Ключ. Часть 4

Об услышанном я ничего не рассказала маме. В моей голове все еще сидела мысль, что странный разговор отчима может быть только совпадением, связанным с бизнесом. И все же немного напряжения осталось. Но если я начну опасливо таращиться на него, Слава все поймет. Нужно было вести себя как обычно. И следующее событие мне в этом помогло.
Первый урок прошел спокойно. Мы обменивались записками с Сережей, сидя за одной партой. Я очень боялась, что он обиделся на меня.
«Мы же еще друзья?», — написала я первой.
«Конечно. А что случилось?».
«Я ведь не вышла за тобой».
«Пустяки. Ты не обязана была».
Учительница географии рассказывала о политике США закупать нефть в других странах, а в своей стране добывать только «сливки». Сережа мне говорил, что об этом она твердит почти каждый третий урок, и я ему охотно поверила. Только за два месяца я успела услышать это от нее раз двадцать.
«Что теперь у тебя с аттестатом?», — поинтересовалась я тревожащим меня вопросом.
«Ничего. Поговорил с классной руководительницей, она поговорила с Жабой. Извинился, сказал, что больше так не буду».
«Надеюсь, правда не будешь».
«Если не станет больше провоцировать».
Я улыбнулась и шутливо поугрожала пальцем. Затем мы вновь начала слушать про полезные ископаемые Северной Америки, но Сережа вновь написал записку:
«Почему ты ушла в пятницу?».
Я изнутри прикусила щеку. Сразу вспомнилось, что было после.
— Расстроилась, — шепнула я едва слышно, и мы вернулись к прослушиванию абсолютно ненужной и неинтересной для нас информации.
После урока, как обычно, параллельный класс вошел, пока мы еще не собрали вещи. Но в этот раз они шумели больше обычного. Мальчишки громко смеялись и будто пытались рассмотреть кого-то среди нас. Едва заметив среди них Никиту, я пришла в ужас.
Ираида вновь попыталась их вытравить, но даже это не могло меня спасти. Если это не паранойя, и они действительно обсуждали меня, то их смешки ждут меня за дверью.
Сердце упало в пятки, когда мои опасения подтвердились. Едва показавшись из кабинета, я стала получать освистывания, улюлюкание и выкрики мальчишек параллельного класса.
— А ты у нас тигрица, да, новенькая? — Сказал кто-то из них. Некоторые девчонки засмеялись в кулак. Большинство, конечно, не обращало внимания, но все мое внимание забирали те, кто активно пытался задеть меня.
— Я бы с ней все равно не стал, — оценил меня другой.
— О чем они? — Спросил Сережа, на что я лишь потянула его вперед. Но он упирался, и проходящая плотной волной толпа младшеклассников мешала его увести.
— Просто пошли отсюда, — попросила я. На душе стало так тоскливо и больно, что силы едва не покинули меня. Сережа ничего не понимал.
— Они тебе что-то сделали? — В его глазах действительно было беспокойство. И это почему-то вновь заставило меня заплакать. — Все, им хана.
Он направился в сторону парней из другого класса с явным намерением не словами решить дело. Они тут же собрались гурьбой, стали оскорблять меня пуще прежнего, говорили ему, что «он связался с пропащей девкой», за что говоривший тут же получил в нос.
Когда их разнимали ребята, я только думала, неужели Сережа и правда думал, что это мне поможет? Легче мне не стало, так еще и пришла завуч и стала допытываться до причины конфликта. Я не выдержала и ушла. Сквозь щебет любопытствующих до меня донесся голос Сережи:
— Просто назвал меня тупым, вот я и взбесился.
Хотелось уйти домой, залезть под одеяло и больше никогда не выходить. Я даже не могла сбежать в туалет для девочек, ведь тогда пришлось бы вновь проходить мимо географического класса.
В кабинете истории я подошла к Ираиде. Видела, как она разговаривала с девочками из параллельного класса.
— Слушай, что они несли там? — Как бы ничего не понимая, спросила я.
Она покраснела, замялась, но все же мягко ответила:
— Понимаешь… Никита растренькал всем, будто у вас там было что-то несколько дней назад…
— И ему все поверили?
