Сценарий Лилия Белая. 11 серия. Сцены 1-7

11 СЕРИЯ. (1943 -1944 г.)
       Действующие лица:
Ульяна Мороз (доярка на ферме в Сорокино) - 40 лет
Ядвига Мороз (доярка на ферме в Сорокино) - 19 лет
Наталья Баранова (сестра Ульяны, птичница на ферме в Сорокино) – 42 года
Тихон Баранов (младший сержант, помощник командира взвода) – 45 лет
Полина Красулина (воспитательница детского сада в Сорокино) - 31 год
Кирк (говорящий ворон-пророк)
Лосев Степан Кузьмич (председатель колхоза в Сорокино) – 52 года
Зинаида Степановна (пожилой почтальон в Сорокино)

Матрена Иванова (сестра Ульяны, домохозяйка, уборщица на оборонном заводе в Михайловске) - 44 года
Григорий Иванов (муж Матрены, политрук стрелкового батальона) – 58 лет
Харитон Крышкин (начальник районного НКВД в Михайловске) – 42 года

Филимон Назаров (брат Ульяны, отшельник в лесу, полицай в украинском селе) – 45 лет
Алексей Березин/Паук (охотник, диверсант, офицер в гестапо) – 52 года.

В эпизодах:
- Сотрудник районного НКВД в Михайловске (любовник Матрены)
- Охранник на проходной оборонного завода в Михайловске.
- Односельчане в Сорокино
- Оксана (шлюха, обслуживающая немцев в оккупированном украинском селе) – 25-30 лет

 

                ТИТР – 1943 ГОД
      СЦЕНА 1. (Павильонная съемка – село Сорокино).
        Январь 1943 г. Утро.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных. Комната Полины.
       Полина в черном балахоне Марфы колдует. Верный Кирк кружится вместе со своей хозяйкой.
ПОЛИНА. Зубом - загрызаю, словом - запираю…Зубом - загрызаю, словом -запираю… (Кружится волчком по комнате).
КИРК. Загррызаю! Запирраю!
        В комнату заходит Ульяна в верхней одежде и валенках, вернувшаяся с ночной смены.
УЛЬЯНА. Опять за старое принялась? Все продолжаешь верить в свои заговоры? Тебе на работу разве не пора?
ПОЛИНА. Да иду я, уже иду… (Сбрасывая балахон). – Раздевайся. Снегу нанесла… Хочешь - верь, хочешь – нет, а я чувствую, что жив твой Антошка, мой будущий зятек. И моя Танюшка его дождется.
УЛЬЯНА (снимая одежду и валенки). Дай-то Бог! Ты не обижайся на меня, Полина. Душа у меня изболелась… Сколько времени - ни письма, ни весточки …
ПОЛИНА. Да не обижаюсь я, Ульяна. Я уж давно поняла, что колдуны не в состоянии влиять на судьбы людей в смутные времена, будь то революция или война… И не в силах мы узнать об исходе этой жестокой бойни и участи родных и самых близких нам людей. Видно, сам дьявол не дает проникнуть сквозь невидимые стены, иначе я бы про Петеньку хоть что-нибудь, да узнала.
УЛЬЯНА. Ну… прости, прости, Полюшка. Прости, сестренка.  А за Петю твоего и за Тихона я каждый день молюсь, как за братьев родных.
ПОЛИНА. Да ладно уж… Мы теперь все свои…, одна семья. Там я хлебца свеженького чуть свет напекла, и картошечки сварила. Поешь.
УЛЬЯНА. И когда же ты все успеваешь, наша волшебница...
ПОЛИНА. Сама не знаю… Наверное, бабушка с того света помогает. Душа ангельская. Она никогда не обманывает. Ну…, побежала. (Набрасывая полушубок, с порога). – А в заговоры свои все равно верю… (Кому-то в дверях). Ой…, доброго утречка… Проходите… проходите… Не стесняйтесь…


         СЦЕНА 2. (Павильонная съемка – г. Михайловск).
         Январь 1943 г. Утро.  Кабинет начальника районного НКВД Крышкина.
Крышкин просматривает документы. Делает пометки на полях. Крадучись входит сильно похудевшая Матрена, в длинной черной юбке, белой блузке с красным бантом на груди и в очередной новой шляпке с вуалью.

