Эпизод 29. Запретные разговоры

Эпизод 29. Запретные разговоры.
Аркадий сидел на диване в своём рабочем кабинете, разглядывая гладкие стены, словно в них прятался скрытый ответ на все его вопросы, Наталья присела рядом, грациозно и осторожно, боялась потревожить это зыбкое пространство, где разум и чувства боролись друг с другом. Небольшая лампа в углу кабинета отбрасывала мягкий свет на её лицо, превращая глаза в бездонные озёра, Аркадий видел в этих глазах отражение своих сомнений и тревог, как в зеркале, но никак не мог понять, что именно она видит в нём.
«Ты слишком погружён в свои мысли, Аркадий, — тихо сказала она, её голос прозвучал как хруст тонкого льда на поверхности воды, — пытаешься разорвать то, что не разрывается».
Он молчал. Как ему ответить на это? Его сознание было напряжено, будто струны арфы, которые кто-то раз за разом дергал, пока они не начинали издавать фальшивые звуки.
«А что разрывается? — наконец, произнёс он, его взгляд по-прежнему оставался прикованным к её лицу. — Разве мы не можем перестать быть теми, кем нас сделали?»
Она задумалась, опустив глаза, подбирая слова с осторожностью хирурга перед сложной операцией.
«Не всё так просто, тебя не заставляют быть кем-то, ты — продукт системы, но в то же время ты сам решаешь, что тебе делать, это странная смесь свободы и контроля, в которой многое зависит от тебя, от того, что ты сам хочешь, и хочешь ли ты что-то на самом деле? Это... тот вопрос, который пугает тебя больше всего, Аркадий».
Он резко развернулся к ней, словно она озвучила его тайную мысль, её слова резонировали внутри него с той самой тревогой, которая терзала его ночами и, как оказалось, днями тоже. Она словно заглянула в его душу, или в то, что должно было быть душой, если бы он, как и большинство работников Департамента, давно и окончательно её не потерял.
«Чего я хочу... — пробормотал он, словно пробуя слова на вкус, — я не знаю, я больше не уверен, что это желание вообще существует во мне, может быть я просто выполненная программа, или тщательно выверенный набор команд, запрограммированный исполнять волю системы, подавляя волю других?»
Она тихо покачала головой, её волосы плавно качнулись, как тёмная завеса.
«Ты гораздо больше всего этого и несомненно лучше, ты думаешь, чувствуешь..., переживаешь, я видела это, в тебе есть человечность, даже если они хотят безжалостно истребить её в тебе».
«Даже если они хотят...». Слова Натальи отозвались гулким эхом в его сознании. «Они». Он знал, что она говорит о тех, кто стоял на вершине пирамиды власти, о Верховном и его окружении, они создали его, Наставника, как один из инструментов, чтобы управлять миром, где свобода воли давно стала иллюзией, удобной ширмой для подавления каждой человеческой искры, но Наталья разглядела в нём нечто большее, и он не понимал, почему её слова вызывали такое тёплое и пугающее чувство внутри себя. Ему хотелось верить ей, но в то же время он не мог избавиться от подозрения. Она явно знала больше, чем говорила, что было очевидно, может даже она была отправлена, чтобы проверять его, улавливать эти крошечные проблески несогласия и потом донести в форме рапорта.
«Почему ты говоришь мне всё это, Наталья? — спросил он, внимательно всматриваясь в её лицо, выискивая малейший намёк на ложь или скрытый умысел. — Что ты хочешь от меня?»
Её взгляд стал серьёзным, дыхание замедлилось.
«Я хочу, чтобы ты понял... — начала она, медленно и тщательно подбирая слова, — понял, что быть человеком — это не просто набор ощущений или мыслей, это способ смотреть на мир, ты уже идёшь по этому пути вопреки всему, вопреки всем протоколам, ты выбираешь смотреть на всё иначе, что делает тебя живым».
Он сжал кулаки, в нём сильной волной поднялись гнев и отчаяние.
«Но я не живой, — прошипел он, — я — механизм, инструмент для подавления воли других, я не способен к состраданию, как они, я видел, что с ними делают и я не сопротивлялся всему этому, выполняя приказы свыше, я это делал... сам, и никогда не задавал вопросов».
Наталья положила руку на его плечо, нежно, почти невесомо, жест этот, такой простой и чистый, на мгновение заставил его замереть, что-то глубокое и теплое проникло в его холодный мир.
«Ты задаёшь их сейчас, и это главное, ты спрашиваешь, значит, ищешь ответы, а те, кто ищет, уже выходит за рамки системы. Почему ты думаешь, я здесь с тобой, а не с кем-то другим? Ты для меня не просто Наставник».
«Не просто Наставник?» Слова эти прозвучали в его голове ключом, поворачивающим ржавый замок, он попытался облечь свои чувства в предложение, но оно ускользнуло, растаяло, едва успев оформиться.
«Но что тогда для тебя я?» — его голос дрогнул, когда он наконец задал этот вопрос.
Она замерла, посмотрела на него, словно он спросил о чём-то слишком опасном.
«Ты... — начала она, но остановилась, и после небольшой паузы продолжила — ты тот, кому я верю, тот, кто однажды может изменить всё».
«Изменить что? — он резко наклонился к ней. — Что я могу изменить?»
Она тихо улыбнулась, и в этой улыбке была смесь печали и надежды.
«Ты можешь изменить их понимание о том, что в нас есть нечто большее, чем обязанности и протоколы, я также верю, что ты способен понять себя — понять, что быть человеком — значит не просто подчиняться правилам и подавлять чью-то волю, но чувствовать свои боль, страх, любовь».
Он не смог сдержать удивлённого смеха.
«Любовь? Это просто химия, Наталья, это всего лишь...»
Но она подняла руку, мягко его прервав.
«Нет, Аркадий, это гораздо больше, и ты это чувствуешь, иначе не пытался бы сопротивляться, любовь — это способность видеть кого-то другого не как объект, а как... частицу своей собственной души, это то, что они не могут контролировать, поэтому они боятся таких, боятся... тебя».
Эти слова ударили его ещё сильнее, чем любые другие, они зазвучали в его голове, срывая завесу с его разума, и он на мгновение увидел всё в другом свете. Любовь. Частица души. Как может быть у него то, что сопротивляется контролю? Но Наталья была рядом, и её глаза говорили ему больше, чем слова и он ей начинал верить.
Тишина, полная напряжения и невыразимых эмоций, но оказавшаяся очень благодатной, повисла между ними.