Эпизод 24. Корпоратив

Эпизод 24. Корпоратив.
Аркадий сразу начал ощущать сдвиг реальности едва ступил в холл здания Департамента, выйдя из кабины лифта. Обычно строгое, нейтральное пространство, выкрашенное в оттенки серого бетона и угольного стекла, казалось, разлетелось на осколки и преобразилось в причудливый, галлюциногенный лабиринт, стены переливались разноцветными волнами, а пол был усыпан чем-то, напоминавшим конфетти, но при ближайшем рассмотрении оказавшимся измельчёнными в порошок личными делами сотрудников, чьи карьеры не дожили до круглой даты. В здании Департамента проходило событие, от которого невозможно было отказаться, даже если бы такое желание и возникло — празднование двадцатипятилетия Департамента. Четверть века незыблемого существования в изменяющемся, скачущем из одной парадигмы в другую, мире, четверть века, за которые люди пришли и ушли, трансляторы сменились на нано-каналы, а бумажные отчёты уступили место невидимым потокам информации, обрабатываемым квантовыми узлами. Только вот что-то оставалось неизменным: структура, миссия и, конечно, ежегодное корпоративное празднование.
Но в этот год не просто праздновали, а юбилей и это было скорее что-то среднее между тайной церемонией и обрядом, где абсурдность встречалась с ритуальностью, когда всё происходящее находилось на грани допустимого, но оттого еще более значимого. Рабочий день был завершен пораньше, чтобы по периметру основного зала развернуть конструкцию, напоминающую странный лабиринт из светящихся экранов и живых стен. Шабаш? Спектакль? Фарс? У каждого присутствующего нашлось бы своё определение, осмелься кто-то назвать вещи своими именами.
Корпоратив, как и многое в Департаменте, был событием не столько добровольным, сколько обязательным, но к нему относились с особым трепетом, и коллективное безумие, маскируемое под праздничное мероприятие, пробуждало в каждом присутствующем некие глубинные архетипы — хищника, мистика, жертву или вершителя судеб, — в зависимости от места в иерархии. Если наблюдать со стороны, корпоратив напоминал жуткий шабаш из ночных кошмаров Иеронима Босха, переведённых на корпоративный язык эпохи всеобъемлющего бюрократического порядка.
Когда Аркадий вошёл в основной зал, он сразу почувствовал, как пространство дрожит, вибрируя от неслышимой, но явственно ощущаемой энергии. Это не был обычный корпоратив, даже не что-то похожее на привычные торжества с докладами, ленточками и почётными грамотами. Здание Департамента было наэлектризовано особым, почти дьявольским предвкушением, а в самом зале витала многослойная смесь ароматов: крепкий запах шампанского, густой оттенок пота, примешанный к лёгким благоуханиям гламурных и люксовых духов. Света почти не было — только слабое мерцание разноцветных лазеров, искры, пробегающие по столам, и легкие отсветы от множества маленьких экранов, встроенных в стены, лица присутствующих то вспыхивали гротескными масками, то снова погружались в полумрак.
Здесь были все: от мелких клерков и операторов низшей категории до Наставников высшего ранга, и каждый был обязан явиться в «правильном» костюме — дресс-код предписывал участникам свободную трактовку класса и статуса сотрудника, но не терпел никаких отклонений от общепринятого для всех направления Единения. Аркадий оглядывался, одни облачались в мантию силы, украшенную символами и знаками их власти, другие — в подобие тоги судей, третейских арбитров и священников Воли. Он же сам выбрал классический корпоративный костюм, но в этот вечер стандартный тёмно-синий пиджак был дополнен странным, почти пародийным галстуком с узором в виде завязанных друг на друга человеческих рук, интуитивно догадываясь, что этот тонкий намёк на завязывающиеся и рвущиеся связи отлично подойдёт для этой ночи.
