Последний день рождения

 
Просматриваю новости в интернете. За стенкой у соседей какой-то шум, что-то двигают. Сосед Саша давно, больше года, болеет – рак у него. Весной иногда видел его за рулём легковушки, он всегда сигналил мне, приветствуя. Похудел, но не ослаб ещё: движения уверенные, чёткие. В последнее время уже не видно его за рулём, слёг.
 
Что же у них там случилось? Неужели всё? Позвонил Оле, его жене, спросил. Ответила: «Сегодня (седьмого июля) у Саши день рождения, 59 лет, гости приехали, столы составляем, кресла двигаем, праздновать будем. Приходи». Отлегло на душе, задумался – идти – не идти? Если идти, то как скрыть своё отчаяние от того, что совсем ещё нестарый мужик, недавно пышущий здоровьем, тает на глазах и медицина наша бессильна – поздно обнаружена болезнь, запущена. Я по жизни так и не научился притворяться; всё, что на душе – всё и на лице, понимаю ведь я, что этот День рождения – последний. А тут надо будет радость показывать, веселиться, есть, пить, что-то говорить. Ну так как? Идти – не идти? Ну а если не ходить? По-хамски это будет; тридцать два года мы соседи, дом вместе строили, сроду не ругались, родителей хоронили, в радости часто вместе были, в работе – тоже. Надо идти! Я ещё с весны всё собирался к нему сходить, проведать, как у нас говорят, но так и не собрался: всё боялся смотреть ему в глаза – в моих-то он отчаяние моё увидит точно. Приоделся, побрился, даже одеколоном побрызгался, пошёл – ничего, справлюсь как-нибудь с собой.

 Около дома машин много, одна даже с московскими номерами. Дом свой Саша обустроил и внутри, и снаружи. Всё сделано качественно, со вкусом.  Саша, строитель по образованию и мастер на все руки, многое делал сам. Во дворе розы алые, чайные, жёлтые, других цветов море, ярко всё, красиво. Виноград спеет, помидоры висят краснющие, маленькие, большие. Это уже Оля постаралась. Под навесом прозрачным бассейн большущий с пузырящейся водой, рядом, чуть в сторонке, бочка из кедра для горячих японских  ванн, ещё какие-то другие штуки, назначение которых я и не знаю. Знаю только, что вон за той дверью баня с парилкой. Саша приглашал на открытие – напарились вволю вениками берёзовыми, дубовыми, эвкалиптовыми, пихтовыми. Как выйдешь из-под навеса, - чуть слева красивая печка, там и мангал, и плита – жарь, пеки, вари вкусности.

Гостей всех знаю, они постоянные: её и его родня, друзья, дочки его, внуки. Все весёлые, давно сидят. Ну значит и я справлюсь с собой – ребята помогут. Саша, как и положено, в центре за столом, в белой рубашке, нарядный, лицо, щёки и надбровья, красные, аж лиловые. Подхожу к нему, обнял (батюшки святы – одни кости), сунулся губами в щёку (вроде как поцеловал), поздравил, книжку свою подарил. Он спросил: «Это последняя?» Все засмеялись: «Какая последняя? Крайняя». Он смутился, прошептал что-то, оправдываясь. А мне уже налили, предварительно спросив, что наливать? – водки, коньяка или домашнего? Зная, что домашнее у Саши первоклассное, его и выбрал. Надо тост говорить, все притихли, ждут. Вот тут бы не запнуться, вот тут бы не сбиться и не заплакать. Крякнул. Ну и сказал; про 32 года, про радости и горе, про дела совместные вспомнил. Пожелал поправиться, выкарабкаться и, если потребуется, всегда рассчитывать на мою помощь. Все дружно выпили, и Саша тоже пригубил. Закусок на столе было много и разных, я подцепил буженинки кусочек, пару грибочков, закусил.

А тут опять наливают домашнего (все почему-то его выбирают). Володя, друг Саши, встаёт и начинает говорить….обо мне. Я смутился, перебиваю его, останавливаю, говорю, что у меня день рождения тоже седьмого, но через два месяца только. Но он говорит, а я понимаю вдруг, что он говорит потому только, чтобы своё отчаяние скрыть. Как поётся в песне «а мною заполняют перерыв», в данном случае паузу неловкую заполняет Володя. Он молодчина был в тот день – пел, а он красиво поёт на всех наших праздниках, наши песни. По моей просьбе даже спел: «Мне к волосам твоим прижаться хочется, любимая, спаси меня, спаси от одиночества». Потом девчата вытащили меня танцевать, и я впервые за свои почти шесть лет одиночества танцевал с женщиной. Спели мы все дружно для Саши и про волшебника в голубом вертолёте, он даже дирижировать пытался.

Захожу в зал после бассейна, а тут и Саша присел рядышком на диване, вернувшись из своей комнаты. «Устаю, Фёдорович, быстро. А полежу с пол часика и легче мне». Я судорожно перебирал в уме темы, о которых можно было с ним говорить, искал слова, чтобы подбодрить, поддержать. И чем больше я говорил с ним, стараясь увести от горьких мыслей его, а больше - себя, тем больше я убеждался, что ему слова мои уже и не нужны. Он был спокоен, умиротворён даже, улыбался снисходительно, печально-доброй улыбкой, которая устоявшейся мудростью лучилась из глаз, и в них же читалось: «Да понимаю я всё, Фёдорович, вижу всё, смирился со всем, а вам всем спасибо огромное, что пришли». Вставая с дивана, Саша подтолкнул меня в плечо: «Пошли к народу, гулять будем! Что нам теперь горевать-то!»
 Опыт печальный подсказал и почувствовал, уловил я в нём неземное уже, твёрдое знание, что вот-вот наступит ожидаемое, которое живёт в каждом человеке всю жизнь, - надежда на что-то большее, чем всё то, что было до этого в земной жизни его, и оно, земное – лишь подготовка к тому радостному и светлому, ждущего его впереди. Это знание объясняло и спокойствие его, и умиротворённость. К происходящему сейчас он относился как к суете, ему уже не нужной, но которую надо терпеть, потому что это нужно нам, до знания такого ещё не доросшим, не выстрадавшим такого знания. Этим объяснялась его снисходительная улыбка.
Два раза ещё нырял я в бассейн в компании, танцевал не раз, домашнего пару раз выпил – гулял. Что нам горевать-то!

Через два с половиной месяца копаюсь в огороде, ботву морковную сгребаю, траву дёргаю. Слышу - за забором горько-горько плачет Наташа, и я понял, что Саши не стало. Сельчане прощались с ним во дворе среди высоченных и очень красивых голубых елей, им заботливо выращенных. Говорили речи друзья-товарищи, горько плакали Оля и дочки, Наташа и Маша, - теперь скрываться уже не от кого. Притихшим стоял внук Матвей – копия дед. Я проводил Сашу до могилы, а вот поминать не поехал: помянул я его уже седьмого июля, и на ещё одни поминки сил у меня уже не было.
зы: На фото Саша слева.