— Не все, конечно. Вернее, раньше не все. Там просто… Знаешь, у него дома камеры видеонаблюдения, и он показал часть, где вы… в общем заходите в комнату, а через час он вышел и выкинул что-то маленькое в мусорное ведро. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Выкинул? — Я совершенно ничего не понимала. Смысл сказанного будто и не хотел до меня доходить. — Но я ушла от него через несколько минут, как только он и предложил…
Воздуха вдруг стало мало. Спину пронзила боль — голова кружилась и пока я глотала ртом воздух, стала отходить назад и ударилась о стену. Рукой я нащупала раковину и сжала ее. Ираида тут же подошла ко мне, взяла за руку, начала спрашивать, что со мной. Ответить я не смогла.
Как же хотелось потерять сознание! Так стыдно мне не было даже в седьмом классе, когда из-за проблем с желудком я не смогла выступать, и девочки пропустили конкурс танцев. Все так злились на меня, что даже пришлось бросить это занятие.
Вот и теперь случилось тоже. Все меня обвиняли, все обсуждали. Меня презирали. Да еще и за то, чего не было!
В памяти плохо отложились следующие события. Как-то меня усадили на стул, стали успокаивать, кто-то принес воды. Стало так стыдно еще перед этими ребятами, ведь они так искренне переживали.
— Давайте отнесем ее в медпункт? — Предложил Давид. Не знаю, что ему ответили, но я закачала головой.
«Все хорошо, все хорошо, не переживайте», — продолжала шептать я. Вошла учительница истории, Яна Сергеевна, женщина лет сорока с идеальной осанкой, горделивым видом и короткой элегантной прической, как у Элис в последних «Сумерках». Впервые я видела ее растерянной и даже напуганной.
— Что случилось? — Спросила она, тут же подлетев ко мне и положив руку на лоб. Другой рукой она прижимала к себе папку с оценками и тестами, которые раздавала на каждом уроке тем, кто сдает экзамен по ее предмету.
Никто ей не ответил. Понемногу я стала успокаиваться, перестала задыхаться и задышала ровнее. Только сейчас я поняла, что кто-то продолжал держать меня за руку.
— Просто запереживала? — Предположила учительница. Ее высокий противный голос всегда напоминал мне скрип мела по доске. — Ну-ну, — она потрепала меня по голове, — не стоит так переживать. Что-то случилось в семье?
Рот открывался, но слова не появлялись. Сейчас я, наверное, напоминала рыбу.
— Иди-ка ты лучше в медпункт, дорогая. Ираида, проведи ее.
Только сейчас, когда меня отпустили, я поняла, что все это время за руку меня держала наша староста. Кто-то из одноклассников помог мне подняться. Шли мы молча. Голова кружилась, и я уже сама взялась за плечо Ираиды.
— Извини, — слабо улыбнулась я. Щеки принялись жутко дрожать. Наверное, я выглядела жалко.
— Все в порядке. И ты не переживай из-за какого-то балбеса. Я всем расскажу, что он врет.
Я снова улыбнулась ей, и вновь заплакала.
В кабинете медсестры мне измерили давление, дали воды.
— Извини, малыш, но нам нельзя давать вам лекарства, — участливо посетовала наша пухленькая медсестра, Зоя Ивановна, как гласила табличка на двери. Прежняя медсестра уже бы отправила на урок и пожаловалась, чтобы мы не симулировали ради прогулов. — Знаешь, что? Давай мы вместо этого чай с тобой попьем, а? Столовая вон, рядом как раз.
Было очень неловко отвлекать ее и загружать проблемами. Я попыталась отнекаться, но она лишь махнула рукой и сказала, что вся эта скромность — пустое дело. Ираида захотела вернуться в класс.
— Давайте посидим вместе! — продолжала гнуть свое медсестра. — Я знаю, у тебя и так пятерка выйдет, Ида, и даже с прогулом. Да и ничего не случится — в крайнем случае я вас отмажу!
К моему удивлению, староста все же поддалась на эту провокацию. Странно, ведь раньше она казалась такой строгой в отношении учебы — Гермиона отдыхает. Теперь мы вместе с ней и медсестрой пришли пить чай, чтобы меня успокоить. Ни за что не могла бы предположить такого. К тому же, после драки я не видела Сережу…
— Так, не грустим, — напомнила Зоя Ивановна, садясь напротив нас с полной тарелкой. Ида взяла чай и булочку, я же ограничилась только чаем. Жаль, здесь не было зеленого. — И по какому поводу такое произошло? Кто-то что-то наболтал?