В правом углу зала возвышалась гигантская конструкция — нечто среднее между тотемом и проекционным экраном, которая сияла неоновыми линиями и странными символами, похожими на пиктограммы или алхимические формулы, которые мерцали, напоминая дремлющих химер. Экран-зеркало преломлял лица присутствующих, превращая их отражения в гротескные маски, и каждый сотрудник видел себя в этой конструкции в искажённом виде — как будто его собственная личность подала в отставку, передав свой пост уродливому заместителю. Посередине зала возвышался массивный стол … если это можно было назвать столом, из чёрного мрамора. Длинный, с резкими углами и подсвеченный по контуру тёмно-красным светом, он напоминал нечто, на чём заключаются сделки, жертвуются жизни или подписываются смертные приговоры. Прозрачные экраны витали над его поверхностью, формируя трёхмерные диаграммы, голографические отчёты и даже, как заметил Аркадий, схемы синоптических контуров, которые использовались в практике воздействия. На нем, словно в капище неведомого культа, возвышались массивные серебряные кубки с чем-то дымящимся внутри. Сначала Аркадий подумал, что это лишь символы, но уже через несколько минут кто-то из нижних сотрудников, обтекаемо именуемых «неопознанными объектами», подскочил к столу и, выхватив один из кубков, сделал резкий глоток, и едва жидкость коснулась его губ, лицо бедолаги исказилось в блаженном экстазе, а затем, словно сломанная марионетка, он рухнул на пол, поскуливая от ощущения, захлестнувшего его разум счастья.
«Субстанция Истины» — догадался Аркадий, её готовили только для особых мероприятий, а эффект от неё был таков, что те, кто её попробовал, могли часами видеть самих себя с высоты или погружаться в водовороты несбывшихся судеб и упущенных возможностей, кто-то застывал в полной неподвижности, а кто-то, напротив, вскакивал, размахивал руками, начиная говорить невнятные фразы, — это был неучтённый момент сознания. После праздника все подобные отклонения внимательно фиксировались и подробно анализировались, но сейчас всё было дозволено самим Верховным.
Здесь и сейчас, в этом залитом алыми всполохами помещении, каждое действие, каждый жест, каждое слово имели иной вес и смысл, чем в привычные рабочие будни, и всё это наблюдалось, записывалось и комментировалось — тысячи крошечных дронов с микрообъективами кружили по залу, фиксируя каждый момент. Углы зрения перекрещивались, трансформировались в бесконечные ряды анализа, программы-поведенцы тут же начинали раскладывать по полочкам мельчайшие изменения в поведении сотрудников, как тот или иной взгляд соотносится с их предысторией, как в одном поклоне может скрываться подавленный гнев, а в поднятом бокале — вселенская тоска.
В какой-то момент зал наполнился лёгким, полупрозрачным дымом, музыка перешла на новые, вибрирующие частоты, тонкие сети звуков касались ушей, смешиваясь с ритмичными ударами сердца. Аркадий оглянулся, группа Наставников стояла в стороне — они говорили о чём-то оживлённо, но шёпотом, словно боялись, что их обсуждения выйдут за пределы дозволенного, он заметил на их лицах улыбки, но глаза их оставались холодными и безразличными. Всё это складывалось в нечто большее, чем просто корпоратив — это было испытание.
Вдруг всё вокруг пришло в движение, фигуры, стоявшие у стен, начали смещаться, превращаясь в тени, переливающиеся алыми и золотыми оттенками, а в центре зала возникла сцена, на которой появилась группа сотрудников из отдела Анализа Мышления, чьи движения были точными и изящными, за которыми не мог не угадываться жёсткий расчёт Они разыгрывали пантомиму, которая начиналась с карикатурных сцен повседневного общения операторов с реципиентами, но вскоре переросла в нечто гораздо более абсурдное.
В их танце Аркадий уловил намёки на собственные разговоры, а также на работу своих коллег. Это была игра, тонко балансирующая на грани гротеска и реальности, кто-то рядом со сценой тихо хихикал — не то от смеха, не то от страха. Наставники наблюдали, едва заметно улыбаясь, Аркадий старался держать выражение лица нейтральным, но в глубине сознания росло ощущение, что за всем этим скрывается нечто большее, чем просто развлечение.
