Эпизод 35. Игры разума

Эпизод 35. Игры разума.
Они начали с простых вопросов. Это был стандартный протокол — алгоритмы регулярно запускали опросы для мониторинга, чтобы выявить любые отклонения. Вопросы о самочувствии, удовлетворенности работой, мелкие ежедневные привычки — такие безобидные, что их даже не воспринимали всерьёз, но Аркадий чувствовал, что-то изменилось, взгляд системы стал острее, каждое его слово анализировалось, каждая пауза растягивалась, как гулкое эхо в пустом помещении, которое не должно было существовать. На экране появлялись новые формы, дополнительные поля для ответов: «Частота случайных воспоминаний» «Присутствие неопознанных эмоциональных всплесков». Эти параметры всегда учитывались в личных архивах сотрудников высшего уровня, но никогда не выносились на обсуждение так открыто. Он пытался заполнять их механически, но каждый раз, когда клавиатура под его пальцами начинала вибрировать от нажатий, по позвоночнику пробегал холодок. Он знал: за этим всем тоже следят.
Их лиц не было видно. Как и всегда — бесформенные фигуры, от которых исходили только голоса — смесь машинной четкости и человеческой интонации пронизывали сознание и оставляли после себя приторный осадок, они пытались проникнуть в его мыслительные паттерны, как разлагающие плоть черви, чтобы замаскироваться под его собственные мысли.
«Аркадий, расскажите нам ещё раз, как вы воспринимаете свою роль в организации?» — спросил один из них, скрытый под шифром, так и нераскрытым для публичных данных.
Стандартный вопрос, прозвучавший сотни раз прежде, но теперь, натянутый на невидимую струну, вибрировал напряжением. Небольшая пауза, и он заставил себя ответить с той же уверенной монотонностью, как и всегда:
«Я воспринимаю свою роль как важнейший элемент в поддержании стабильности системы, моя задача — обеспечивать контроль над сознанием и эмоциями подопечных, чтобы гарантировать соответствие установленным нормам и протоколам».
«Как часто ваши собственные эмоции отклоняются от этих норм?»
Пауза была едва уловимой, но ощущалась как удар по черепу. Это была проверка — первый сигнал: что-то идёт не так. Они следили за его показателями с чрезмерной внимательностью. Всё чаще вопросы касались его собственного состояния, как будто он сам теперь был подопытным в эксперименте, где всё перевернулось с ног на голову, словно они готовили его к чему-то, но не раскрывали деталей.
«Отклонения минимальны, в пределах допустимого порога», — ответил Аркадий спокойно, стараясь не выдать волнения.
«А как вы интерпретируете взаимодействия с Интимной Музой?» — внезапно спросил другой голос, грубый и прямолинейный, как скальпель, вонзающийся в плоть.
Аркадий не сдержал лёгкого подёргивания мускула на щеке. Наталья. Зачем они вспоминают её сейчас?
«Наталья — важный член моей команды, — начал он, стараясь, чтобы голос звучал так же безучастно, — её вклад в нашу работу неоценим».
«И вы уверены, что её личные отношения с вами не влияют на эффективность вашего управления?»
Вот оно. Лёд сомнений разлился по всему телу, он знал, что его слова и действия анализируются под микроскопом, и конечно, они знали — или догадывались, — что между ним и Натальей существует нечто выходящее за рамки протокольных отношений. Аркадий усилием воли подавил внутренний трепет.
«Абсолютно уверен, — твёрдо ответил он, — наши отношения строго профессиональны».
Собеседники замолчали, и это молчание, подобное бездне, показалось ему невыносимым. На экране медленно замигали надписи: «Перепроверка данных» и «Синхронизация каналов», затем связь внезапно прервалась, оставив его в полной тишине.
На следующее утро Наталью вызвали в департамент контроля. Аркадий узнал об этом позже, уже в своём кабинете, когда до него дошли слухи. По цепочке сотрудников прошёл нервный шёпот, обсуждающий её понижение в должности до простого секретаря, ироничное понижение до того самого уровня, который он сам не раз критиковал. «Кому-то не понравилось её лицо», — с издёвкой бросил один из коллег, не подозревая, что Аркадий всё это слышит.