КРЫШКИН (громко). Проходите. Проходите. (Отрываясь от бумаг – удивленно). – Матрена Васильевна? Вы?
МАТРЕНА. Я. (Театрально сбрасывая шляпку). Узнали?
КРЫШКИН (строго). Узнал. Как вы сюда попали?
МАТРЕНА. Дождалась, как ваша секретарша…э-э-э… по надобности вышла, шубейку в коридоре скинула и прошмыгнула…
КРЫШКИН. М-да… Так с чем пожаловали? Что-нибудь срочное?
МАТРЕНА (приближаясь к Крышкину и по-собачьи заглядывая ему в глаза). Срочное. Соскучилась я, Харитоша. Мочи нет. Я ведь одна-одинёшенька осталась…, как Гришу моего забрали…, соскучилась…
КРЫШКИН (отодвигаясь, делая вид, что не понимает намеков). Соскучилась? Понимаю. Понимаю. Похвально. Хотите к мужу на фронт, Матрена Васильевна? Так я могу это в миг устроить?
МАТРЕНА. Что ты! Что ты, Харитоша! Окстись! Я и ружье-то в руках держать не в силах… Исхудала. Из всего богатства природного… (Разрывая на груди блузку). Одни груди и остались... (Наваливаясь на стол). Да и те, скоро уж болтаться будут…, без мужской ласки. Смотри!
КРЫШКИН (снимая и протирая большим клетчатым платком запотевшие круглые очки). Что вы себе позволяете… в моем рабочем кабинете…? Прикройтесь! (Швыряет Матрене свой платок).
МАТРЕНА. Так приходи ко мне домой…, Харитоша.  Вся по тебе иссохла. Соскучилась. Да, да, соскучилась, но не по Гришке… (Заламывая руки). Он меня никогда не любил, а по тебе…, по тебе, касатик… Истомил ты меня своими взглядами жадными. А ты все не йдешь, жестокосердный…
КРЫШКИН (сурово). Хватит ломать комедию. Уходите.
МАТРЕНА. (поворачиваясь спиной, и запрыгивая задом на стол). Сердца у тебя нет! Не уйду пока не приласкаешь…
КРЫШКИН. Гражданка Иванова, освободите немедленно мой кабинет!
МАТРЕНА. Ах, так… (Ложится на стол, задирает юбку и громко кричит). Люди, помогите, помогите! Насилуют!
КРЫШКИН (с иронией). Зря стараетесь, мадам.  Тут хорошая изоляция.  И слезьте со стола сейчас же. Здесь бумаги лежат важные. Иначе вас силой выведут. (Нажимает кнопку звонка охранника).

       Появляется охранник в форме НКВД. Матрена мгновенно спрыгивает со стола и оправляет юбку.

КРЫШКИН (охраннику). Все в порядке. Извините. Случайно нажал.
МАТРЕНА (меняя тон, заискивающе). Ну хоть пайком комиссарским поделись… А? Отнял у меня кормильца единственного. Загнал на фронт. (Пуская слезу). А я без него, бедная, скоро с голоду сызнова пухнуть начну…
КРЫШКИН. А работать не пробовала, чтобы не пухнуть?
МАТРЕНА. Да я на любую работу согласна, Харитоша. Лишь бы к тебе, поближе… (Бросается к Крышкину на шею и пытается его поцеловать в губы).
КРЫШКИН (отталкивая Матрену). Хорошо. Я вам помогу.
МАТРЕНА. Вот это другое дело. А то твоя секретарша совсем ни за собой, ни за тобой не следит… Спасибо, Харитоша.
КРЫШКИН. Не за что. (С ехидцей). Будете, как сыр в масле кататься, Матрена Васильевна.
МАТРЕНА (восторженно). Ой, Харитоша… Ты не пожалеешь… И про молодую жену свою забудешь…, а в перерывах будем вместе труды Иосифа Висса…

  Крышкин снимает трубку с телефонного аппарата, набирает чей-то номер.