Когда пантомима подошла к концу, все начали аплодировать, а затем всё стихло, словно кто-то переключил программу на другой канал. В этот момент из угла зала выплыло фигуральное облако дыма, которое медленно трансформировалось в силуэт Верховного — только его тень, как всегда, тень в мраморном кресле, неотличимом от тех, что стояли в зале для Наставников.
Все замерли. Мгновение абсолютной тишины. В этот момент Аркадий заметил, что Наталья, стоит в тени неподалёку от сцены и смотрит на него. Он успел рассмотреть её глаза, которые блестели, но он заметил в них искру тревожного ожидания, хотя сама она выглядела спокойной.
«Коллеги, прошу к столу». — громыхнул голос начальника отдела протоколов, старого, как сама система, Виктора Игоревича Грошевского. Казалось, что он вырос из мраморного пола, как крик души давно умершего бюрократа, и теперь его слова эхом разносились по всему залу, где толпились сотрудники всех рангов и категорий.
На столе, как и полагалось, присутствовали и яства, но эти блюда, казалось, сошли с полотен фантастического Рубенса или Гойи, перемешавших свои самые мрачные фантазии, в которых странным образом сочетались мясные конструкции с элементами квантовой плотности, трепещущие гелиевые субстанции, напоминающие внутренности гигантских моллюсков, и блестящие чёрные шарики, которые едва заметно шевелились, как бы ожидая приказа.
«Изысканная химия,» — подумал Аркадий с едва заметной улыбкой. Разумеется, это был тщательно продуманный акт — их проверяли не только как специалистов, но и как существ, и от каждого ждали проявления своей истинной сути: кто-то принимал еду с удовольствием, кто-то сдержанно, а кто-то, как он, внимательно изучал каждую текстуру, анализируя возможные последствия.
И все ждали.
Аркадий прошёл к своему месту, взглядом окинул остальных: каждый сидел, словно пригвождённый, выверяя свои движения так, будто от одного неверного жеста зависела вся его карьера — да что там, вся его жизнь, но потом… его взгляд остановился на экране тотема. Появилась Тень.
Не Верховный, даже не его проекция, просто Тень — едва уловимый силуэт, растянутый по плоскости экрана, Тень, которая, казалось, обитала в собственном измерении, между реальностью и воображением, которая двигалась, иногда теряя форму, а иногда, напротив, обретая четкость — что-то вроде абстрактного искусства, в которое не вписывался ни один смысл. Аудитория затихла, словно в ожидании чуда, все взгляды были прикованы к этому непостижимому явлению, и каждый понимал: Тень — это не просто часть шоу, а сущность, за которой прячется настоящая сила.
«Дорогие коллеги! — произнесла Тень, чей голос резонировал в зале, словно гулкое эхо из далекого прошлого, где между людьми всё ещё существовал диалог. — Мы собрались здесь не только чтобы отпраздновать наше двадцатипятилетие, но и для того, чтобы вспомнить, каким образом мы пришли к этой жизни».
Эта жизнь. Аркадий мгновенно вспомнил о своей работе в Департаменте, о каждой минуте, проведенной за выполнением заданий, о том, как он пытался заставить всех думать о том, как добиться счастья, в то время как в нём самом порой не оставалось даже крупицы уверенности. Ему казалось, что работа в этой структуре сродни прогреванию машины в лютый мороз: мотор работает, но машина стоит на месте, и вместо тепла ты только чувствуешь, как морозный воздух проникает в каждую щелку, оставляя бездну неопределенности.
«Давайте не забывать, — продолжала Тень, — что каждое наше действие — это шаг в будущее, наши отчёты и корреспонденции не просто факты, они превращаются в символы нашей работы и нашей борьбы, борьбы за понимание, за Единство и за то, что мы называем счастьем».
Ха! Счастьем. Тень говорила так, словно знала, что значит быть счастливым, как будто к ней пришло просветление из высших сфер. Аркадий чувствовал, как его собственное сердце стучит с возрастающей тревогой, он подумал о Наталье, и о том, что после всех попыток понять её истинные чувства, ему, похоже, не хватает понимания самого себя.