Кем она теперь станет? Декорацией? Обычным винтиком, который можно выбросить, едва тот начнёт проявлять отклонения? Наталья сдержанно улыбнулась, когда он подошёл к её новому рабочему месту — маленькому, тесному углу с видом на пустой коридор, её глаза не дрогнули, но в их глубине Аркадий прочёл что-то вроде тихой решимости.
«Они дали мне понять, что моё место здесь, — сказала она тихо, почти шёпотом, словно стенам нельзя было доверять, — ты должен быть осторожен».
Он кивнул, не зная, что сказать, но не выдержав, наклонился ближе:
«Наталья, что случилось на самом деле?»
Её взгляд метнулся по сторонам — никто не смотрел, впрочем, это ничего не значило, камеры и скрытые сенсоры могли фиксировать всё, даже их дыхание.
«Это ловушка, — прошептала она почти неслышно, — они проверяют не только тебя… но и меня, моя ошибка в том, что я вовремя не передала нужные сведения, и они считают, что я скрываю что-то от них, но они не понимают причины».
Аркадий едва смог подавить внутренний всплеск ярости. Тестировали его, а понизили её, и всё это ради какого-то «непереданного» отчёта?
«Мы можем доверять друг другу?» — спросил он, чувствуя, как собственный голос предательски дрожит.
«Разве у тебя есть сомнения, а, самое главное: есть ли у тебя выбор?» — улыбнулась она так мягко, что его сердце кольнуло от боли.
В тот же вечер он назначил с ней встречу. Официально — «проверка соответствия текущей нагрузке» после её перемещения в другие структуры Департамента. На самом деле это была возможность поговорить, без лишних глаз. Они выбрали маленькую переговорную, затерянную среди сотен идентичных комнат, занавески на окнах, тусклый свет, еле слышный гул вентиляции, комната оказалась холодной, как стеклянный куб, и каждое их движение отдавалось звоном в его сознании.
«Ты снова рискуешь», — прошептала Наталья, когда он закрыл за ними дверь и активировал протокол временного отключения камеры. И хотя датчики всё равно могли их засечь, на этот раз он не собирался молчать.
«Они следят за мной, — сказал он, — но почему именно ты? Я не могу понять, что на самом деле происходит?»
Её лицо стало мрачным, глаза потемнели. Аркадий почувствовал их хрупкое положение — всего лишь пара секунд может их отделять от полного уничтожения, они оба это сейчас хорошо понимали, и даже этот разговор может стать последним.
«Это не я, Аркадий, — ответила она, глядя ему в глаза, — это ты. Ты начал менять их, ты начал изменять саму структуру их контроля. Они чувствуют это, и я — часть этого изменения тоже».
«Что это значит?» — голос его понизился до шёпота.
«Ты меняешься, — повторила Наталья, и её глаза вдруг заполнились той самой эмпатией, которую он ранее едва начинал замечать, — они видят это, они боятся этого, но ты... ты пока не понимаешь, что становишься кем-то другим».
Каждое её слово падало на него, как капля горячего воска. Он — меняется? Но как? Почему?
Наталья замерла, а затем, быстро оглянувшись, сжала его руку.

Тьма за окном была плотной, как одеяло, укутывающее город в безмолвную, липкую пустоту, в офисе Аркадия горел только один источник света — тусклый круг настольной лампы, высвечивающий его лицо, он сидел за своим столом, перед ним лежали открытые документы, но он не мог сосредоточиться, мысли его метались, как загнанные звери, не давая покоя ни секунды, на экране перед ним рябило от строк кодов и анализов, всплывающих отчетов, которые мигали перед глазами, как призраки, просачивающиеся из-под тяжёлых протоколов безопасности, ему становилось ясно, что он находится близко от кря бездны. Всё началось с мелких нарушений протоколов, которые никто не замечал, обычные исправления в данных, легкие корректировки в тестировании на реальных материалах, но теперь все эти мелочи оборачивались против него. Весь Департамент — это всего лишь фасад, блестящий инструмент для удержания порядка, но сам порядок — он всегда был под угрозой.