Эпизод 33. Визит к тёте

Эпизод 33. Визит к тёте.
Жёлтые огни тускло освещали узкий проход вагонного коридора, мелькали тени, проносились лица — незнакомые, мимолётные, от которых Аркадию было ни тепло, ни холодно, обычные пассажиры, в спешке пересекающие вагоны, обутые в тяжёлые зимние ботинки и с неизменными чёрными чемоданами, которые они таскали с собой, как чугунные ядра. Он стоял, опершись на подоконник, и смотрел через запотевшее по краям окно на бесконечную череду снежных полей и тёмных силуэтов деревьев, мимо которых поезд проносился с металлическим рёвом, разрезая ночную пустоту, подобно огромному ножу.
Дорога в Сибирь, путь в прошлое, в глубь тех лет, когда мир казался более простым, ещё не окрашенным бесконечной мозаикой контроля и подчинения, тогда его заботило лишь одно: дожить до конца дня, чтобы снова оказаться дома, в тепле, возле тёти и двоюродной сестры, которые заменили ему родителей. Это были те немногие люди, чьи образы всё ещё сохранились в его сознании не как манипулятивные проекции, и зашифрованные протоколы, а как нечто настоящее, или, по крайней мере, так ему казалось.
На вокзале его никто не встретил — ни тётя, ни сестра, а всего лишь морозная пустота и дымящийся вдалеке железнодорожный состав. Аркадий стоял на перроне, ощущая, как ветер пробирается сквозь ткань пальто и уходит глубоко под кожу, лица прохожих расплывались, таяли, но все они казались… знакомыми, словно он когда-то их уже видел. Это обострённое чувство дежавю не покидало его с той минуты, когда он спустился с подножки поезда.
Путь к дому тёти, тянущийся через узкие улочки, покрытые тонким слоем льда, занимал всего пятнадцать минут, снег скрипел под ногами, тени дрожали в свете одиноких фонарей. Он шагал, не спеша, растягивая каждую секунду, каждый миг этого, пусть и холодного, но всё же родного возвращения.
Тётя не менялась с годами: её худощавое лицо с прямыми, как леска, чёрными волосами всегда было слегка напряжённым, но, встретив его, расплылось в широкой улыбке, она стояла на пороге деревянного дома, закутанная в тёплый шарф, и, увидев его, сделала всего шаг навстречу, но этого движения было достаточно, чтобы вызвать ощущение абсолютного спокойствия.
«Ты всё такой же, Аркаша, — проговорила она, обнимая его тонкими, словно вылепленными из воска руками, — прошли годы, а ты… и не стареешь вовсе».
Он только кивнул в ответ, обнял её и ощутил ту же неподвижность времени, ту же пронзительную неподдельность момента, став на мгновенье тем самым ребёнком, которого она держала за руку и успокаивала, когда страшные кошмары пробуждали его посреди ночи.
«Тётя… как здесь всё?» — спросил он, оглядывая небольшой двор, засыпанный снежными сугробами. Дом выглядел всё так же, как в его детстве: те же старые обои, потертые кресла и запах свежей смолы, смешанный с ароматом печёных яблок, время здесь остановилось, и он попал в какой-то параллельный мир, где его воспоминания ожили, став реальностью.
«Всё хорошо, Аркаша, всё по-прежнему, сестра вот твоя только… редко бывает дома, ты же знаешь, ей никогда не сиделось на месте, а без неё я скучаю». — Она махнула рукой куда-то в сторону, словно там была целая Вселенная, которую сестра стремилась объехать, обогнать и покорить.
Они долго говорили, сидя на старом диване у печки. Тётя рассказывала о соседях, о том, как Сибирь менялась с каждым годом, становясь всё более отчуждённой, в её голосе мелькал едва заметный оттенок грусти, но, как и прежде, она сохраняла это странное спокойствие оттого, что в её жизни давно не было ничего важного, ничего по-настоящему меняющего их привычный ритм.
Потом вбежала сестра, всё такая же энергичная, румяная, с яркими глазами, в которых светилось что-то совершенно дикое и неподконтрольное, она ворвалась в дом, сбросив с себя мокрый пуховик, и сразу бросилась к Аркадию, как тогда, в далёком прошлом, когда они были всего лишь детьми, и он, обняв её, сразу вспомнил, как однажды она вытащила его из ледяной реки, когда он, играя на скользком берегу, сорвался в воду, а её руки, такие ловкие и сильные, крепко вцепились в его одежду, и когда он впервые почувствовал, что значит быть спасённым, защищённым.
«Помнишь, как мы тогда гуляли на озере? — спросила она, разливая чай в старые фарфоровые чашки. — Я думала, ты тогда насовсем уйдёшь под лёд».
Он кивнул, её голос продолжал звучать как отголосок чего-то давно забытого, и на мгновение реальность снова стала простой и понятной, но тут же расплывалась и таяла, как тает снег на весеннем солнце.
«А ты меня спасла». — Аркадий попытался улыбнуться, но в его голове уже начали формироваться странные образы, не совпадающие с реальностью. Почему же всё так… неестественно?
Они проговорили весь вечер, смеялись, вспоминая былое, он даже забыл о своих обязанностях, о своей работе, его мысли витали в этом уютном доме, среди запаха печёного хлеба и домашнего тепла огня. Это была та жизнь, которую он давно потерял, но сейчас, сидя рядом с тётей и сестрой, он вдруг начал верить, что всё это правда, что они реальны, и что он, Аркадий, по-настоящему вернулся домой.
Но вот, когда тётя ушла спать, оставив их наедине, сестра вдруг посмотрела на него странно, словно сквозь пелену воспоминаний.
«Аркаша… ты ведь знаешь, что мы все — всего лишь образы?» — произнесла она тихо, почти шёпотом.
Её слова ударили по его сознанию, будто выстрел из пневматической винтовки, он замер, глядя на неё.
«Что ты сказала?» — Голос его дрожал. Это было невозможно.
«Это всего лишь программа. Вся твоя жизнь. Это место, мы… даже я. Ты должен помнить. Мама уже давно умерла, Аркаша, и я тоже… нас не существует».
Всё закружилось, расплылось, стало зыбким, словно какая-то невидимая сила вытягивала реальность из его сознания, заставляя всё трещать, ломаться, исчезать. Он закрыл глаза, пытаясь удержать образы, пытаясь сохранить эту иллюзию хотя бы на мгновение дольше… но, когда он открыл их, снова был один, холодная, пустая комната, тёмные стены его собственной квартиры.
Он резко вскочил с постели, его тело дрожало от напряжения. На экране терминала перед ним медленно мигающий световой индикатор оповещал о входящем сообщении. Схватив себя за волосы, Аркадий тяжело вздохнул и, не глядя на экран, рухнул обратно на кровать.
Сибирь, тётя, сестра — всё это было лишь очередной проекцией. Ложью. Сном, которым он хотел так отчаянно проверить себя, но ведь боль… эта боль была настоящей.