«Каждый из нас, — развивала свою мысль Тень, и в её голосе стало слышно меньше абстрактного и больше осязаемого, — может стать тем, кто способен не просто плыть по течению, но и направлять его. Разве вы не хотите выйти за пределы привычного, за пределы ограничений, которые вы сами себе навязываете?»
В толпе послышался шёпот, и даже те, кто был настроен скептически, начали оживляться. Кто-то шептал о «критической массе», кто-то о «возможностях», но всё это, как воздух, было пронзительным и невидимым. Аркадий почувствовал, как растет неуверенность, смешанная с любопытством: насколько далеко можно зайти в этой игре, где чувства и эмоции запутаны в сетях профессиональной необходимости.
«Я призываю вас, — уверяла Тень, — отложить на время собственные сомнения и открыться миру, который гораздо больше, чем ваши индивидуальные амбиции, позволить себе быть участниками чего-то большего, нежели просто работниками Департамента. Давайте станем хореографами собственных жизней».
Аркадий почувствовал, как защемило в груди. Хореографы? Этот термин повис в воздухе, и он, сам не ожидая того, вспомнил об Оливии, своей супруге, о том, как он когда-то мечтал делиться с ней всеми своими волнениями и переживаниями, но постепенно эти мечты превращались в кости и прах, который накапливался на полках неудач. И вот она, Тень, напомнила ему о том, о чем он сам задумывался: возможности, открытость, нежелание застревать в бюрократическом болоте. Размышляя об этом, неожиданно в его голове произошло одно из тех гениальных озарений, которые происходят в моменты полной тишины, или под звуки шабаша, он вдруг понял, что именно это было неким ключом к пониманию его существования, к обнаружению смыслов, которые он всегда искал, и о которых так долго молчал.
«Не бойтесь быть смелыми, — продолжала Тень, словно подслушав его мысли, — не бойтесь говорить о том, что хотите, ваши желания — это ваша сила».
Аркадий не мог не согласиться. Всё его существование, все эти годы в Департаменте, всё это время, потраченное на адаптацию к общей системе, казалось теперь лишь тенью его истинного «я», и он почувствовал, как у него в груди разгорается нечто новое, более светлое и обнадеживающее, чем всё, что он когда-либо испытывал за свою жизнь.
«Давайте, — добавила Тень, — преобразим нашу реальность. Вместе».
Эти слова прозвучали вызовом, декларацией, или даже манифестом о том, что все присутствующие здесь были частью чего-то большего, а если они все — не просто винтики, а важные элементы чего-то «grandiose», тогда, возможно, у каждого из них есть шанс на то, чтобы стать чем-то большим, чем просто частью системы.
Аркадия захлестнул прилив сил. Да, возможно, это был момент, когда он мог бы стать тем, кем всегда мечтал быть, момент, когда можно повернуться к Тени и задать вопросы, которые мучили его слишком долго.
В зале царила живая энергия, мимолетная, но столь сильная, что он, казалось, мог схватить её руками, чтобы взять с собой в жизнь, где всё только начиналось.
Аркадий, не успевший прийти в себя от вихря чувств и мыслей, снова заметил Наталью, которая стояла уже у стойки с напитками, сверкая глазами, напоминающими два кристалла в лучах неонового света. Она выглядела так, словно сама вселенная решила нарядить её в платье, сшитое из огней и теней, его Интимная Муза, его идеальная помощница, а теперь и неожиданная спутница в этом безумном танце корпоративного веселья. Он, больше не раздумывая ни секунды, направился в её сторону.
«Привет! — она обратилась к нему с улыбкой, словно в её голосе звучали сразу несколько мелодий, вызывая в душе Аркадия необъяснимое тепло. — Как тебе праздник?»
«Праздник? — Аркадий усмехнулся, но его смех больше напоминал смех человека, который только что выпил эликсир под названием «Жизнь». — Это скорее шабаш, чем праздник, шабаш, на котором все маскируются под людей».
