Оля-Оленька

                Жизнь человека имеет смысл до тех пор,
                пока он вносит смысл в жизни других людей
                с помощью любви, дружбы, сострадания и
                протеста против несправедливости.
                С. Де Бовуар


                1. Девочка из параллельного класса


       Эта светленькая, немного полноватая девочка училась в 6б, параллельном с моим, классе. Она всегда была очень опрятная, доброжелательная, часто улыбалась, а когда делала это, всё её лицо озарялось светом и на нём вырисовывались красивые ямочки.
    Училась она хорошо, но, в отличие от меня и других, очень серьёзных девочек, такую характеристику ей вряд ли можно было дать, так как Оля Соколова была жизнерадостной и весёлой.
    «Ну что вы такие кислые, напряжённые, угрюмые подчас?» - говорила она и, встряхивая своими двумя большими «хвостами» с голубыми бантами в них, начинала игру в «классиками» или возилась с младшеклассниками, среди которых была и её меньшая сестрёнка Леночка.
   Да, Ольга была богатой девочкой: у неё было две сестры – Люба, которая была на два года младше её, и Леночка, учившаяся в первом классе. Сёстры были разными. Такой нежностью и притягательностью не обладала ни одна из них. Хотя о Леночке, младшенькой, судить было ещё рано, черты её личика говорили о том, что она, пожалуй, будет самой красивой из троих.
    Сёстры были очень дружны, что бывает очень редко в семьях, где есть не один ребёнок. А у меня был только брат, поэтому от сестры я бы не отказалась. Но увы…
    Олина мама, Екатерина Ивановна, работала заведующей библиотекой. Это была очень энергичная женщина, не отличающаяся красотой, зато отличающаяся неуёмной энергией, коммуникабельностью и любовью к делу, которому служила. В нашем маленьком городке библиотека (а она была очень богатой) была настоящим очагом культуры, поэтому Екатерина Ивановна была всегда подтянутой, решительной и по-бойцовски настроенной.
    Отца Оли я знала плохо. Помню, что это был красивый мужчина, занимавший в районе какое-то руководящее положение. Постоянно «обитая» в библиотеке, я видела, как он иногда заходит к жене. Уйдя за стеллажи, они о чём-то шептались, видно, дома не хватало времени на обсуждение всех насущных проблем.
    Когда мы учились уже в восьмом классе, девочки Соколовы изменились. «Почему наша Оля-Оленька» стала такой грустной?» - услышала я разговор двух учительниц. – «Как, вы разве не знаете, Раиса Петровна? В семье Соколовых большое горе: очень тяжело болеет отец» - «Ах, вот в чём дело! А то я и смотрю – и Екатерина Ивановна похудела, с лица спала и как-то даже почернела. Она и так-то смуглая, поэтому ей не идёт» - «О чём вы говорите! Да разве сейчас имеет значение, что идёт, а что – нет? Ну, когда ей, скажите пожалуйста, следить за собой? У неё Беда!»
    Так я впервые узнала о том, что в такой здоровой и крепкой семье, оказывается, были большие проблемы. А Екатерина Ивановна, действительно, была смуглой. По цвету кожи сродни с ней была только Люба. А Оля и младшенькая были светлокожими, нежными, светло-русыми. «В отца, - подумала я, - он такой же».


