло тягостное молчание…
     Офицеры безмолвно взирали на вестника разгрома головного отряда. Никому не хотелось идти в ночь, в глухой лес, откуда можно было и не вернуться.
     - Полковник князь Белосельский-Белозерский принял командование. Приказ генерала Голофеева - вам немедленно сняться и идти в лес на речку Валерик, где будем наводить переправу. Генерал тоже прибудет туда. Поспешите, господа! - голос поручика Неткачева прерывался от волнения.
     - Не иначе, проводники завели на засаду! - желчно сказал, поднимаясь с табурета, казачий есаул. - Чечен в глаза тебе будет лезть с выражением дружбы и покорности, а за спиной завсегда кинжал, шоб тебе в спину всадить. Иду к казакам!
     Офицеры шумно задвигались, роняя на обмазанный глиной пол табуреты, понимая, что все равно придется идти…
     - Пардон, господа! - вдруг загремел голос поручика Мамацева. - Прошу всех сесть! Выйдем через минуту, как только вскроем банк. Прошу открыть карты, господа!
     Офицеры, не присаживаясь, стоя, вскрыли карты.
     - Четыре короля! Бито! Банк снимаю, - хладнокровно произнес Мамацев, сгребая со стола деньги. - А теперь - по ротам! Через полчаса выступаем!
     - Господа, как офицер для особых поручений при генерале Голофееве, я должен отправиться к нему, не медля ни секунды! – Лермонтов был уже в офицерском сюртуке без эполет и низко надвинутой на глаза белой фуражке. – Друг мой Руфин, не соблаговолишь ли дать мне в охранение троих казаков из твоей сотни? Из местных, желательно, чтобы короткую дорогу знали до Внезапной крепости.
     - Есть такие, Мишель! – ответил Дорохов. – Жаль мне весьма, что рассказ твой об офицере-кавказце сегодня не родится, увы… Следуй за мною!
     Офицеры, впустив сквозняк в теплое помещение, покинули саклю, враз ставшую унылой и бесприютной. Табачный дым медленно потянулся вон из сакли сквозь образовавшуюся в занавеси щель…
   
     - Господи, спаси и сохрани народ християнский! - казак-урядник один стоял посреди опустевшей сакли, отбивая глубокие поклоны и крестясь на висящие в красном углу образа. - Матерь Божия, сбереги своих славных сынов на поле брани!
По его иссеченному в походах осколками камней и иссушенному горными ветрами лицу медленно катились две горько-соленые слезы, катились, пока не застряли в серо-седой щетине на подбородке…

М.Ю. Лермонтов - А.А. Лопухину
…Писем я ни от тебя, ни от кого другого уж месяца три не получал. Бог знает, что с вами сделалось: забыли, что ли? Или пропадают? Я махнул рукой. Мне тебе нечего много писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна; а описывать экспедиции не велят. Ты видишь, как я покорен законам. Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем. Варвара Александровна будет зевать за пяльцами и, наконец, уснет от моего рассказа, а тебя вызовет в другую комнату управитель, и я останусь один, и буду доканчивать свою историю твоему сыну, который сделает мне кака на колена… Сделай одолжение, пиши ко мне как можно больше. Прощай, будь здоров с чадами и домочадцами и поцелуй за меня ручку у своей сожительницы. Твой Лермонтов.
Крепость Грозная, 16 - 26 октября 1840 года