Наталья облизнула губы, и в её глазах заблестел озорной огонёк.
«Почему бы тогда не сбросить маски? — спросила она, наклонившись к нему ближе, так, что её запах — лёгкий и свежий, словно вечерний бриз — окутал его, как тёплый плед. — В конце концов, это только одна ночь, и в этот миг все правила становятся необязательными».
Аркадий почувствовал, как его внутренний голос — тот самый, который всегда держал его в рамках и объяснял, почему он не должен терять контроль — внезапно стал мягким, как подушка, на которую он решил упасть, и он смог позволить себе этот момент, эту беззаботность, когда все вокруг кружились в ритме музыки, и, казалось, все мысли о работе, таблицах и графиках улетели в бесконечное небо.
«Ну, если ты настаиваешь, — произнёс он, протянув руку к бокалу с чем-то ярким и игристым, — давай освободимся от этих дурацких масок».
Наталья подняла свой стакан, и их бокалы встретились, издавая звонкое «чирс». Она смотрела на него и видела не просто Аркадия — Ловца Душ, а человека, которому действительно нужна поддержка. Аркадий на мгновение забыл о всех заботах, о том, что они находятся в стенах Департамента, о всевозможных правилах и условностях, которые всегда держали его на плаву.
Со временем атмосфера в зале становилась всё более раскрепощённой, Аркадий и Наталья были словно две звезды, закружившиеся в танце, которого никто из них не ожидал, но который был неизбежен, они оба смеялись, обмениваясь взглядами, полными искр, и забывая обо всех других участниках шабаша. Никакие слова между ними больше не имели значения, они легко перемещались от одной темы к другой и в этом безудержном потоке весь мир вокруг них исчезал.
«Ты когда-нибудь задумывался, — произнесла Наталья, наклонившись к нему и касаясь своим дыханием его щеки, — каково это — стать частью чего-то большего?»
Аркадий готов был ответить, что на самом деле он всегда искал именно этого, однако в этот момент мысли его переплетались неразрешимыми ребусами, и вместо слов он просто посмотрел ей в глаза, полные света и загадки, подсказывающие ему: всё, о чём они говорили, было возможно.
«Иногда мне кажется, что мы все тут в каком-то эксперименте, — продолжила Наталья, и в её голосе прозвучал легкий намёк на упрёк, — живём в системе, которая заставляет нас скрывать свои желания».
«Да, как будто у нас нет прав на простые человеческие чувства», — ответил Аркадий, искренне задумавшись, и его мысли о том, что их жизнь была как единый механизм, полностью лишенный эмоций, вдруг отодвинулись в сторону.
Взгляды их снова встретились, и, как показалось им обоим, именно в этот миг что-то изменилось. Улыбка Натальи стала менее игривой и более серьёзной, вероятно она поняла всю глубину его размышлений, она прижалась к нему ближе, словно искала и нашла именно то тепло этого мира, где она должна была быть идеальной помощницей и идеальной Интимной Музой.
«Знаешь, — прошептала она, — я верю, что у нас есть право быть собой, и в эту ночь, может, это не так уж важно, кем мы являемся на самом деле».
Аркадий почувствовал, как сердце его заколотилось, он посмотрел на неё и, ясно, осознал, что всё это время искал именно это — понимание, поддержку и возможность быть самим собой, даже если это подразумевало риск. В этот момент, под блики неонового света и звуки музыки, их мир, кажется, преобразился, взгляд Натальи притянул его, и он не смог устоять, вдруг их губы встретились, как два полюса, стремящиеся друг к другу, словно они были магнитами, потерявшимися в этом абсурдном мире. Время остановилось. Они забыли о правилах, о строгих границах и о том, что их связывает с Департаментом, они стали просто Аркадием и Натальей — теми, которые искали радости и понимания в этом неясном и хаотичном мире.
И это было счастьем.