КРЫШКИН. А ну, цыц! (Делает знак Матрене, чтобы она замолчала). Алло, Сергей Сергеевич? Извини — это не тебе. Да нормально... Нормально. Да. Да. Скажи, тебе разнорабочие нужны? Нет? А уборщицы? Лады. Сейчас к тебе подойдет Матрена Васильевна Иванова…
МАТРЕНА. Что?!
КРЫШКИН.  Что? Не слышу… А-а-а…, нужен специальный допуск на секретный объект? Так это жена нашего секретаря райкома - Иванова… Да-да, Григория Ивановича, что сейчас на фронте. Я за нее лично ручаюсь. Лично. Скажи на вахте, чтобы пропуск выписали и пропустили. Да. Спасибо. (Кладет трубку на рычаг). - Идите на проходную оборонного завода. Там вас встретят. Адрес знаете?
МАТРЕНА (с недовольством). Да знаю-знаю… Ну спасибо, удружил… Не ожидала от тебя такой подлости.
КРЫШКИН. Ничего. Послужите Родине не на словах, а на деле. Война… (Поднимая с полу оторвавшийся с блузки красный бант Матрены). Матрена Васильевна, вы, кажется, что-то потеряли… Вот возьмите…
МАТРЕНА. Дай сюда! Не трожь символ нашей великой пролетарской революции! (У двери кабинета, цепляя бант на разорванную блузку и прикрывая прореху). - Ты еще об этом пожалеешь, крыса очкастая. Уж лучше к сестрам - в Сорокино. Чай, не прогонят душу родную… Накормят…

       СЦЕНА 3. (Павильонная съемка – село Сорокино), продолжение сцены 1.
        Январь 1943 г. Утро.  Дом Сельсовета, где также проживают члены семей Мороз, Барановых и Красулиных.
ПОЛИНА (уходя). Проходите… проходите… Не стойте в дверях. Улюшка, к тебе гости…
 В комнату несмело входит Степан Кузьмич Лосев, комкая в руках шапку.
ЛОСЕВ. Доброе утро, Ульяна Васильева. Хорошо, что я застал вас одну…
УЛЬЯНА (устало). А-а-а…, Степан Кузьмич… Утро доброе… Все наши уж на работе. А я - только с ночной… (Зевает). Извините, глаза слипаются…
ЛОСЕВ. Да я… Я на минутку… Долго не задержу.
УЛЬЯНА. Ну, проходите, проходите… Чаю хотите? Полина чуть свет заварила. Теплый еще…
ЛОСЕВ. Нет. Спасибо. Не знаю, как и сказать… В общем…, у меня к вам предложение… Серьезное предложение.
УЛЬЯНА (возмущенно). Степан Кузьмич! Вы мне тоже…, тоже… симпатичны… Но я и слушать не хочу ни о каких предложениях! Война! А мой муж жив! Жив! Слышите?!
ЛОСЕВ. Да вы не так меня поняли… Я давно люблю вас, Ульяна Васильевна… Это правда. И я бы с радостью…, если бы вы…, то есть, если бы ваш муж… Я, собственно, попрощаться пришел…
УЛЬЯНА. Как попрощаться?
ЛОСЕВ. Я на фронт ухожу. На этот раз не отказали. После третьего обращения. Положение тяжелое. Вы ж знаете, немцы до Сталинграда добрались... и с запада, и с юга насели, там сейчас жарко…
УЛЬЯНА (взволнованно). А как же мы…, то есть, я, то есть мы… тут без вас…
ЛОСЕВ. Ульяна Васильевна, я прошу… Я прошу вас меня заменить.
УЛЬЯНА. Степан Кузьмич, да какой из меня председатель? Нет, нет и не просите…
ЛОСЕВ. Ну а кто ж, кроме вас? Кто? Может, Наталья Васильевна согласится?
УЛЬЯНА. А на кого ей тогда птичник оставить? Нет, это плохое решение. Предложите Полине. У нее характер железный. Кремень. Серьезный и ответственный человек. А душа нежная - на распашку.
ЛОСЕВ. Так она ж… Люди говорят…
УЛЬЯНА. Разве вы верите бабским сплетням? Разве может жена секретаря нашей Сорокинской партячейки…  Нет… Лучшей кандидатуры вам не найти.
ЛОСЕВ. Так-то оно так. А если люди не проголосуют?
УЛЬЯНА. Проголосуют, Степан Кузьмич. За мою…, за нашу с Натальей сестру проголосуют…

