Отряд поручика Лермонтова. Гл. 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Глава третья

Война!.. знакомый людям звук
С тех пор, как брат от братних рук
Пред алтарем погиб невинно...
Гремя, через Кавказ пустынный
Промчался клик: война! война!
И пробудились племена.
На смерть идут они охотно.
Умолк аул, где беззаботно
Недавно слушали певца;
Оружья звон, движенье стана:
Вот ныне песни молодца,
Вот удовольствия байрана!..

(из поэмы М.Ю.Лермонтова «Измаил Бей» - автор) 
Под звонкое ржание коней, тяжелые стуки пушек, чавкая раскисшей глиной под ногами, отряд стал медленно вытягиваться в колонну.
Туман рваными клочьями висел на деревьях, стелился по земле. Быстро темнело. Холод и мрак леса, окружавшего отряд со всех сторон, вселяли тревогу в сердца солдат-пехотинцев, егерей и казаков…
Забили ротные барабаны, и казаки шагом двинули коней по едва заметной в темени ночи дороге. За ними, разбрызгивая грязь, потянулся батальон егерей, трехорудийная батарея с приданными фальконетами, потом пехота и арьергард - охранная сотня казаков.
Отряд вскоре втянулся в лес, и сразу же непроглядный мрак поглотил людей. А туман все густел, морось, непрерывно сыпавшая с неба, окутывала людей и лошадей. То и дело раздавались тревожные возгласы дозорных, во мраке натыкавшихся на непролазные гущи деревьев, голоса солдат, редкие команды офицеров.
Нечего было и думать о внезапности и скрытности подхода в такой обстановке.
- Тёмно, точно в погребе, - хрипло сказал кто-то в темноте. - Ни дороги, ни леса - нич-чё не видать…
Сбившиеся в кучу, потерявшие строй служилые люди шли медленно, ориентируясь только на шлепки по грязи и тяжкое дыхание идущих впереди.
Где-то в глубине леса заржал конь, еще три-четыре вторили ему. Забрехали собаки…
- Да уж, господа! - прозвучал с горечью в темноте голос поручика Мамацева. - Внезапный налет у нас не получается!
И вдруг лес ожил. Из глубины его замелькали вспышки выстрелов, с криками «Алла-ила», размахивая шашками и кинжалами, врубилась в солдатскую массу кучка смельчаков, тут же вздетая на штыки. Солдаты, не дожидаясь команды, дали залп в темноту. Шум свалки и стрельба прекратились, лишь отдельные выстрелы слышались из леса…
- Санитаров сюды! - крикнул кто-то. - Здеся три пораненых!
С тяжелыми сумками, хлопающими их по бокам, пробежали санитары, разбрасывая вокруг себя комья грязи.
- Пушкари, доложить потери! - крикнул в темноту Мамацев.
- Пробный наскок был, - сказал есаул. - Готовятся, значит, волки.
- Что значит, готовятся? - раздраженно спросил артиллерист.
- Собирают партию. Вытягиваются в линию. Потом гикнут и дадут залп вдоль колонны. Ну, а потом, в шашки, в ножи, в кинжалы. Бог знает, какая тут кутерьма подымется паническая…
- Да типун тебе на язык, есаул! - зло пробурчал Мамацев.
К ним подскакал казак из дозорных.
- Заблукали, значит! - выдохнул он, тяжело дыша. - То ли влево лишку забрали, то ли вправо! Лес кругом. Наши казачки вперед ушли с чеченом-проводником. Ждать надо!
- Эх, заведет, сука-проводник! - вновь заговорил есаул. - Как пить дать, заведет. Эй, Семенченко! Ты далёко ли?!
- Тута я, рядом! - отозвался казак.
- Скажи, что думаешь? Ты ить тута уже годов десять?
- Двенадцать, - ответил Семенченко. - Если не хватили лишку влево, то сейчас мы под Урус-Мартаном. Верст десять до него.
- Бывал там?
- А то?! Ишо с генералом Верзилиным Петро Семенычем мы на энтот Мартан ходили. Много солдат тогда полегло, да-а. У их в энтим ауле все дрались: и бабы, и дети малые. Кто кинжалом, кто палкою иль мотыгой бился, ну, а кто-то каменьями кидал в нас. Пять часов аул от их чистили…
- И не жалко было? - брезгливо скривив рот, спросил поручик Мамацев. - Ну, баб, детишек?