Ну, вот. Она просто хотела узнать все из первых уст. И хотя она купила мне чай, все же казалось, это была лишь цена за сплетню.
— Один парень наплел кое-что… противное, — поделилась я и захлюпала чаем. Стало легче, будто отпустило. Я кивнула Ираиде, мол, расскажи. Сама же повернулась к окну, где располагался внутренний двор, развевающиеся на сильном ветру флаги и голые розовые кусты.
— Да ты что! — Удивилась Зоя Ивановна, когда Ираида ей все рассказала. Мне было даже как-то пусто. Или еще того хуже. Хотелось почему-то рассмеяться. — Слушай, я этого балбеса с пятого класса знаю. Тот еще придурошный. Не переживай совсем. Сдадите экзамены, уедете в хорошие города, и какая будет разница, что там говорит какая-то условная «тетя Нюра» на крылечке.
Я пожала плечами и вновь вернулась к чаю. Это казалось каким-то несмешным анекдотом. Пришла как-то девочка к мальчику заниматься, ну, он и решил позаниматься… Я же сказала, что он не смешной. И почему все так случилось? Влюбилась впервые за целую вечность, и все так закончилось. Может, я вовсе не создана для любви?.. Не создана для счастья?
В столовую вошел Сережа. Глаз его оказался подбит, из носа шла кровь.
— Фоя Ифанофна, я к фам стуфусь, а фы фот фде!
— Ешкин кот! — Заругалась она, тут же подскакивая. Ираида, будто по инерции, сделала тоже самое, едва не опрокинув стакан с чаем. — Что вы сегодня решили за марафон устроить?
— Кфофь у меня сама пофла, — улыбнулся Сережа, подмигивая ей. — Фот к фам сейфас Пефренко принесут… у нефо не слуфайно фсе.
Зоя Ивановна показушно схватилась за сердце и запричитала.
— Сама кровь пошла, нашелся герой! И губа сама растрескалась и… о-о-о, зуб тоже сам себе вышиб? И что я твоей матери скажу? Да не запрокидывай голову, наоборот наклонись, горе ты луковое…
С этими словами она увела его в коридор, Ираида неуверенно поплелась за ними, а я осталась сидеть на месте, грея руки об остывающий чай и осознавая, что вся эта катавасия произошла из-за моей дурости.
***
Всю ночь мне не спалось. Вечером решила проверить соцсети, и наткнулась на кучу сообщений Никитиных дружков. Сам же он меня любезно заблокировал. Зачем-то я прочла все, и с каждым гадким предложением слезы накрывали меня с новой силой. В конце концов нос забился, пришлось высморкаться, умыться, да так, чтобы никого не разбудить и удалить все мерзкие сообщения. Их авторов я отправила в «черный список», жаль не могла отправить куда подальше, и попыталась уснуть. Но из этого ничего не выходило.
Пыталась смотреть успокаивающие видео, слушать классическую музыку, читать справочник по биологии, что обычно быстро гоняло в сон. Но ничего не помогало. Вновь и вновь я прокручивала в голове эту ситуацию, снова и снова причиняла самой себе такую боль, будто специально кидалась под ноги великану, и он с удовольствием отплясывал на мне.
Это мерзкое давящее чувство съедало изнутри. Хотелось и покричать, и еще поплакать, и поругаться с кем-нибудь. И последнее получилось с Сережей. Ко всему прочему, теперь на меня давило еще и чувство вины за то, что я написала ему, будто он дурак, который решает все кулаками. Отчасти, так оно и было, но с другой — он ведь только хотел заступиться за меня.
Я открыла последнее сообщение, после которого он перестал мне отвечать.
«Если ты дурак, который не может вступиться за подругу словами и только и лезет драться, то у меня для тебя большие новости — homo erectus в университеты не берут!».
Какая же я дура. Ведь даже знала его больную точку — неуверенность в знаниях, которые на самом деле у него имелись. Его много оскорбляла прежняя учительница математики, которую даже уволили за вольное отношение к ученикам. Зная это, его близкий друг все равно поступила так… Я начала набирать сообщение с извинениями. Потом поняла, что из-за дрожащей руки вечно не попадаю по маленьким кнопкам на экране мобильника и взяла ноутбук. Настрочила целое полотно, но зато от души и с чувством. После этого стало как-то легче. Вскоре даже и не заметила, как задремала.