СЦЕНА 4. (Павильонная съемка – окрестности села Сорокино).
        Январь 1943 г. Утро.  Избушка Марфы-ведуньи в лесу, где теперь обитает родной брат Ульяны – Филимон.  По стенам развешены охотничьи трофеи - волчьи шкуры, над кроватью - медвежья голова с оскалившейся пастью, над плитой – волчья.
Филимон с длинными до плеч волосами и окладистой бородой, в звериной шкуре «колдует» у печи и пытается что-то приготовить.

ФИЛИМОН (вытаскивая ухватом чугунок, пробуя ножом мясо, ворчливо). Фу…. Старый волчара… Сколько не вари… Все равно жесткое и вонючее.  Жрать невозможно.

         Раздается стук в дверь и в избушку входит мужчина в длинном пальто  и шапке-ушанке, с ружьем в руках и рюкзаком за плечами. Отряхивает налипший на валенках снег.

ОХОТНИК. Можно?
ФИЛИМОН (обернувшись, злобно). Чево надо?

       Охотник при виде заросшего человека в волчьей шкуре отшатывается и вскидывает ружье.

ФИЛИМОН. Да не боись, не колдун я, не колдун. Опусти свою пукалку.  Кто таков, спрашиваю, и чево тебе здесь надобно?
ОХОТНИК (опуская ружье). Охотник я. Был на болоте. Заблудился.
ФИЛИМОН (презрительно). Что-то ты, пришлый человек…, да ишшо с «городским мешком» за плечами, на охотника не больно похож…  И где ж твоя добыча, коли ты охотник?
ОХОТНИК. Так нет на болоте дичи…
ФИЛИМОН. Эт, верно. Я вот раньше по ту сторону леса жил. А как жена померла, сюда перебрался. Думал, на ведьмином болоте птицы полно. Оно ж никогда не замерзало… раньше-то… А тут вдруг замерзло… Война, видать везде лютует… Одежонка, гляжу, на тебе – плохонькая, охотничек…
ОХОТНИК. Да… городской я, думал в лесу … теплее…
ФИЛИМОН. Теплее? А дичь, вон, в теплые края улетела… Одни волки голодные, зубастые по лесу шастают. (Хватая со стены свое ружье) – А ну говори, кто таков?
ОХОТНИК. Эй, мужик, ты чего? Ты чего? Странник я. Странник… Мать у меня пропала в этих местах… разыскиваю….
ФИЛИМОН (недоверчиво). О как… Следы, значит, ищешь, следопыт... Пургой-то все замело… А мать твою…, поди волки сожрали… и косточек не оставили…
ОХОТНИК. Ты говоришь, как она…
ФИЛИМОН. Кто?
ОХОТНИК. Была у меня тут еще невеста-красавица… Глазами черными прожигала насквозь…Только матушка мой выбор не одобрила.
ФИЛИМОН. Чево ж так-то?
ОХОТНИК. Да простая… деревенская девушка.
ФИЛИМОН. А ты что ли дворянских кровей? Морда у тебя, странник, больно сытая, гладкая. Бабы таких любят.
ОХОТНИК. И я любил…, и думал, что она любила…Ребенка ждала... от меня… А я в армию служить пошел… Время такое было - смутное… У нас в роду испокон веку все служили…
ФИЛИМОН. И что? Не дождалась?
ОХОТНИК (с грустью). Нет… Потом разыскать пытался…, лет десять спустя… А она, оказалось, замуж вышла - за другого. В селе том сказали - за старого вдовца… У него своих не то трое, не то четверо было…
ФИЛИМОН (насторожившись). Так трое или четверо?
ОХОТНИК. Не помню… Про ребенка, вот, ничего не сказали... То ли был, то ли нет… Дом у них потом большевики… подожгли. Бесовское отродье… Антихристы… Сгорел дотла. С живыми людьми…  И вся семья…, и моя ненаглядная, погибли…
ФИЛИМОН. Складно брешешь. А давно это было?
ОХОТНИК. Да лет 30 тому назад…

  СЦЕНА 5. (Натурная съемка – окрестности села Сорокино).
                ТИТР – 30 ЛЕТ НАЗАД
      Ночь. Вокруг заброшенного монастыря кругами бродит Аграфена. Над ней вьются черные вороны.

