На Реках Вавилонских. Глава 6

- Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! – Иронично улыбаясь, ответил Андрей. – Не может быть у волка вертикальный зрачок. У волка зрачок круглый. И вообще, то, что ты описываешь, это лисий глаз. Может быть, ты видела лисицу?
Они сидели в институтской «столовке», где, уже добравшись до десерта, Рита увлечённо рассказывала о своей встрече с волком. Оппонировал ей программист Андрей, взявший на себя роль «просвещённого скептика». Давид слушал с отсутствующим видом, казалось задумавшись о чём-то своём.
- Ну волка-то от лисы я ещё могу отличить. Тем более, что я ясно видела его в свете полной луны.
- Я где-то читала, что «лисий глаз» бывает у волков-оборотней. – «Мистическим шёпотом» поведала Диана.
- Ну вот! Договорились! – С несколько артистической аффектацией, завёл глаза к потолку Андрей. – Дамы! 21 век на дворе!
За несколько дней, прошедших с того памятного вечера, жизнь вернулась к спасительной рутине, притупив остроту потрясения настолько, что Рита уже могла рассказывать и о встрече с волком, и даже о гениальном гитаристе, табуируя лишь, почти на подсознательном уровне, то странное гипнотическое наваждение, что обнаружило зыбкость её, такого уютного, мира.
Юрий всё это время был в (такой своевременной) командировке в Тель-Авиве, согласуя некие загадочные «вопросы» с их фактическим заказчиком – минобороны. Так что, сама реальность воспоминаний о тех событиях иногда казалась не совсем достоверной. И только в поведении Давида что-то изменилось. Всё чаще он стал впадать в, такие вот как сейчас, состояния крайней задумчивости. «Неужели он знает?!». «Знает что?! Ничего же не было!» – продолжила Рита внутренний диалог, начатый той ночью. Сигнал SMS, раздавшийся на мобильнике Давида, вернул их обоих к реальности «здесь и сейчас».
- Ну вот, Юрий вернулся. – Прочитав сообщение, удивлённо проговорил Давид. – И уже требует к себе. Видимо, случились какие-то «новые веяния в высоких сферах».
- С возвращением! – Насколько мог дружелюбно проговорил Давид, закрывая за собой дверь кабинета начальника отдела.
- Присаживайся. Разговор нам предстоит не очень приятный.
- Что-то случилось в министерстве? Есть проблемы с финансированием?
- Нет. С этим, как раз, всё в порядке. Тебя обвиняют в домогательствах. Сексуальных.
- Что?!! – Слова Юрия показались эхом какого-то зазеркалья. Давид искренне не был уверен, что правильно понял услышанное.
- Моя первая реакция была такой же. Но не всё так просто. Ты, конечно, знаешь, что во всех помещениях института установлены камеры наблюдения. Никто этого не скрывал. Напротив – установка камер рассматривалась как один из профилактических факторов. Вот вчерашняя запись из вашей лаборатории, незадолго до окончания рабочего дня.
С этими словами Юрий запустил, заготовленный заранее, фрагмент записи. На экране было видно, как Давид подошёл к рабочему месту Дианы, коснулся её правой кисти, забирая «мышь» и долго что-то объяснял, время от времени задерживая взгляд в чрезмерно откровенном для работы, вырезе её платья.
- Я был вынужден объяснить ей как пользоваться новым программным инструментом для создания и ведения архивов!
- В чём, естественно, нет ничего предосудительного. Проблема, как ты понимаешь, в том, что свои объяснения ты сопровождал разглядыванием… Как бы это выразиться…
- Её сисек? Ну, на это трудно было не смотреть! И потом, если человек выставляет что-то напоказ, то, наверное, делает это, чтобы на это «что-то» смотрели!
- Вот видишь! Ты только подтверждаешь её слова: типичное поведение абьюзера – обвинять жертву! Но это не всё. Программист Андрей…
- Его я тоже домогался?
- Не ёрничай. Он утверждает, что на одной из недавних презентаций ты выдал за свою одну из его идей!
- «Одну из его идей»?! Первый раз слышу, что у него есть идеи. Это я объяснял ему, как оптимизировать Матрицу Фишера наших наблюдений!
- Твоё слово против его. Но в свете заявлений Дианы, возникает совсем неприглядная картина явно нездоровой рабочей атмосферы в руководимом тобой коллективе. Положение усугубляется ещё и твоими отношениями с Ритой – вы ведь никак формально их не оформили. И даже не поставили в известность отдел кадров… Я вынужден принять меры. Ты должен извиниться! Публично!
- Перед Ритой?
- Ты находишь уместным шутить? Перед Андреем и Дианой!
- Ущипни меня. Я хочу проснуться. Запредельность этого бреда слишком утомительна для моей ранимой психики.
- Это значит «нет»?
- Догадайся с трёх раз.
- Но тогда тебе придётся написать заявление «по собственному».
- Не дождётесь! Хочешь – увольняй!
- Хорошо. Это твой выбор. Но ты должен понимать ещё кое-что: акции наших заказчиков, которыми ты распоряжаешься, на самом деле, являются собственностью института.
- Ну это как раз понять не сложно. Сложнее понять другое – как ты собираешься развивать проект без меня? Проблемы сами себя не решают, а заказчик ждёт вполне конкретных результатов!
- Ещё одна твоя ошибка. Я даже не понимаю, как ты, с такими представлениями, оказался во главе лаборатории?! НЕЗАМЕНИМЫХ ЛЮДЕЙ НЕТ!