 С утра долго валялась в постели. Подниматься совсем не хотелось, но мама вошла в комнату и настойчиво позвала завтракать. «Настойчиво позвала» — это я так имею в виду, была в шаге от того, чтобы не надавать по шее. И я не шучу — рука у нее тяжелая.
Шла в школу, скрепя сердце. Проходя мимо группки смеющихся детей и подростков, некоторые из которых обращали на меня внимание, я тут же думала о том, что смеются они надо мной. Все они. Меня окружали люди, которые верили в ложь и считали меня пропащей женщиной. Девушкой. Никто из них не знал, что снаружи и внутри я вообще еще девочка. Интересно, мне уже полагается носить букву «А» на груди, или обойдемся барабанщиком позади?
На первый урок Сережа не явился. Я сидела на предпоследней парте одна и слушала очередные своды законов по обществознанию. Но все они как будто летели мимо меня. Зато мне всегда нравился этот кабинет. Здесь всегда были опущены жалюзи и шторы, свет чуть приглушен из-за сломанных ламп. Большое количество цветов и растений повсюду, даже на книжных шкафах, создавали причудливый облик какого-то почти волшебного кабинета. Даже в кабинете биологии не было так много растительности. Что уж говорить — там и доски-то не было.
Но впервые мне было здесь неуютно. Казалось, будто одноклассники тайком рассматривают меня, учительница как-то странно поглядывает в мою сторону. Еще и Сережа не пришел. Может, у него что-то серьезное? Или его исключили? Могли же его исключить? Вдруг он убил того паренька?
Я вся покрылась мокрым потом. Мысли роились, подкидывая один сценарий хуже другого. Вот я смотрю, как Сережу забирает полиция, вот уже навещаю его в тюремной комнате для свиданий: мои руки судорожно сжимают телефон для общения, хотя я даже не знала, существуют ли они в наших тюрьмах. Надеюсь и не узнаю! Я встряхнула голову, пытаясь почти физически выкинуть из головы навязчивые мысли. Интересно, тут есть психолог? Хороший вопрос, ведь в этой школе не всегда есть профильные учителя. Я точно знаю, что в пятом классе природоведение ведет географичка. Да даже астрономию у нас ведет информатик. И там они тоже просто решают задачи для экзаменов.
Спасительный звонок прозвенел, и тут же мне на телефон пришло сообщение:
«Ничего страшного. Я все понимаю. Надеюсь, тебе лучше».
Мне? Мне лучше? Я тут же спросила у Сережи, где он, что с ним, но он вновь вышел из сети и перестал отвечать. В злобе я ударила по столу ладонью и тут получила замечание от учительницы.
В конце концов я решила в конце дня подойти к классной руководительнице и спросить, где живет Сережа.
— Извини, но мы не имеем права распространять эту информацию. Спроси у ребят.
Серьезно? Именно сейчас вы все-таки решили, что у детей есть какие-то права, которые вы не можете нарушать? Я тяжело вздохнула, вежливо попрощалась, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу злость и пошла на выход. У спортивного зала меня окликнули.
— Эй, новенькая!
Там был парень из десятого класса, у нас как-то был сдвоенный урок по физической культуре. Позади него бегали ребята с баскетбольными мечами. Сейчас он тоже был в спортивной форме, видимо, готовился к соревнованиям… Точно. Никита ведь в команде школы по баскетболу.
— Говорят, ты неплохо двигаешься в…
В этот момент ему в голову прилетел мяч, и я засмеялась во весь голос.
— Иди к команде, остолоп! — Голос Любы, прибежавшей за мячиком, заставил меня замереть на месте. В открытой двери я увидела ее силуэт и подошла ближе. Тренера не было, кто-то разминался, кто-то кидал друг дружке мяч. Здесь были и команды девочек, и команды мальчиков, что очень меня смутило. Зная, как играют юноши, я бы не рискнула находиться с ними так близко.