- Дык, как билися, вашбродь, на смерть, так не до жалостев было! Выжить ба… А как взяли аул да зачали жечь… Поглядел я тогда на деток малых да баб чеченских, пулями да штыками побитых, сумно мне стало, да-а. Да што там, все мы цельный день потом молчали, переживали, значить… Молилися, всяк по себе…
Небо на востоке начало медленно, будто нехотя, сереть. Туман, отрываясь от кустов, медленно пополз в чащу леса. Впереди стала ясно видна большая поляна, и ротмистр Сухачев, командовавший отрядом, махнул в ее сторону нагайкой.
Колонна снова медленно поползла по лесу, вытягиваясь на поляну…
Впереди послышались выстрелы…
- Завел все же, сука, на засаду! - выругался есаул.
Но стрельба стихла так же внезапно, как и началась.
Становилось все светлее, с гор подул свежий ветерок, разгоняя остатки тумана…
- Выровнять ряды! Подтянись! - понеслось по колонне.
     У излучины какого-то ручья, впадающего в Валерик, соединились с разбитыми частями. Здесь же догнал отряд генерал-лейтенант Голофеев Аполлон Васильевич (в современной истории Кавказской войны фамилия генерала по какой-то причине изменена на Галафеев, хотя во всех документах тех далеких лет и воспоминаниях современников, в частности, М.Ю. Лермонтова, упоминается именно генерал-лейтенант Голофеев А.В. Еще пример: Бельгард В.А., «Воспоминания», Автобиографические воспоминания Валериана Александровича Бельгарда. «Русская Старина», январь 1899 г. - автор), прибывший из крепости Внезапной, которая послужила сборным пунктом Чеченскому отряду для действий против Шамиля. Адъютантом при нем, то есть, офицером для особых поручений, состоял поручик Михаил Юрьевич Лермонтов. Генерал, бегло ознакомившись с обстановкой, тут же начал отдавать приказы. Гребенские и кизлярские казаки сразу ушли на фланги, выходя к реке. Артиллеристы Мамацева двинули орудия, разворачивая по фронту, оставив для связи с командующим прапорщика фон Лоер-Лоярского.
- Поручик! - окликнул генерал Лермонтова. - Возьмите у Дорохова десяток охотников для прикрытия, будете вместе с прапорщиком осуществлять связь со штурмовыми отрядами и с артиллеристами.
Штурмовые колонны вышли к реке.
Валерик грохотал, перекатывая через валуны вспененные быстрые воды. Эта необузданная стихия пугала своим неукротимым напором и неимоверной мощью, как бы оправдывая свое название, в переводе с чеченского означавшее «ручей смерти»…
Солдаты замешкались у воды, и сразу же из леса высыпали горцы. Их было так много, что они накрыли черным пятном, как буркой, всю опушку.
Выйдя из леса и увидев огромный завал, поручик Мамацев со своими орудиями быстро обогнул его с фланга, и артиллеристы принялись разворачивать батарею. И только теперь Мамацев с ужасом понял, что подле него нет никакого прикрытия. Если горцы сей же час ринутся на батарею, то его артиллеристы в течение нескольких секунд падут под ударами их шашек. Оглядевшись, он увидел, однако, поручика Лермонтова, который, заметив опасное положение артиллерии, пришпорив своего белого коня, поспешил к нему с приданными охотниками. Мамацев кивком головы поблагодарил товарища, осадившего коня у орудий.
- Не стоит благодарности, Константин Христофорович! - улыбнулся ему Лермонтов.
Тем временем начался штурм. Куринцы под звуки горнов и треск барабанов вошли в ледяные воды Валерика и, тщетно пытаясь сохранить строй, двинулись на горцев.
Лермонтов, увидев это, кивнул своим охотникам и, оставив орудия, ринулся в реку, сразу потерявшись за завалами.
«Славный малый - не сносить ему головы!» - глядя вослед Лермонтову, вспомнил вдруг слова Руфина Дорохова Мамацев.