АГРАФЕНА. (злобно). И где же эта чертова тропа…? Не пробраться…
По дороге вдоль реки скачет Алексей Березин на белом коне, в офицерском мундире с золотыми эполетами. Спешивается. Хватает Аграфену за руку.
АЛЕКСЕЙ.  Куда же ты пропала, Грушенька? Что ты здесь делаешь одна, ночью?
АГРАФЕНА (пожимая плечами). А твое какое дело? Моя жизнь – вольная. Ты ж, как про ребеночка-то узнал, сразу бросил. Матери твоей не по нраву я пришлась - не графских кровей-то …
 АЛЕКСЕЙ. Не смей о матушке моей так говорить!  Царство ей небесное. Она – святая женщина! И ребенку нашему была бы рада.  Так всегда о внучке мечтала…
АГРАФЕНА. Она-то, может, и рада…  А вот ты…
АЛЕКСЕЙ. И я, и я тоже. И чтоб на матушку и на тебя была похожа. С такими же глазами – черными, жгучими.
АГРАФЕНА. А чего ж тогда бросил?
АЛЕКСЕЙ. Да не бросал я тебя... Не бросал! Война на пороге... Пойми! Это долг чести за Родину постоять. За святую Русь!
АГРАФЕНА. С германцами, че ли, воевать собрался? Без тебя будто не обойдутся? А я? Кому ж я с байстрюком-то на селе нужна? У нас свои понятия о чести.  Камнями закидают.
АЛЕКСЕЙ.  Да что ты такое говоришь, любимая? Русский народ - добр и справедлив… И ты тоже… Такая же простая, милая и добрая, душенька моя, Грушенька… Только вид сердитый на себя напускаешь… (Обнимает и целует Аграфену).
АГРАФЕНА (отталкивая Алексея). Добр? А отца твоего, графа, кто ж тогда пришиб?
АЛЕКСЕЙ. Так на охоте погиб… Несчастный случай… Я же тебе рассказывал… (Снова обнимает и целует Аграфену).
АГРАФЕНА. Несчастный случай? А чево ж тогда эти «добрые люди» на добро чужое позарились, а…? Коня увели, да дорогое ружье прихватили…
АЛЕКСЕЙ. От нищеты безмерной, да от непосильной работы русский народ веками страдает…, Грушенька. Простых людей можно понять…
АГРАФЕНА. Работать лучше надо, а не водку жрать цельными днями.  И тода нищеты не будет… Эээ-эх… 20 лет - а ума у тя нет… Материнское молоко на губах, видать, не обсохло..., али блаженный какой, в свою мать, уродился…
АЛЕКСЕЙ. Прошу, не трогай на матушку...
АГРАФЕНА. Точно… Блаженный… Жизни не знаешь! Продали ваши вещички, да пропили… Куда тебе самому отцом-то быть… Отринь! (Отталкивает Алексея и устремляется в лес напролом).
АЛЕСЕЙ. Постой! Куда ты?
АГРАФЕНА. Пойду к знахарке плод вытравливать, пока пуза не видно. Грят, тут ведьма на болоте живет… Поможет.
АЛЕКСЕЙ. Не бери грех на душу, Грушенька! Стой! Не смей! Я запрещаю! Слышишь?
АГРАФЕНА. Жанись - сначала, а потом – запрещай!
АЛЕКСЕЙ (в отчаянии, в след). Да не могу я. Не могу… Пойми! Мне в полк сейчас ехать надо. На один день всего отпустили. Да и тот потратил, пока тебя искал… Слышишь? Постой! А как вернусь… Грушенька, посто-о-ой!
АГРАФЕНА. Вот кады вернесся, тады нового народим…

        СЦЕНА 6. (Павильонная съемка – село Сорокино).
        Январь 1943 г. Вечер.  Дом Сельсовета и Правления колхоза. Внеочередного собрание колхозников.
       На сцене за трибуной выступает председатель колхоза Лосев. За столом - члены Правления (Наталья Баранова и Ульяна Мороз). В зале – Полина Красулина, односельчане, в основном пожилые мужчины и женщины.

ЛОСЕВ. Товарищи! Правление сегодня срочно созвало внеочередное собрание членов колхоза…, вот по какому поводу… Дорогие товарищи, односельчане… (выпивает жадными глотками стакан воды).
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Да чево уж там? Не томи, председатель.
ЛОСЕВ (взволнованно). Я завтра отбываю на фронт, товарищи. Вот.

  В зале начинается суматоха. Люди вскакивают с мест. Раздаются крики:
- А как же мы без тебя, Кузьмич?
- Одни старики, бабы, да ребятишки остаются!
- Кто ж руководить-то будет?!

ЛОСЕВ. Тише, тише, товарищи. Я ухожу…, ухожу … вас защищать…, родные мои... (Вытаскивает из кармана платок и вытирает слезы). - Слово для выдвижения кандидатуры на пост председателя предоставляется члену Правления – Наталье Барановой, жене Тихона Петровича Баранова, нашего председателя, который одним из первых отправился…, который уже за нас всех воюет… (Уходит с трибуны, вытирая слезы).
НАТАЛЬЯ (взволнованно). Я лучше с места… Товарищи, я предлагаю…

В зале снова раздаются крики:
- А чево нам кого-то предлагать, Наталья...?
- Ты - баба справная. Так давай за него сама…, заместо Тихона, председателя нашего бывшего.
- Народ, давай, за Наташку голосовать!
- Верно! Она наша - Сорокинская, и дело колхозное дюже знает!

НАТАЛЬЯ. Спасибо, конечно, за доверие. Только не умею я руководить-то… Разве что птицами на ферме… Поэтому предлагаю кандидатуру моей сестры…

       Неожиданно раздается женский голос и в дверях появляется старшая сестра Натальи и Ульяны – Матрена, в шикарной шубе, меховой шляпе, с двумя чемоданами в руках.

МАТРЕНА. Не ожидала… Не ожидала сестрица, что ты меня вот так, с места…, э-э-э в кар… в карьеру председательскую предложишь. (Ставит чемоданы у порога, и в одежде направляется прямиком к трибуне).
НАТАЛЬЯ (едва слышно, одними губами). О, Господи! (Крестится).
УЛЬЯНА (вскакивая с места). И каким же чертом, прости, Господи, тебя сюда занесло?

       СЦЕНА 7. (Павильонная съемка – окрестности села Сорокино), продолжение сцены 4.
Вечер.  Избушка Марфы-ведуньи в лесу, где теперь обитает родной брат Ульяны – Филимон. 
Филимон слушает с открытым ртом рассказ странника.

ФИЛИМОН. Складная байка у тебя вышла…, странник. (С подозрением). А как, ты гришь, ее звали-то?
ОХОТНИК. Матушку?  Елена Александровна… А тебе зачем?
ФИЛИМОН. Да не ее… А эту…бабу твою… ну…, деревенскую… 
ОХОТНИК. Невесту? Грушенькой… Сладкое имя такое… И в любви была сладкая, как мед…
ФИЛИМОН. Сладкая, гришь? Грунюшка?! Гм… Гм… Аграфена, стало быть…?
ОХОТНИК. Ну можно и так сказать… Я документов у нее не проверял…
ФИЛИМОН. А где это было-то?
ОХОТНИК. Да здесь… Неподалеку. В Сорокино. Может, слыхал?
ФИЛИМОН (подскакивая на месте). В Сорокино?!
ОХОТНИК. Да… Ты что-нибудь знаешь о Грушеньке и моем ребенке?!
ФИЛИМОН. Кажись…, кажись, знаю. Ты сядь, сядь. Поговорить…, по-мужски, надобно… Одну бабу-то мы с тобой делили когда-то, странник...
ОХОТНИК. Так ты ее муж?
ФИЛИМОН. Не… Сын…
ОХОТНИК. Сын?!
ФИЛИМОН. Токо неродной…