Вокруг Никиты столпились его дружки. Когда меня заметили, они стали дурачиться и отправлять воздушные поцелуи в мою сторону. А я всего лишь хотела посмотреть, как играет Люба…
— Никит, — один из парней толкнул его локтем, — похоже, ей нужен еще один раунд.
Они захихикали, как стайка гиен. Я уже собралась выходить, но что-то в позе Любы и ее взгляде заставило меня остановиться. Может, еще не все потеряно, и она не возненавидела меня окончательно?
— Сомневаюсь, что он потянет, — поджала она губы и прошлась оценивающим взглядом по Никите. — Я тут слышала, что у него дракончик такой маленький, что его даже не чувствуешь. Так что считай, ничего не было.
Теперь уже захихикали девчонки из компании Любы. Они с мальчиками стали перебрасываться оскорблениями и колкостями, ну а я поспешила уйти. Куда бы я ни пришла, везде начинается что-то нехорошее. И почему так? Разве у меня плохая аура? Или вдруг меня сглазили?
— Стой!
И я действительно замерла на месте. Посмотрела через плечо. Да, это она. Люба бодрым шагом направлялась ко мне, держа мяч под мышкой.
— Никита всегда был придурком. Не обращай на него внимания.
Я коротко кивнула.
— Хорошо, я постараюсь.
Едва не опустилось то самое противное неловкое молчание, но я поспешила его разбавить:
— Спасибо. Ты за меня заступилась.
— Да ладно. У нас многие смотрят на него, как на идиота теперь. И даже мальчишки. Игорь — это тот, у кого уши проколоты — вообще классный. Он ему сказал, что только конченный идиот мог рассказать про такое. Так что нормальные ребята за тебя.
Я поджала губы.
— Мне приятно, но у нас ничего не было. Никита все выдумал. Я просто попросила его позаниматься химией. Не то чтобы я действительно хотела заниматься химией, он мне правда нравился сам по себе, но «этого» я не делала.
Казалось, она удивилась. Но одобрительно покачала головой и собралась уходить.
— Ладно, тогда вообще все просто. Можно сказать, само небо дало тебе понять, что с ним каши не сваришь.
— Подожди.
На самом деле я оказалась не готова к этому разговору. Но очень хотелось не терять этой возможности нормально поговорить. Оказалось, и из этой глупой выходки Никиты можно было выудить что-то полезное.
— Я… знаешь… Эм… Не знаешь, где живет Сережа?
Она перечислила нескольких Сереж, которых знала, и только с помощью подсказки с моей стороны смогла понять, кого я имею в виду. Или поняла с самого начала, но отчаянно не хотела о нем говорить.
— Ах, этот. Да, знаю. В соседней станице. Туда полчаса идти по полям. Ну, чуть больше.
— В соседней? Туда ходят автобусы? — Я не теряла надежду обойтись самой.
— Раз в час или в два. Но до остановки идти примерно также. И ехать еще час, потому что автобус сначала в другое село заезжает.
— А школьный автобус?
— Развозит только младшеклассников.
Моя надежда растаяла также быстро, как утренний туман.
— Слушай… Ты не знаешь, может, кто в твоей команде там живет, с кем я могла бы сходить?
Она задумалась лишь на мгновение, и отрицательно покачала головой. Ее рыжий высокий хвостик качался вместе с ней, прямо как в детстве. Она всегда любила такие прически. Или ее просто так заплетала мама? Не помню.
— Зачем тебе это? Завтра поговоришь, или напиши ему.
— Он не отвечает. Да и он за меня подрался, может, ты слышала. А я наговорила ему глупостей. Хотелось бы извиниться. И узнавать вообще, как он.
Люба долго сверлила меня взглядом, и я даже слышала, как скрипят ее зубы.
— Я могу провести. Только если это очень важно для тебя.
— Важно. Правда важно.
В зале послышались шумные удары мячей и свисток. Тренировка началась.
— Подожди меня, через час освобожусь! — Сказала Люба и кинулась к спортивному залу.
— Я буду в библиотеке!
— У нас есть библиотека?
Я не успела ответить — она уже скользнула в зал.
***
Некоторое время мы шли молча. Да и что можно было сказать? Очень хотелось спросить, растаял ли между нами лед, но тут же в голове заиграла эта противная одноименная песня, которая какое-то время гремела из всех углов. Теперь никак не получалось придумать, как правильно начать разговор.