Его орудия и две уцелевшие пушки отряда полковника Белосельского-Белозерского, которыми командовал поручик Иван Евреинов, открыли огонь. Свежие роты, перейдя реку, ударили в штыки на чеченцев, которые, выскочив за завалы, попытались задавить русских числом и заставить отступить. У завалов закипел рукопашный бой, из которого, как известно любому кавказскому ветерану, выхода нет: либо лютая смерть от шашки горца, либо победа русского штыка. Надсадное «кхеканье» пехотинцев и «гиканье» чеченцев слились в один тяжелый нечеловеческий храп, пугающий гибельной неотвратимостью. И те, и другие, понимая, что здесь, сейчас решается исход битвы, дрались с диким остервенением, подобным остервенению в схватке хищного зверя. Но и это сравнение не отражает всей жестокости воинов - зверь не может так биться, нет у зверя столько злобы...
Поручик Лермонтов, выполняя задания генерала Голофеева, метался от одной группы атакующих отрядов к другой, передавая приказы генерала, и не раз смерть была от него лишь в каком-то шаге. Загнанный конь всхрапывал, кося на седока лиловым глазом, требуя отдыха, но не было у поручика ни малейшей возможности дать ему отдохнуть от бешеной скачки.
Дважды наперерез коню выскакивали из лесу группы горцев, и тогда поручик и его поредевшая команда, свесившись с седел, вынуждены были рубиться с мюридами, пробивая дорогу к завалам. Скоро из десяти охотников, выделенных Лермонтову Руфином Дороховым, в живых оставалось шестеро...
Во время очередной сшибки у завалов заметил поэт подле руки поверженного мюрида огромный кинжал с рукоятью слоновой кости в серебряной оправе. Клокочущие воды реки в этом месте перехлестывали берег, омывая тела павших, и отмытый от крови клинок матово поблескивал, отливая синевой.
Лермонтов спрыгнул с коня и поднял кинжал, с удивлением разглядывая замысловатые завитки дамасской стали. Сорвав с пояса шахида ножны, сплошь отделанные серебром искусной работы, он сунул в них кинжал и отправил добычу в седельную сумку.
- Негоже, чтобы сей кинжал свой воинский путь закончил всуе в беспокойных водах речных! - сказал поручик, и охотники одобрительно засмеялись - каждый из них знал цену хорошему клинку.
Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный…
(Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Кинжал» - автор)
Удивительно, но в ходе ожесточенного боя поручик получил лишь несколько легких порезов и ссадин, хотя его красная, заметная с любого края поля боя рубашка была вся в прорехах...
Среди ж товарищей потери были...
Погиб декабрист Владимир Лихарев, переведенный рядовым из Сибири на Кавказ, чтобы «иметь возможность кровью искупить свою вину»...
Он был другом Лермонтова, и добровольно, «изъявив охоту», пошел в сотню Дорохова. Лермонтов быстро сошелся с Лихаревым, и они шли в бой рука об руку, и еще вчера в крепости спорили о Канте и Гегеле...
Ожесточённая, озверевшая от крови толпа горцев изрубила тело уже мертвого Лихарева так скоро, что охотники не поспели на выручку останков своего товарища.
Наконец картина боя начала медленно меняться в пользу русских. Пехотинцы ценой больших потерь взяли приступом завалы.
Все пространство, на котором произошла кровавая бойня, было завалено мертвыми телами. Струясь промеж камней, текла в реку горячая кровь и горцев, и русских. Смешиваясь у берегов в гремучую смесь, кровь воинов, достойных доблестью друг друга, вспенивалась в потоке и вспыхивала рубиново-красными брызгами, окрашивая воды Валерика цветом смерти.
Конная атака червленцев, врезавшихся во фланг наездникам чеченцев, заставила противника прекратить атаку и уйти в лес, за завалы. Через два часа перестрелки и рукопашной схватки русские солдаты полностью выбили противника из завалов на берегу реки Валерик, но схватки в лесной чаще продолжались в общей сложности шесть часов, пока предводитель чеченцев наиб Ахверды-Магома не был ранен и велел отступить…
В тишине прошло более двух часов. Казаки обшарили прибрежный лес и вывели оттуда до полусотни солдат, укрывавшихся от чеченов, и вынесли около двадцати раненых.
Солдаты, пережившие разгром головного отряда, несколько шашечных наскоков, гибель товарищей и бестолковое, перешедшее в бегство отступление, потрясенные тем, что остались после всего этого в живых, садились прямо на мокрые камни и, не стесняясь товарищей, утирали слезы.
 - Поручик! - генерал пристально посмотрел на Лермонтова, который после схватки был без кителя, в изодранной красной рубашке с распахнутым воротом. - Приведите себя в порядок и передайте приказ полковнику Белосельскому-Белозерскому строить своих людей и поротно отводить в крепость Грозную.
