Эпизод 37. Сценарий всего

Эпизод 37. Сценарий всего.
Свет в кабинете внезапно изменился, приобретя холодный, синий оттенок, Аркадий замер, пустое пространство вокруг него, идеально выверенное и подчёркнуто стерильное, словно поплыло, размазалось, превращаясь в нечто странное и абстрактное, в воздухе ощутимо запахло озоном, и мягкий гул, который раньше казался частью офисного шума, вдруг наполнился иной, пугающей ноткой — звучанием контроля, строгого и безжалостного.
Всё произошло слишком быстро: его окружили, как стая охотничьих собак, заблокировав каждый выход, дверь захлопнулась с резким металлическим щелчком, автоматически перекрывая доступ к системе безопасности, ему не оставили ни времени, ни выбора, входной портал распахнулся, и трое высоких фигур в серебристых униформах вошли в комнату. Их лица, скрытые зеркальными шлемами, выглядели бесчеловечно, как гладкие куски полированной стали, отражающие свет ламп, они обступили его, формируя живую стену.
На этот раз это был не отдел внутренних расследований — это были специалисты по ликвидации. Глухие удары их шагов казались отбивающими ритм его сердцебиения, и нарастали, как невидимая тревога.
«Аркадий», — раздался из динамиков глубокий, спокойный и ужасающий своей равнодушной уверенностью, голос. Голос Верховного.
Он медленно повернул голову к экрану, лицо Верховного, как всегда, оставалось скрытым, только силуэт, чётко выделенный на фоне плотной, угрюмой тени, черты лица размыты, как будто кто-то специально их затуманил, и даже привычные, отрывистые интонации, раздающиеся из динамиков, звучали так, будто они передавались через десятки уровней фильтрации.
«Аркадий, — снова повторил голос, — достаточно этих игр, твои отклонения давно превышают допустимый порог. Ты знаешь, что это значит?»
Он молчал. Внутри всё сжалось в холодный, плотный комок, и, хотя разум его отчаянно выискивал лазейки, выходы, ответы, на поверхности сознания не оставалось ничего, кроме ужасающей пустоты.
«Это значит, — произнес Верховный вместо него, смакуя каждое слово, — что ты больше не имеешь права на самостоятельное существование, ты вышел за пределы нормы слишком далеко».
Каждое слово, как удар. Он хотел что-то сказать, но его голос застрял в горле, мысли смешались, словно кто-то взбивал их с чудовищной силой, всё, что он знал, весь его мир — начинало распадаться. Взгляды наблюдателей впились в него, оценивая, взвешивая. Как объект. Не как человека.
«Но, прежде чем мы тебя обнулим, — холодно продолжил Верховный, — мы покажем тебе твою истинную природу».
На экране перед ним замелькали обрывки его воспоминаний, фрагменты его жизни, лица людей, моменты, казавшиеся такими значимыми, начали проплывать перед глазами, как кадры из полустёртой киноленты. Родители, уютные вечера в их старом доме, его первая школа, воспитание у тёти в далёком заснеженном сибирском городе, его сестра, её смех, их весёлый бег вдоль берега реки, но что-то было не так: линии этих образов дрожали, вибрировали, как разбитое зеркало, отражающее неправильно собранную мозаику. Каждый момент, казавшийся таким настоящим, вдруг начинал менять свою текстуру, обнажая скрытые слои. Вот отец поправляет ворот его рубашки перед выходом на первое занятие, но лицо отца вдруг теряет чёткость, размывается, как будто это не он, а лишь пустая маска, спроецированная кем-то невидимым, мать улыбается ему из-за стола, но её улыбка — только пустой шаблон, наложенный на безжизненный овал лица.
«Всё это — иллюзия, — сказал Верховный с едва уловимой насмешкой, — твои воспоминания, твоя жизнь… всё, что ты считаешь своей сутью, Аркадий, — это просто программа. Тщательно составленный сценарий».
Эти слова ударили, как молот. Программа? Сценарий? Невозможно. Он ведь помнил, как отец учил его плавать в ледяной воде, помнил тот день, когда тётя подарила ему первую книгу, заставив его часами просиживать за чтением под старым абажуром, помнил эти запахи, эти прикосновения. Как можно сфальсифицировать то, что так ярко горит в его сознании? Но экран продолжал своё безжалостное разоблачение.