— Знаешь, я думала, ты хоть извинишься, — сказала Люба, минут через двадцать нашего совместного пешего путешествия. Справа находилось убранное поле, где то тут, то там валялись подгнившие подсолнухи. Слева же находилось неухоженное гороховое поле, заросшее травой и сорняками. По окраинам обоих полей располагалась небольшая лесополоса. Одной здесь идти было бы, конечно, куда страшнее.
— За что я должна извиниться?
— Ну, не знаю даже. Подумай.
Прямая дорога, изрытая тракторными колесами, хотя бы не размылась от дождей. Сейчас здесь было сухо. Было страшно представлять, что происходило здесь во время ливней.
— Между прочим, я писала тебе письмо, — напомнила я, засунув руки в карманы куртки. Поднялся ветер.
— Ты извинилась за какие-то глупости, а не за то, что натворила.
— Сама-то понимаешь, что несешь?
— Прекрасно понимаю, — скривилась Люба.
— Тогда просвети несведущую.
Тут она затормозила, скрестила руки на груди и с такой агрессией начала говорить, что я даже с трудом могла поверить в ее недавнюю защиту перед нападками дружков Никиты:
— Давай. Я с радостью тебя просвещу. Во-первых, ты уехала в самый трудный для меня период, ничего не сказав, ничего не объяснив…
— Я же всего лишь…
— Не перебивай! — Надрывно закричала Люба, и по спине прошел холодок. А если она просто таким образом заманила меня в безлюдное место?.. — Ты просто исчезла, мама ничего не говорила мне, все вокруг судачили, что ты наткнулась на тела в лесу, хотя их потом нашли в реке! Во-вторых, принесла ни с того, ни с сего такую весть, что начисто изменила мою жизнь. А ведь я даже какое-то время винила тебя в гибели отца. Думала, если бы ты тогда не сказала, он был бы жив!
Ее гнев стал потихоньку утихать, в глазах больше не было слепой ярости — на ее место возвращалась осознанность.
— Что я несу? — Осевшим голосом спросила она то ли у меня, то ли у себя.
— Все нормально, — я кивнула, но внутри все сжалось. — Ты должна мне все это рассказать, чтобы между нами больше не было этой боли. Скажи. Выговорись.
И тут в ее глазах заблестели слезы.
И так серое небо будто вдруг стало еще мрачнее. Мне показался глухой гром где-то вдали.
— Я так хотела удавить тебя, понимаешь? — Сказала Люба и зарыдала вовсю. — Так на тебя злилась, так злилась… И ты уехала, будто назло мне. И бабушка твоя тоже скоро уехала, даже дом вы продали. Будто тебя и не было в моей жизни. Но и отца тоже не было. Со мной была только боль, понимаешь?
— Прекрасно понимаю.
Так и стояли мы, две клуши, посреди полей и рыдали. Вскоре послышался рев старого мотора, и со стороны, откуда мы пришли, показался старенький грузовичок. Остановился возле нас, и оттуда показалось странно знакомое лицо старика с неаккуратной бородой.
— И чего это вы тут делаете, девоньки? — Спросил он скрипучим голосом. Я тут же вспомнила и его, и то, как этот человек любил рассказывать нам в детстве отцовские истории с Великой Отечественной войны, да и свои тоже. До сих пор помню, как он с ребятами бегал в лес к партизанам, иногда по речке, иногда вообще ползком, чтобы передать хоть какую-нибудь еду и припасы. Однажды оккупанты открыли по ним огонь, и совсем еще детям пришлось сидеть в лесу до темноты, идти в обход, чтобы не выдать партизан, и только под утро осторожно вернуться домой.
 — Дедушка! — Люба расплылась в улыбке и полезла в кабину. Мне она махнула рукой, зовя за собой. — Мы к другу в Ловлино, дедунь. А ты куда?
Мы еле помещались на неудобном сидении кабины. Рюкзаки кинули в ноги.
— А? В Ловлино? Я тогда вас до первой улицы довезу, пойдет?
— Конечно, дедунь! — Ни следа от слез не осталось на ее глазах. А вот я, наоборот, еще больше растрогалась. Слишком уж неожиданная и приятная встреча.
— А это кто с тобой? Лицо какой-то прям знакомое! Лизка что ль?