Чечены затаились и не беспокоили русских, пока те выносили раненых и отправляли выведенные из боя роты на переформирование.
На опушке и у реки лежали тела чеченцев, павших во время последней атаки, и большое зеленое знамя с каким-то золотым знаком…
Когда колонна на Грозную ушла, из лесу показались чеченские наездники с белым флагом.
Они шагом подъехали к головному дозору и о чем-то заговорили с казаками.
Один из казаков подскакал к биваку и, козырнув, сказал:
- Осмелюся доложить, вашсокобродь! Чечены просють кого-нито из ахвицеров на переговоры. За своих убитых просють, значить.
- Поручик Лермонтов! - генерал кивнул головой в сторону чеченцев.
Лермонтов, уже одетый в офицерский сюртук, пришпорил коня и поскакал к переговорщикам.
- Поручик Лермонтов! - легко бросив ладонь к виску, представился он чеченцам. - Готов выслушать вас.
- Мы просым увас позволит забрать нам убитых и наший знак. За убитых дам по одному пленному солдату и троих даю за знак, - чеченец не сводил глаз с красной рубашки офицера, видневшейся из-под ворота сюртука. Он явно запомнил эту рубашку, мелькавшую во время битвы то здесь, то там.
- По два! - жестко сказал Лермонтов. - И пятерых за знамя! Других условий не будет!
Пошептавшись, чеченцы ускакали, горяча коней.
Спустя полчаса они вывели из леса около полусотни солдат. Те шли понуро, спотыкаясь и поминутно оглядываясь, все еще боясь удара в спину. Командир охранения пересчитал их и без промедления отправил в тыл.
Чеченцы перекинули тела убитых на заручных коней, перевязали веревками и, не спеша, ушли в лес…
     А с утра начали приползать в лагерь, разбитый у реки, раненые солдаты и несколько офицеров, брошенных в лесу и уцелевших от чеченцев. Они сообщили все ужасы, которых были свидетелями; некоторые из них были изувечены, и непонятно, как еще живы. Один солдат, которого товарищи притащили к офицерской палатке, рассказал, что когда чеченцы ушли с поля битвы, то, празднуя победу, они всю ночь до утра с криком и дикими танцами доканчивали и мучили наших раненых. Сам он, скатившись в овраг и увидев двух подходящих горцев, притворился мертвым; горцы, желая в том удостовериться, нанесли ему несколько ран шашками. Он имел достаточно присутствия духа, чтобы не изменить себе, и, когда они его оставили то, истекая кровью, он всю ночь употребил, чтобы проползти половину версты, отделявшую его от лагеря генерала Голофеева.
 И не забыть было поручику Лермонтову того вида, в котором явился в лагерь ротмистр Азаров. Он был совершенно без голосу, сюртук его и фуражка, пробитые несколькими пулями, кроме того, были разорваны в клочки колючками в лесу и покрыты, равно как лицо и руки, запекшейся кровью. На нем были широкие шаровары верблюжьего сукна, выше колен сплошь покрытые кровью. Он сказал, что это, вероятно, случилось, когда он перелезал через целые завалы убитых и раненых перегородивших ему дорогу…

М.Ю. Лермонтов - А.А. Лопухину
Мой милый Алеша.
Я уверен, что ты получил письма мои, которые я тебе писал из действующего отряда в Чечне, неуверен также, что ты мне не отвечал, ибо я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись; ты не можешь вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом. У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте - кажется, хорошо! - вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью. Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные, - только бог знает, когда мы увидимся. Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь мне писать, то вот адрес: «на Кавказскую линию, в действующий отряд генерал-лейтенанта Голофеева, на левый фланг». Я здесь проведу до конца ноября, а потом не знаю, куда отправлюсь - в Ставрополь, на Черное море или в Тифлис. Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались приторными.
Пятигорск, 12 сентября 1840 года
     Еще никто не знал, что именно первый залп чеченского ополчения у реки Валерик, ознаменовал наступление общего перелома в Кавказской войне, предуготовляя русскую армию к одному из самых страшных в ее истории испытаний: к испытанию многолетней войной с неуязвимым практически противником, под выборным огнем которого будут буквально таять «многочисленные и превосходные» комплекты живой силы ежемесячно и ежегодно снаряжаемых экспедиций…