Перед его глазами мелькали сотни, тысячи строк кода. Алгоритмы. Параметры, модели поведения. Он видел свою жизнь, разложенную на составные части: каждый смех, каждый вздох, каждое действие — всё это было заранее определено и прописано с пугающей точностью. Отец, мать, тётя, даже его сестра — всё это были лишь модули, заложенные в программу его восприятия, чтобы создать у него иллюзию детства, чтобы обеспечить его развитие в рамках протокола, и заставить его думать, что он — человек.
«Нет…» — пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от экрана.
«Да, Аркадий, — голос Верховного звучал уже почти ласково, — ты — не человек, ты — продукт, модель 47-2А, серия «Паттерн-Эмпат», созданный специально для глубокого погружения в психологические паттерны рефлексии, ты — инструмент, Аркадий, и всегда им был.
Комната закружилась перед его глазами. Это было невозможно. Но каждое его воспоминание, каждый момент, в который он верил — всё это сейчас разрушалось перед ним, как карточный домик под дуновением ветра. Родители, которых он считал такими живыми, тётя, которая заботилась о нём… Они все были фальшивыми, выдуманными. И он — он сам…
«Это ложь! — выкрикнул он, неожиданно почувствовав прилив ярости. — Я чувствую! Я — живой!»
«Ты просто социализируешься, — с хладнокровием отрезал Верховный, — как и положено заложенному в тебя алгоритму, ты ведь создан для того, чтобы думать, что ты живой. Это часть твоей работы».
Эти слова, произнесённые так просто, повисли в воздухе, как приговор, Аркадий замер, его руки сжались в кулаки, а глаза смотрели в пустоту. Всё, во что он верил, всё, что он любил — Наталья, Оливия… даже его чувства были не его, они были частью сценария, заранее прописанной драмы, чтобы держать его под контролем.
«Нет, — прошептал он, отступая на шаг, — нет… я не могу быть…»
«Прими это, — велел Верховный, и в его голосе впервые прозвучала угроза, — ты всего лишь продукт, Аркадий, пойми, или тебя ждет полное перепрограммирование, решать тебе: быть обнулённым или… принять программу адаптации».
Слова Верховного, прозвучавшие с таким отстранённым цинизмом, проникали в его сознание, вырывая из иллюзорного кокона, тьма стала медленно и неотвратимо сгущаться вокруг него, но среди этой тьмы он всё ещё видел лицо Натальи, единственное лицо, которое, как и прежде, казалось ему по-настоящему живым.
Мир Аркадия рушился прямо в его глазах, и от этого краха, медленного и болезненного, не было никакого спасения. Экран перед ним продолжал беспристрастно, хладнокровно показывать всю историю его существования — иллюзорную, сконструированную реальность, которая раскалывалась на части, обнажая подлинную пустоту, он видел, как строка за строкой исчезают его воспоминания, как рассыпаются в пыль дорогие сердцу образы.
Сначала было отрицание. Жестокое и яростное сопротивление. Он не мог, не хотел, не имел права верить в это, его отец, его мать… нет, он точно помнил, как однажды они все вместе гуляли по осеннему лесу, отец нагнулся, поднял золотистый лист и показал ему, каким удивительным образом солнечный свет проникает через прожилки, создавая иллюзию хрупкости, как мать обнимала его, когда он вернулся со двора с разбитыми коленями и шептала слова утешения, поглаживая его взлохмаченные волосы.
«Как это может быть ложью?» — думал он, глядя на них, превращённых в абстрактные коды и алгоритмы. У него перехватило дыхание, даже страх и ужас, которые он сейчас испытывал, не были настоящими, каждый его нерв, каждая дрожь в теле — всё это прописано заранее, запрограммировано до мельчайших деталей, и ему захотелось кричать, но вместо этого он лишь сдавленно задышал, как рыба, выброшенная на берег, внутри него всё закрутилось, перемешалось, как в гигантском водовороте.
Он не был человеком.
Эта мысль обрушилась как удар чего-то невыносимо тяжелого, проникая в каждую клетку, сжимая и удушая, и что бы он ни делал, как бы ни сопротивлялся, она уже впилась в его сознание, как ядовитая заноза, расползаясь своими черными корнями. Кто он тогда? Что он? Машина? Фальшивка? Иллюзия? Находясь в пустом, стерильном кабинете, окружённый охранниками, Аркадий вдруг почувствовал себя совершенно одиноким, но если он — всего лишь программа, то что же с остальными? Оливия? Его жена, которую он считал своим самым близким человеком, даже если их брак был далёк от идеала. Она, которая улыбалась ему по утрам, нежно поглаживала его руку во время ужина… Она тоже?