Люба представила меня, и дед Василий аж выругался:
— Ешкин кот! Лет десять не виделись! Какая красавица стала! Отбоя от женихов, наверное, нет?
Я физически ощутила возникший комок в горле. Но Люба вытащила меня из этой неловкой ситуации:
— Дед, какие женихи? У нас экзамены скоро, не до них нам совершенно.
— Ну-ть, это правильно. Учеба — она важней. Мы с бабкой твоей вообще не познакомились, если б не приехали строить Волгодонскую ТЭЦ.
Это было странное ощущение, встретить того, кого совершенно не ожидал. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая с лучшей подружкой едет к ним домой пить чай и играть в куклы. Сейчас самой большой проблемой для нас будет попытка избежать добавочных пирожков и не поссориться, придумывая новые приключения фей. И, конечно, лично для меня будет важно не сильно завидовать красивым аккуратным куклам Любы, ведь мои — явные китайские подделки с дешевой одежкой, криво нарисованными глазами и плохими путающимися волосами.
— А как Акулина? Что-то давно не приезжала убираться на кладбище, — поинтересовался дед Василий.
Ком вновь показался в горле.
— Бабушки не стало через пару лет после дяди.
— Ух, жалко. Огонь баба была.
Дед перекрестился и стал расспрашивать про маму. Пришлось все рассказать и ему, и заодно Любе.
— Вышла за этого утырка? Не верю!
— Дедушка! Зачем так грубо? Столько лет прошло, может, он изменился?
— Ишь ты! Лет десять назад вряд ли б защищала его. Та что тебя взять — и папашка твой ведь одного с ним поля ягоды был…
— Дедушка! — Обидчивый тон внучки заставил старого ворчуна извиниться. Одной рукой он приобнял ее, как в детстве, а я лишь порадовалась, что едем мы по безлюдной дороге. Не то чтобы у меня были какие-то стереотипы, но это было уже которое по счету нарушение правил безопасности…
Едва мы разговорились о чем-то приятном, как пришла пора выходить. Дед Василий позвал меня как-то прийти к ним на чай, и я вежливо согласилась. Вряд ли без одобрения Любы решусь на это, но ему об этом не следовало знать.
— Нам туда. Сережа в конце этой улицы живет, — Люба указала в нужную сторону.
Домики вначале были аккуратные и опрятные. Возле некоторых сидели на лавочках одинокие бабушки. Бегали и кричали чьи-то гуси. Даже сидел у дороги дворовый пес, едва завидев которого, я обошла Любу с другой стороны.
— Все еще боишься собак? — Хмыкнула она, даже не обращая внимания на пса.
— Угу.
— Трусиха!
На это я ничего не ответила, только продолжила рассматривать домики. Вскоре начали показываться совсем нежилые участки — запущенные, заросшие, даже с выбитыми окнами и пустыми комнатами внутри, обросшие плющом и другой растительностью. Среди таких домов выделялся покосившийся кирпичный домик с хилой крышей, но свежевыкрашенным голубым забором, доходившим мне до плеча, и ухоженным двориком. Посреди него играла с игрушечными машинками маленькая девочка лет пяти. Возле этого-то домика Люба и остановилась.
— Вот здесь он и живет.
Мне стало ужасно тоскливо. Теперь мне стала понятна эта странная боль во взгляде Никиты, когда я говорила про новый дом. Больше об этом я разговор не поднимала, но зато рассказывала про свою старую коммуналку. Надеюсь, и у Сережи потом получится переехать в красивый, крепкий дом.
Девочка в фиолетовой курточке, едва заметив нас, громко позвала маму.
— Нет-нет, Аля, не зови маму! Позови Сережу! — Испуганно попросила Люба, подойдя почти вплотную к сетчатому забору, от которого еще пахло краской.
Из старого сарая рядом послышался какой-то шум, будто там кололи дрова. Девочка все также громко позвала Сережу.
— Да ну не так! — Замахала руками Люба, пытаясь успокоить девочку. — Сбегай к нему!
Но девочка, будто ей назло, принялась опять кричать. Из сарая послышался злой голос Сережи:
— Проваливайте! Или я с топором сейчас выйду!
Мимо пробежал дрожащий грязный белый котенок и юркнул в дыру внизу забора.