                2. Горе


        В январе, после дня рождения, я заболела ангиной и пролежала в постели две недели.
    - Моли Бога, чтобы без больницы обошлось, - говорила мне мама. – Я тебе сколько раз говорила не сосать сосульки с крыши? Такая большая девочка, а ведёшь себя, как ребёнок. – Но, видя, как я огорчена и понимаю свою вину, она, сменив гнев на милость, добавила: - Пойду, схожу в библиотеку, что-нибудь свеженького тебе принесу да в магазин – куплю тебе баночку компота. Из слив или из яблок?
    - Конечно, яблочного, - хрипела я в ответ.
    Мама возвращалась с книгами, и я запоем читала.
    Через неделю я пошла на поправку. До школы оставалось три дня, как сказала мне участковый врач. Вечером с работы вернулась мама:
    - Что, в школу уже не терпится?
    - Ага. Устала я от болезни. Учиться лучше.
    - Не хотела я тебе, доченька, говорить, но всё одно, сама узнаешь. Соколову Ольгу знаешь? Вы с ней, вроде, учитесь. Может, и подруги?
    - Нет, мы с ней не подруги, но я к ней хорошо отношусь. Она милая девочка. И она всегда за справедливость. А учится не в моём классе, а в параллельном. Лидия Фёдоровна однажды сказала, что Оля – как бы совесть школы.
    - В общем, боец, как и её мама Екатерина.
    - Не совсем, мама. Екатерина Ивановна более жёсткая, а Оля мягче.
    - Не знаю, как сложится их судьба теперь, а дело-то в том, что у Оли папа умер.
    - Но он же совсем не старый! – воскликнула я.
    - Болезнь никого не щадит. Горе у них всех большое, понимаешь?
    Я понимала, сочувствовала, переживала.


                3. «Не потеряй себя, Оля!»


    Возвратившись в школу, я на первой же перемене отыскала Олю. В её косы были вплетены чёрные ленточки, а от форменного платья были отпороты белые манжеты и воротничок. Я выразила ей своё сочувствие, обняла её за плечи.
    - Ты сильная, Оля, ты выдержишь. Только прошу: оставайся сама собой. Не меняйся. Ты даже не знаешь, чего ты стоишь.
    Скоро пришла весна, и нам надо было сдавать экзамены за восьмой класс. Я сдала очень хорошо, и родители не могли нарадоваться на моё свидетельство.
    - А как Оля? Она тоже отличница?
    К своему стыду, мне нечего было ответить маме: из-за большой ответственности и чрезмерно серьёзного отношения к учёбе я как-то забыла про Олю. «Боже! Как я могла!..»
   - Мама, я тебе завтра всё расскажу про Олю.
    Утром следующего дня, памятуя о данном матери обещании, я пошла к Соколовым. Но там мне сказали, что Оля по какой-то надобности пошла в школу, хотя уже были каникулы.
    Я тоже отправилась в школу. Зашла в кабинет параллельного класса и сразу увидела её. Она о чём-то беседовала с классной руководительницей. Я остановилась у приоткрытой двери, не желая прерывать их разговор, но при этом как бы подслушав его вторую половину.
    - Марья Ивановна, а я считаю, что Юра заслуживает того, чтобы его прилюдно «высекли».
    - Оля, ты слишком сурова сегодня.
    - Нет, я такая же, как всегда. Я - по справедливости. Да как он смел так оскорбить Лилю при всех!
    - Но Лилечка сама ведь виновата, ей же все говорили «Не пара он тебе». Груб он, неотёсан.
    - Что значит «неотёсан»! Мы все получили одинаковое воспитание, и учителя вкладывали душу в каждого из нас.
    - Ну, хорошо, Оля. Я подниму этот вопрос на педсовете. Юрий безнаказанным не останется.
    Марья Ивановна встала и вышла, столкнувшись со мной.
    Я подошла к Оле.
    - Здравствуй, Оленька! Как ты живёшь? Как экзамены? Извини, что я так долго не заглядывала к тебе. Совсем ушла в науки, с головой, про всех и вся забыла.
    - Ты молодец, Валя! Я вот так не могу. У меня терпения не хватает, а может быть, усидчивости. Экзамены я сдала, троек нет, но и пятёрок в свидетельстве маловато.
    - Но ты же пойдёшь в девятый класс?
    - Конечно, пойду, но уже не здесь.
    - Как! – воскликнула я, - ты хочешь сказать, что «Совесть школы» оставит нас?!
    Оля улыбнулась.
    - В школе много хороших ребят. Незаменимых, как известно, не бывает. Мы, Валя, в Ригу уезжаем. Мама уже продаёт дом. Ей обещали там хорошо оплачиваемую работу. А я намерена учиться в «вечёрке» и работать.
    - Как жаль, милая Оля! Но мы же ещё не прощаемся? Ты же ещё не уезжаешь? И потом – ты же будешь к нам хоть изредка приезжать?
    - Хотелось бы, но у нас родни тут нет. Разве что к подругам или соседке. Как ещё там сложится у нас, не знаю.
    - Твоя мама очень деловая женщина. Вот увидишь, всё у вас в Риге получится.
    - Спасибо, Валечка, ты всегда была добра ко мне.
    - Как можно быть недоброй к воплощению доброты и справедливости? Но я не прощаюсь. Мы же встретимся ещё, правда?
    - Конечно. Мы уезжаем через месяц.
    «Как быстро!» - подумала я и огорчилась.



                4. Я тоскую по Оле.


    Планы людей, к сожалению, зачастую меняются и корректируются. Екатерина Ивановна развела кипучую деятельность, чтобы ускорить отъезд. Её страшила мысль не получить обещанную трёхсотрублёвую зарплату, которая по советским меркам тех времён было очень неплохой для женщины, устроить девочек в школу и вообще успеть обустроиться до первого сентября.
    А наш класс после выпускного отправился на экскурсию в Пушкинские Горы и Михайловское. Пушкин был моим любимым поэтом ещё с раннего детства, школьная программа отбить эту любовь не смогла. «Евгения Онегина» я знала почти наизусть. Но я даже не предполагала, что впоследствии тоже буду тесно связана с Пушкиным. На третьем курсе университета мне предстоит написать курсовую работу по его роману, а темой дипломной работы станет композиционная структура «Евгения Онегина». Я ещё буду с трепетом держать в своих руках прижизненные издания поэта, когда получу допуск в отдел редких изданий Ленинки.
    Совершенно ошеломлённая увиденным и услышанным в Тригорском, Михайловском и Святогорском монастыре, я долго не могла прийти в себя и всё рассказывала и рассказывала знакомым и родным о своих впечатлениях. Прошло, наверно, дней десять, когда я вспомнила, что, пожалуй, самым благодарным моим слушателем будет Оля. Я побежала к ней домой, но мне открыла дверь незнакомая женщина. На мой немой вопрос она ответила:
    - Если вы к Соколовым, то они съехали на прошлой неделе.
    Ничего не сказав, совершенно расстроенная, я медленно побрела назад.
    «Как же так, Оля-Оленька! Мы же договаривались попрощаться, а теперь я даже адреса твоего не знаю…»
    Придя домой, я дала волю слезам.
    Пришла мама.
    - Доча, а почему ты плачешь и вообще – сама не своя?
    Я рассказала ей о своей тоске-печали.
    - Твоей беде можно помочь. Я обещаю, что узнаю адрес Оли через знакомых.
    И она действительно сделала это. Я написала Оле письмо, длинное-предлинное, и получила ответ, ошеломивший меня.
    «Мы устроились хорошо, - писала Оля, - школа совсем рядом. Люба и Леночка буду учиться там, а я уже устроилась на работу и сдала документы в вечернюю школу. Туда мне придётся ездить. На работу – тоже. Но и сестричек я буду контролировать, а у мамы на это нет времени – она работает с утра до вечера, чтобы прожить в столице достойно.
    Я уже ездила в Юрмалу, на море. Там здорово.
    Но недавно со мной произошёл неприятный случай: я вышла из кинотеатра и увидела, что какой-то наглый парень избивает другого, послабее и помоложе. Моя реакция была молниеносной. Я врезалась между ними и стала разнимать. Старший был настоящим подлецом. Он незаметно вытащил из кармана бритвочку и полоснул мне по щеке. Щеку мне зашили, но я, к сожалению, навсегда останусь со шрамом на лице.
    Скоро напишу ещё. Твоя Оля».
    Я сидела, не в силах пошевелиться. Я не могла представить, что моя красавица Оля с ямочками на щеках обезображена. Этот шрам от бритвы не укладывался в моих мыслях. Как всегда, меня успокоила мама.
    - Знаешь, а хорошо ещё, что так закончилось. Лезвие могло ведь и по глазу пройти. Запомни дочка: ничто так не наказуемо, как добро. Твоя Оля за своё добро и поплатилась. Но перед ней можно преклониться.
    Я гордилась Олей, но тоска по ней усилилась.


