Эпизод 23. Что происходит вокруг?

Эпизод 23. Что происходит вокруг?
Аркадий сидел на кровати, ещё мгновениями назад изящно застеленной тёмно-зелёным покрывалом из синтетического шелка и, медленно отмеряя время движением своих пальцев, поглаживал, уже скомканное и отброшенное к изголовью порывом инстинкта, его гладкую поверхность, скользил взглядом по комнате, но сознание фиксировало только две точки — её глаза и его растерянность. Оливия стояла перед ним не такая, как обычно, абсолютно другая, эта двойственность начала разъедать его изнутри, будто кто-то незримо внедрялся в его разум, меняя привычные настройки восприятия и заставляя его чувствовать… недопустимые сомнения.
«Почему всё меняется? Что происходит вокруг?» — от этих вопросов не было никакого избавления. Аркадий знал, что в их системе вопросы такого типа опасны, они раскидывают внутренние сети, втягивают разум в водовороты ненужных размышлений и порождают глубокие рифы, от которых потом невозможно избавиться, но, подобно капле глицерина на идеально чистой поверхности, мысли об изменениях расплывались, расширялись, заполняя собой его ментальное пространство.
Он смотрел на Оливию, стоявшую теперь чуть в стороне, её взгляд был опущен, а жесты — почти нервные, раньше он не смог бы даже представить, что она способна на подобные проявления эмоций, всё её существование было выстроено вокруг строгих алгоритмов, холодного расчёта, идеальной партийной дисциплины и соответствия, каждое её движение, каждая интонация голоса, каждый взгляд — это был отпечаток коллективного сознания, запечатлённого в её поведении так же чётко, как штрих-код на товаре, но теперь… она стояла перед ним, живая, эмоциональная, и самое главное — противоречивая. Влажные глаза, неровное дыхание, теплая рука, которая на мгновение задержалась на его плече, как бы невзначай, как бы случайно, но с таким напряжением, будто в этот короткий контакт она вложила всё, что у неё осталось от человеческой природы. Что-то в этом было неправильным. Что-то… неправильное и необратимо важное.
«Система даёт сбои? — снова мелькнула предательская мысль. — Или всё-таки что-то происходит со мной?»
Он вспомнил другие признаки, мельчайшие, но беспокоившие его последние дни. Муза, Наталья и её неожиданное поведение, её странные замечания, почти намёки на… на что? На что-то большее, чем то, что позволено их роли? Её глаза, полные того же невыразимого тепла, когда она смотрела на него после того, как они… нет, это невозможно, это было частью программы, всегда было частью программы.
Но разве не был он недавно свидетелем того, как Верховный, чья тень лишь мелькала на экранах видеоселекторных совещаний, стал чуть более… явственным? Его голос, обычно низкий, словно оцифрованный и пропущенный через бесчисленные фильтры контроля, вдруг приобрел новые оттенки, в которых слышалось что-то другое, едва заметное, но тревожное, как шорох червяка в могильной земле. И Аркадию иногда даже казалось, что тень начала обретать объём, и не только, что-то живое начало просматриваться в этой монолитной системе, что-то, чему там не место.
«Психогенераторы… Может, это они?» — вдруг подумал Аркадий, стараясь ухватиться за рациональные объяснения. Да, система была идеальна, но отнюдь не безупречна, Высший Контур регулярно запускал обновления, тонкую настройку психокоррекции, модуляции восприятия, это должны были быть лишь незначительные изменения, улавливаемые только теми, кто, как он, управлял психоэмоциональными кривыми целого отдела, а если что-то пошло не так? Если его Муза оказалась заражена этой нестабильностью, этой… человечностью?
Да, человечность, слово, которое в этом мире звучало как скрытая угроза, вся их система была построена на исключении человечности, люди должны были быть функциональными, как идеально выверенные механизмы. Эмоции — это инструменты, которые можно запускать и останавливать, моделировать и корректировать, но не чувствовать.
И вот теперь Оливия, его жена, его идеальная, пустая партнёрша по партийной линии, стояла перед ним и… ревновала? Чувствовала? И по этой причине просила близости без таблетки? Всё это было вне рамок протокола. Нарушение — его любимое слово-страшилка, за которое он сам карал своих подопечных, вызывая их на сеансы, — именно такое нарушение основного паттерна так запросто случилось в его доме.
«Может, это тест?» — мелькнула другая мысль. Да, тесты — всегда тесты, он участвовал в них всю свою карьеру. Ощупывание сознания, растяжка его пределов, провокации, которые выясняют, насколько ты соответствуешь ожиданиям, сможешь ли ты сохранить холодный контроль, когда перед тобой разыгрывается абсурдный спектакль? Оливия сейчас могла быть этим тестом. Верховный наблюдает. Верховный всегда наблюдает. Но тогда… почему? Зачем нужна такая сложная проверка? Его работа и так находилась под микроскопом. Муза… Оливия… Верховный. Вдруг они все были вовлечены в один и тот же сюжет, игру, где он — пешка, которая должна догадаться, что именно меняется, но как догадаться? Обычные инструменты анализа были бессильны, логика, формулы — они все распадались на мелкие части перед этой новой реальностью.
Он вспомнил свои недавние ощущения, как его пальцы скользили по коже Музы, а её глаза смотрели на него с таким неподдельным трепетом, будто она не программа, а живая женщина, вырвавшаяся из пут кода, он тогда подумал, что это результат удачной биомодели, усовершенствованного алгоритма, который встраивали в последних версиях. Но теперь… теперь он сомневался. Муза тоже изменилась, словно её запрограммированная страсть проросла сквозь слои формул и команд.
Аркадий закрыл глаза, ощущая, как пространство вокруг сжимается, и этот новый мир медленно обволакивал его, словно невидимый вирус, проникающий в каждую клетку, разрушая барьеры и заставляя его самого становиться частью этой новой, мутирующей реальности.
«Не человек. Она не человек», — мысленно повторил он, но его внутренний голос звучал фальшиво, словно старая заезженная плёнка. Может, настоящим вирусом был он сам? Может, это он стал тем, кто начал заражать окружающих, открывая в них искры человечности?
Вопросы множились, как паразиты, заполняя его мозг, а мир рассыпался на атомы, и каждый атом пытался шептать ему: Ты в ловушке. Ты не знаешь границ этой игры. Ты никогда их не знал.
«Но как?» —безответно и отчаянно бился вопрос в его голове.
Он посмотрел на Оливию, которая всё ещё стояла перед ним с лицом, озарённым мягкой улыбкой, и немного влажными глазами, наполненными чем-то бесконечно настоящим.
И вот тогда, впервые за долгое время, Аркадий осознал, что его страх… был не о них, а о себе.
Всё его сознание — чётко выстроенная система команд и правил — начало разлагаться, словно разум его заразили живой душой, и теперь он не знал, кем он является, и что ещё страшнее — он начал подозревать, что за этим стояла не ошибка системы.