Ночь продолжала кружиться в ритме свободной любви, словно сама вселенная решила провести свой собственный корпоратив в рамках абсурдного бала-маскарада, где правила, как и лица, были не более чем миражом. Маски, словно образы из искажённого зеркала, скрывали истинные желания, освобождая всех от оков повседневности, Аркадий с Натальей стали центром этой карнавальной симфонии, в которой каждый был не просто участником, но одновременно и зрителем, и исполнителем. Вокруг царила атмосфера неведомого соблазна: танцующие пары с завуалированными лицами перемещались по залу, как тени, пытаясь забыть о своих официальных обязанностях, под звуки зажигательной музыки, где переплетались электроника и фольклор, каждый хотел быть частью этого оргийного вихря, и пока Аркадий и Наталья погружались в объятия страсти, вокруг них словно разворачивался сюрреалистический спектакль.
Все их слова, полные иронии и легкости, словно наделяли их взаимоотношения дополнительным слоем, Наталья нежно прижималась к нему, и в такие моменты мир вокруг них становился необъятной пустотой, в которой только они двое и могли существовать.
Они танцевали, забыв о том, что кто-то из коллег мог увидеть, как их движения становятся всё более свободными и откровенными, надетые маски скрывали их лица, но не могли замаскировать искр, возникающих между ними, а в их танце не было ни правил, ни ограничений: только страсть и свобода, наполненные сладким кислородом наслаждения.
На сцене, подсвеченной тёмными огнями, выступала группа, в которую входили коллеги, превращая корпоратив в импровизированное представление, мелодии завлекали в странствия, где все могли быть теми, кем никогда не смогли бы быть в обычной жизни. На фоне этих звуков Аркадий явственно ощутил, как мурашки пробежались по его коже, и в его голове зреет новая идея: как было бы прекрасно освободиться от всего, что сковывало их, и стать одним целым.
К их счастливым шуткам и смеху присоединялись другие, все в масках, некоторые из которых выглядели как заблудшие души, выбравшиеся из фантазийного ада, другие, напротив, словно пришедшие из добрых сказок, и это был мозаичный калейдоскоп человеческих пороков и страстей.
«Давай создадим что-то свое, — произнесла Наталья, её губы были едва видны под маской, но достигали глубины его сердца, словно они были с ним одним целым, — что-то, что никто не сможет отнять».
«Я готов, — сказал Аркадий, и его глаза засверкали, как два ледяных камня в бездне, он почувствовал, что вокруг него растёт желание, и нарастает энергия, — давай уйдём от всего этого в наш собственный мир».
Они оба хорошо знали, что настоящая магия происходит вне камер, вне игр, и так, под ритмы зажигательной музыки, в которой смешивались звуки и краски, они оказались в объятиях друг друга, забыв обо всех условностях. Всё вокруг как в замедленном кадре вдруг стало смазанным и неопределённым, но их движения были четкими и уверенными, и в какой-то момент они перестали быть частью системы, частью программы — они стали живыми, полными, обжигающими друг друга страстью, их тела, как живые скульптуры, танцевали, сливаясь в одно целое, как это делают элементы в идеальной алхимии. Мир снаружи оставался неизменным, но внутри них разразилась целая буря, это была не просто оргия — это была эмоциональная революция, взрыв чувств и восприятия, который заставил их забыть о своих ролях, о своей жизни, о работе в Департаменте, они ощутили, как тяжесть всего, что их связывало, сдулась, как проколотый воздушный шарик.
И когда, наконец, Аркадий с Натальей оказались наедине в затенённом уголке, погружённые в тишину вдруг вернувшейся к ним реальности, он представил, как эта ночь станет для них новой вехой — той самой точкой, где всё изменится, и они не просто станут коллегами, а чем-то большим — двумя душами, готовыми взлететь и оставить позади всю серость и угнетение, которые окружали их повседневную жизнь. Именно на этом маскараде, в момент полной свободы, Аркадий с удовольствием принял тот факт, что между ними возникла связь, более крепкая, чем любые программные протоколы поведения, и она обещала превратить их жизни в нечто совершенно новое.