На пороге лаборатории Давид замешкался. Только здесь он по-настоящему осознал, что случилось: вот сейчас, под их демонстративно-сочувствующими взглядами, он должен будет собрать свои вещи и уйти. И чтобы он ни сделал, на кого бы ни посмотрел – это априори будет трактоваться как заискивающее сожаление.
Зайдя в лабораторию, он действительно начал собирать какие-то бумаги, но вдруг с силой швырнул их на пол и повернувшись к Андрею, сказал: «Соберёшь сам. Тут много твоих идей». Хотел ещё что-то добавить, обратившись к Диане, но не смог – слова застряли в подступившем к горлу коме.
Рита догнала его уже на улице.
- Твоя выходка в лаборатории была ужасной! Что случилось?
- А что, прикажешь, было мне делать?! Поблагодарить за «оказанную мне честь работать вместе»?! Он меня уволил!
- За что?!
- За сексуальные домогательства.
- Кого?!!
- Тебя и Дианы.
- А ты домогался?
- Тебя – да. А ещё Андрей – оказывается, я использовал его «рабский труд», выдавая за свои, генерируемые им идеи.
- Какая мерзость!
- Ты знала?
- Ничего конкретного, но шептаться в лаборатории начали уже пару недель – с тех пор, как Юрий возглавил отдел. А сегодня, ещё до разговора с тобой, рано утром, я видела, как он разговаривал с Дианой и Андреем вне здания, на парковке. Будешь бороться?
- За что? Даже в случае успеха – вернуться в этот гадюшник? Не Б-г весть какое удовольствие. А ведь была приличная лаборатория! Или я чего-то не видел?
- Что собираешься делать?
- Наверное, надо искать работу. Но сейчас на это просто нет сил.
Полученной компенсации и сбережений, очевидно, должно было хватить на какое-то время.
- Назовём это периодом регенерации. Понимаешь, угнетает даже не то, что они выбросили меня, как ненужную ветошь, да ещё и с «улюлюканьем»! Я и сам был о них не очень высокого мнения. Видимо, это раздражало. «Когда мы говорим с человеком не чувствуя, собеседник это чувствует, не говоря». Угнетает абсолютная иррациональность происходящего. Получается, что, дожив до седин, я так и не научился распознавать РЕАЛЬНЫЕ причинно-следственные связи. Другими словами, как был дураком, так и остался. А это неприятно.
- Посвяти это время себе. – В интонациях Риты не было сочувствия или жалости, чего он так боялся. Она была буднично-прагматична. – Ты давно не писал. Знаешь, мне этого не хватает.
- Ты святая! Ты уверена, что у тебя в роду не было «жён декабристов»?
- Уверена! Это всего лишь разумный эгоизм.
- И ещё. Мне трудно находиться в городке – большая деревня. Может быть, я слишком преувеличиваю значимость своей персоны, но у меня такое чувство, что все смотрят на меня с каким-то слишком гипертрофированным, чтобы быть правдой, сочувствием. Это раздражает.
- Ну это, как раз, решаемо проще всего.
Давид снял циммер (дачный домик, как правило – деревянный) на севере, в Нижней Галилее, недалеко от озера Кинерет (Галилейское море). Писать не получалось, но это нисколько его не заботило. Он с удивлением и любопытством, как сторонний наблюдатель, обнаружил в себе способность ощущать нечто совершенно новое. Умиротворяющий покой этих мест был пронизан, целительной, физически ощущаемой как Благодать, Библейской глубиной. Рита приезжала каждые выходные. Это было дивное, похожее на счастье, время. И он дорожил, как драгоценным раритетом, каждым его мгновением, понимая, что вне зависимости от того, что будет «потом», оно останется в памяти, как воспоминание СВЕТА.
«Потом» наступило слишком внезапно (хоть «умом» и было ожидаемо) и больно. В один из уикендов, вместо приезда раздался звонок. Рита звонила сказать, что в эти выходные приехать у неё не получится.
- Я всё объясню потом.
- Ты меня пугаешь! Что-то случилось?
- Не волнуйся. Я приеду на неделе. Может быть даже завтра. Хотя, нет – завтра тоже не получится. В понедельник. И всё тебе объясню.
- Такое «не волнуйся» означает, что волноваться есть о чём! Я выезжаю сейчас же, к ночи буду у тебя.
- Ни в коем случае! Ты нетерпелив, как ребёнок. И это не молодость, к которой возвращаются. Это детство, в которое впадают.

* * *
- Знаешь почему мы столько лет вместе, а я не требую выполнения «договорных обязательств», хотя уже давно имел на то все основания? – Азария в упор смотрел в глаза Юрия.
- Потому что я такой обаятельный?
- Не льсти себе. Но в тебе есть другое замечательное качество. Ты обладаешь колоссальным разрушительным потенциалом. Благодаря нашему сотрудничеству моё Ведомство обогатилось массой «раритетов», гораздо превышающих ценность формального выполнения нашего договора. Как говаривал, «Царствие ему Небесное», Фёдор Михайлович Достоевский, преступник, понимающий, что он преступник, «хоть и безо всякого раскаяния», лишён пикантной прелести утилизации в рамках нашей системы. Он пресный! Как опилки! Истинную ценность имеют ИСКРЕННИЕ проявления подлости, предательства, понимаемые как СУЩНОСТНЫЕ состояния человеческой души.
- А как же Категорический Императив Канта? Вы, кажется, беседовали?
- Не заставляй меня повторяться. Уже тогда я сказал ему: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, да уж больно непонятно. Над вами потешаться будут» (Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита).