Ас-салям алейкум, яшули!

Из книги "Корреспондентские застольные"

Сижу за своим обыкновенным рабочим столом, строчу обыкновенные заметки на первую полосу. Обыкновенный редакционный день в разгаре. Послеобеденное очумелое ашхабадское солнышко по обыкновению с досадой заглядывает в полуподвальный кабинет. Сюда ему жары не нагнать, потому и досадует. Ибо нам, безбожно завывая, делает микроклимат обыкновенный бакинский кондиционер БК-200. Иными словами, обыкновенно всё. Никакого тебе разнообразия…

Пишется нынче легко и беззаботно. Я лишь две недели назад вернулся с границы, привезя уйму материалов. Два из них уже прошли в нашем жёлтом «Дзержинце». Да нет, к жёлтой прессе — никакого отношения. Просто бумага, на которой печатается ведомственное издание, вот именно такого цвета. Да что там говорить, хреновая бумага. Но это совсем не моя печаль. У меня впереди, как минимум, четырнадцать дней без командировок. Красота! Словом, вот такое настроение! Прямо через край настроение. Сейчас зарисовочку допишу и…

И тут кто-то стучит в окно кабинета.

Ох, не следовало мне — пусть даже молча! — так откровенно радоваться беззаботности и определённости бытия. И сетовать на обыденность.

Потому что это тарабанит костяшками пальцев по стеклу боец со второго поста, охраняющий не парадный вход в Управление войск Краснознамённого Среднеазиатского пограничного округа. Так уж вышло, что мой кабинет ближе всех к посту, если не считать окон типографских. Буквально несколько метров отделяют полуподвальное окно от этого важного объекта. И если кому-то не служащему в управлении что-то надо от редакции, он сначала обращается к солдату. А тот, естественно, в обход не идёт. И не звонит нам по телефону. Зачем? Можно же просто подребезжать стеклом и получить результат гораздо быстрее.

Я со скрежетом распахиваю старые двойные оконные рамы, требовательно и сурово смотрю на бойца снизу вверх. Тот присаживается на корточки.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться!
— Обращайся.
— Не подскажите, как мне где у вас такого-то найти?

Сердце ёкает. Не люблю, когда кто-нибудь незапланированно меня ищет. Да ещё с улицы! Ну да делать нечего…

— Его найти просто. Это я. А что нужно-то?
— Там вас туркмен спрашивает.
— Какой ещё туркмен?!
— Пожилой такой. С бородой, в халате, малахай чёрный на голове.
— Не малахай, а тельпек, — машинально поправляю постового. — Так. И чего туркмен хочет?
— Не говорит. То есть говорит, что только вам скажет. Он на ГАЗ-66 приехал.
— Вот ещё тайны мадридского двора! Ладно, скажи ему, что сейчас выйду.

Пока шёл ко второму посту, уже догадался, кого увижу. Это, скорее всего, тот дед, член добровольной народной дружины, награждённый медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». Мой материал об этом заслуженном колхозном чабане вышел в прошлом номере «Дзержинца». И как раз, помнится, у почтенного друга пограничников имелся в хозяйстве ГАЗ-66, недорого проданный ему колхозом за особые за-слуги. Интересно, чего приехал? Неужели в материале что-то не так? Да нет, не должно быть такого. Всё по триста раз переспросил, уточнил, согласовал…

— Здравствуй, дорогой! — дед, сияя, идёт ко мне.

Я навстречу поспешаю:

— Ас-салям алейкум, яшули!

— Уа-алейкум ас-салям!

…Так хорошо, так замечательно всё начиналось. Гость ко мне с открытым сердцем, я к гостю со всей душой. А потом мы подошли к сути дела.

— Слушай, дорогой, ты так про мне написал, так написал! Все здороваются, уваже-ние оказывают.
— Да и раньше вроде бы оказывали, насколько я знаю.
— Не-е-эт, сейчас совсем-совсем оказывают. Большой тебе спасибо! Я тут немного привёз, смотри. Это мой большой спасибо!

Мы как раз дошли до «шишиги», дед приподнял над задним бортом полог потрёпанного, почти белого брезентового тента, и я невольно замер, ошарашенный масштабами «спасиба». В кузове стояли несколько ящиков с виноградом, на овечьей толстой кошме красовались десятка полтора громадных арбузов и дынь. И оно бы ещё ничего, но…

К правому борту был привязан крупный баран. Нет, не туша, если вы вдруг подумали. Живой! И он как бебекнет!!!

Я почему-то не подпрыгнул от неожиданности, а только, наоборот, очнулся, приходя в себя.

— Яшули, — прочувствованно сказал, приложив правую руку к груди напротив сердца. — Моя благодарность воистину безгранична! Вы только, пожалуйста, не обижайтесь, но я никак не могу это от вас принять. Просто… ну… Нам не положено, понимаете?

Дед не понимал. Не желая слушать мои сбивчивые объяснения, он качал головой, горестно цокал языком и мрачнел буквально с каждой минутой. На его коричневом лице проступила тень глубокой обиды, резче обозначив и без того заметные возрастные морщины. Тогда попросил уважаемого человека подождать немного и побежал к начальству.

Начальство же, — чего, честно признаться, никак не ожидал, — среагировало на удивление оперативно, проконсультировавшись с руководством и… особым отделом. В итоге, было решено фрукты оформить, как дополнительное питание личному составу типографии. (Бойцы потом живо перетаскали виноград и арбузы с дынями в печатный цех). А барана… С бараном тоже разобрались надлежащим образом. Несколькими днями позже поехали всем управлением на субботник по приведению в порядок ведомственного пионерского лагеря под Фирюзой и там разобрались. Хороший получился шашлык. После трудов праведных, да на лоне живописнейшей природы. Красота! Но это я несколько вперёд забежал. А тогда…

…Возвратился и спешу деда обрадовать. Всё нормально, дескать, наш вопрос решился самым лучшим образом. Почтенный дружинник сразу просиял и вздохнул с заметным облегчением:

— Другой дело! Как так может быть не положено сказать спасибо?! Э? Теперь — другой дело. Теперь по-человечески.

Расстались мы вполне довольные друг другом. Правда, на прощание, дед не преминул припугнуть:

— Будешь в посёлке, не зайдёшь в гости — обижусь сильно. А я узнаю, если ты будешь в посёлке. У мне там везде глаза и уши. Понимаешь, да? У мне птица даже не пролетит, чтоб я не знал. Понимаешь, да?

Он припугнул, а я и впрямь испугался. До такой степени, что дважды ночевать у него в доме оставался, будучи в командировках. Плов-млов, зелень-мелень, шашлык-машлык, чай-май… Ну, вы знаете.

А однажды — большая сковорода со шкворчащей яичницей с колбасой, помидорами, базиликом и зелёным луком. Это когда я всего на два часа заглянул без предупреждения.

Но, представляете, ведь не мне первому довелось в вышеописанную ситуацию угодить! О подобном случае в своё время заместитель редактора рассказывал. Только, по его словам, масштаб благодарности героя газетной публикации был существенно больше. Слушал, помнится, его и думал: ну, если даже и присочинил прямой начальник, то как красиво!

У меня всё скромнее гораздо присочинено, без размаха, правда же? Видимо, зам о своём герое и написал тоже с размахом. А сейчас мне неожиданно подумалось: а вдруг мы поведали читателям об одном и том же человеке?! М-да ужжж…

Эх, мне б сейчас хоть один тогдашний арбуз! Большой, тяжёлый, ярко-полосатый, прохладный. Распластать его, а там — мякоть сахарная, закатно-красная, плотная, семечки, — все до единой, — крупные, полночно-чёрные и блестят, как лакированные. И никакой тебе химии! Выкусить из размашистой скибки огромный ароматный кусок, зажмуриться от удовольствия и ощутить, как тает во рту арбузный островок, истекая животворным соком и даря бесхитростную радость.

И сразу вспомнить, как в детстве бабушка, бывало, говорила нарочито строго: «Смотри, семечки не глотай, а то арбуз в животе вырастет!» А я не боялся. Как может вкуснющий арбуз животу навредить?! Взрослые глупости.

Тельпек (ударение на вторую "е") - баранья папаха, национальный туркменский головной убор.
Яшули (ударение на "и") - вежливое, уважительное обращение к пожилому человеку.