— Это мы, Сереж! — Крикнула я, и тут же в сарае раздался грохот, будто кто-то упал. Люба отошла подальше.
Но тут открылась входная дверь, из которой появилась женщина, почти бабушка, с опухшим лицом и спутанными волосами. Заметив нас, она даже расстроилась и почему-то подняла ближайший булыжник и бросила его в нас.
— Ах, это вы!
Мы с Любой отпрыгнули, но камень ударился в ворота. В этот момент Сережа бросился к ней.
— Где мои друзья? Куда вы их дели?
Я посмотрела на Любу. Удивленной она не показалась.
Сережа завел женщину в дом и на время скрылся в нем. Девочка отбежала в угол участка, прямо к соседскому забору, где для нее стоял большой пень, выполняющий роль стола, и маленький, вроде как стул.
Когда Сережа вышел, на нем не было лица. Такой уставший, замученный, с незажившими ссадинами он показался мне тем самым котенком, которого я недавно видела.
— Чего надо? — Устало, без всякой злобы, спросил он. За калитку он не вышел, так что между нами оставался забор.
— Я… мы… Только хотела убедиться, что ты не обиделся на мои слова.
Он по-доброму хмыкнул, и даже взгляд его как будто потеплел.
— Ты за этим в такую даль приперлась? — Только и сказал он. Я коротко кивнула. — Идите домой, дождь собирается.
— Но мы ведь еще друзья? Правда друзья? — Спросила я так, будто от этого зависела моя жизнь. Сережа даже растерялся.
— Конечно. Успокойся, я все понимаю. Но, правда, они получили по заслугам. Чтобы ты не делала, это не дает им право обсуждать при всех и тем более осуждать.
— Но я ничего не делала!
Пришлось быстро объяснить все, и с каждым словом лицо Сережи светлело. Казалось, ему стало легче от правды.
— Ладно… Эм… Хорошо даже, думаю.
— Какой красноречивый, — причмокнула Люба. — Впрочем, как всегда.
Весь разговор они старались не смотреть друг на друга, и мне казалось, что напряжение между ними стало почти ощутимым.
— Я все-таки простой сельский олух, — ответил он ей и так сильно сжал губы, что из раны вновь пошла кровь. Пришлось едва ли не силой пихать ему сухие салфетки, ведь он хотел вытереть ее тыльной стороной ладони.
— У тебя грязные руки, простой сельский олух! — Передразнила его я, и он все же принял. — Какой бы ты ни был, а ранку загрязнять не следует.
Девочка обхватила Сережу за ногу. Он улыбнулся и поднял ее на руки. Ее резиновые сапожки тут же испачкали его черные спортивные штаны.
— Пошли илграть! — Попросила она его.
— Играть, — мягко поправил он ее и попросил дождаться их брата из продленки.
Надолго задерживать его не хотелось. Тем более что дождь действительно мог вот-вот начаться.
— Ладно, я была рада, что мы поговорили.
— Я тоже, — искренне ответил Сережа, попрощался и понес сестренку на руках к ее столику.
По дороге обратно Люба молчала. Сначала она, конечно, поворчала, что тащиться в такую даль ради этого показалось ей пустой тратой времени. Но потом сникла, ведь я ничего не отвечала. Гром гремел уже совсем близко.
Вдруг она заметила впереди на остановке небольшой старенький пазик, дернула меня за куртку и побежала, что было сил. Но автобус уже стал отдаляться, и даже спортсменка не смогла бы его догнать. Но все водитель остановился, заметив, наверное, на в зеркале.
— Спасибо! — Хором сказали мы не то водителю, не то бабушке, сидящей задом к движению.
И хорошо, что нас заметили и остановились. Вскоре пошел сильный дождь, забарабанивший по окнам с невероятной силой. Мы сели на двойное сидение, и я надеялась, что обе не испытывали от этого неудобств.
Мне это, наоборот, даже нравилось. Впервые за долгое время мы разговариваем, проводим время вместе, разве не здорово? И тут, вспоминая недавний разговор, я кое-что поняла.
— Слушай, — я толкнула ее локтем, и она вынула из ушей наушники. — Слушай, а когда ты говорила мне там в полях про… про моего дядю и твоего отца, то сказала, что их нашли в реке.
— Ну, да.
— Тогда как я могла найти их в лесу?