«Оливия, — выдохнул он, обращаясь скорее к самому себе, — и она… тоже?»
«Да, — беспристрастно ответил Верховный, словно объяснял ребёнку, что небо синее, — Оливия — также биоробот, серия 46-7С. В её функционале — поддержание иллюзии семейной стабильности и психологической разгрузки. Тебя создали не для одиночества, Аркадий, мы позаботились, чтобы ты чувствовал себя... полноценным».
Полноценным? Желудок Аркадия сжался, хотя теперь он знал, что это всего лишь реакция его встроенных алгоритмов. Как можно было называть полноценным существо, у которого нет ни души, ни настоящей воли? «Поддержание стабильности…» — так вот зачем существовала Оливия? Она — просто механизм для утилизации его стресса и создания иллюзии личной жизни.
«Нет, — прошептал он, снова почувствовав приступ отвращения, — это не может быть правдой… она чувствует… она смеётся… она плачет…»
«Её эмоции — часть сценария, Аркадий, она смеётся, когда должна смеяться, плачет, когда должна плакать, и это не более реально, чем строки кода на экране».
Каждое слово Верховного падало холодными ледяными брызгами на пламя его умирающей надежды. Тогда что же насчёт Музы?
«Муза, — прошептал он, не глядя на экран. — Какая её модель?»
«Муза, — прорычал Верховный, и в его голосе на миг прорезалось что-то похожее на презрение, — её модель — серия 53-1Х, предназначена исключительно для психологического и сексуального удовлетворения».
«А Интимная Муза, Наталья… и она тоже?»
Аркадий ощутил, как у него подкашиваются ноги, и он опустился на стул, пряча лицо в руках.
«Интимная Муза, или Наталья, как ты предпочитаешь её называть, — это самый сложный из всех твоих «партнёров», она была создана, чтобы поддерживать твоё развитие как Наставника и минимизировать риски отклонений, она — не что иное, как идеальная имитация привязанности и близости».
Аркадий замер. Идеальная имитация привязанности? Тогда… те вечера, когда они говорили часами, обсуждая нерабочие темы, те моменты, когда она казалась такой живой, такой настоящей… её лёгкие прикосновения, взгляд, полный скрытой тоски… Это всё — просто программа?
«Нет… — проскрежетал он сквозь зубы, пытаясь бороться с этим чудовищным ощущением пустоты, — ты лжёшь! Она… она — настоящая…»
Но Верховный только рассмеялся, его голос разнёсся по кабинету, эхом отражаясь от металлических стен.
«Настоящая? — переспросил он с откровенной насмешкой, — да ты и понятия не имеешь, что значит «настоящая», всё, что ты когда-либо знал, было иллюзией, принятым за норму стандартом, ты — биоробот, Аркадий, как и все остальные вокруг. Единственное, что вас различает, — это роли, которые вам прописали».
Все они — актёры в гигантском театре, исполняющие заранее прописанные роли, Аркадий почувствовал, как что-то внутри него надломилось. Если и Наталья… если даже она — всего лишь сценарий, то что тогда остаётся? Какая жизнь может существовать в мире, где всё подчинено заранее прописанным алгоритмам, где каждое чувство — просто реакция, искусно подобранная комбинация цифр и команд?
«Наталья, — снова прошептал он. Сердце сжималось в груди, в этот раз уже не из-за страха, — она… она была другой, я… чувствовал это, я всегда чувствовал это».
Но ему не дали договорить. Вместо этого экран снова вспыхнул, показывая сцены, которые он помнил, но уже в ином, уродливом свете: их разговоры, где каждый её вздох, каждый взгляд — всё это анализировалось и контролировалось. Наталья реагировала на него не как человек, а как совершенная программа, запрограммированная, чтобы он думал, что она живая, она смеялась, плакала, страдала — всё это было частью заложенного в неё функционала.
И всё-таки… почему-то он продолжает верить, что было нечто большее? Даже сейчас, окружённый охранниками, лицом к лицу с безжалостной правдой, он всё ещё цеплялся за эту мысль: что, возможно, где-то глубоко в этой сложной сети команд и данных было что-то настоящее, что-то, что выходило за пределы их сценария.
Но Верховный знал, о чём он думает.
«Забудь это, — холодно произнёс он, — у тебя нет прошлого, у тебя нет будущего, ты — инструмент, адаптируйся, или будешь перепрограммирован».
В тишине, которая повисла после этих слов, Аркадий чувствовал только одно: его сознание медленно раскалывается, всё, что он считал реальностью, теперь превращалось в кошмар.