                5. Я теряю след Оли


    Второго, обещанного письма от Ольги я не получила. Через какое-то время, уже заканчивая девятый класс, я написала ей ещё одно письмо. Но тщетно, в ответ – ни-че-го! Что же случилось, как мне это выяснить? Помогли обстоятельства.
    Ещё учась в седьмом классе, я записалась в секцию баскетбола спортивной школы. Я продолжала заниматься в ней и в последующие годы. Отличной спортсменкой мне стать не удалось, потому что на первом месте для меня оставалась учёба, но я всё же была включена в команду, которая отправилась на республиканские соревнования в столицу Советской Латвии.
    В команде были две очень высокие и хорошо натренированные девочки. Они шутя забивали мяч в корзину даже с дальнего расстояния. В основном за счёт них, работы тренера и старания всей остальной команды мы заняли почётное второе место. После торжественного вручения наград нам было предоставлено свободное время примерно на четыре часа, после чего мы должны были встретиться на перроне вокзала.
    Это свободное время я решила посвятить поиску Оли. Я взяла такси и по адресу из записной книжки подъехала к её дому. Квартира была закрыта. По подъезду проходила какая-то женщина.
   -  Девушка, вы к кому, к Беляевым?
   - Нет, у меня адрес Екатерины Соколовой с детьми. Их, я полагаю, дома нет?
    - Милая вы моя! – женщина оказалась словоохотливой, - судя по всему, издалека приехали?
    Я сказала, откуда.
    - Опоздала ты, девочка. Соколовы уехали не только из Латвии, но даже и из Союза - в Испанию.
    - Как в Испанию? Я что-то не слышала, чтобы у них там родные были.
    - Да что же мы стоим. Пройдёмте ко мне, я выше этажом живу.
    Мы удобно расположились за столом. Хозяйка поставила на него печенье и включила самовар. Я подарила женщине коробку конфет и цветы, привезенные Оле.
    - Ольга-то красивая девушка, даже со шрамом хороша. Она немного поправилась, стала девкой на загляденье и на выданье. Екатерине тяжело их троих было содержать, хотя Оля и подрабатывала в цветочном киоске – всё подспорье для семьи.
    «Пожертвовала, значит, сердобольная душа, образованием своим ради семьи. А разве она могла по-другому поступить? Нет, конечно».
    - Вот в этом киоске её и заприметил моряк-испанец. Его судно апельсины возило в Ригу, а он механиком на нём. Красивый такой, брюнет жгучий, невысокий, чуть Ольги повыше, зато старше её лет на восемь, а ей только восемнадцать стукнуло. Стоял его пароход здесь недолго совсем, но заходил сюда ещё два раза. Оля тоже в него быстро влюбилась, и в третий заход он ей предложение сделал. Потом приглашение всей семье к себе прислал, вот они и уехали – пока по туристической визе. Екатерина мне одно письмо прислала. Сказала, что хорошо живут, места много, дом большой. Хосе Ольгу очень любит, к свадьбе готовятся. Вот только девочкам трудно учиться в испанской школе, а русской там нет – только в Мадриде.
    - А что за город-то? – поинтересовалась я.
    - А Бог его знает! Название на нашу Ригу похоже. И конверт я, как назло, потеряла.
    - Не Виго случайно? – проявила я своё знание географии, по которой, впрочем, имела только четвёрку.
    - Точно, именно так! Виго! Но адреса всё равно нет. Разве только сама ещё раз напишет.

    Вот, значит, как сложилась судьба Оли и её родных. Я была рада за неё.
    Поблагодарив соседку, я вышла из дома и села на троллейбус, идущий к вокзалу. След Оли был потерян для меня.


                6. Я верю в тебя, Оля


    По приезду я поведала дома и в библиотеке, куда по-прежнему часто ходила, о том, что узнала про семью Соколовых. Библиотекарши всплеснули руками:
    - Как К
атя могла! Такая активная, членом партии была! А уехала к  капиталистам, да ещё в Испанию! (Напомню читателям, что дело было в советское время, но после смерти диктатора Франко и восстановления дипломатических отношений СССР и Испании, однако про всех уезжающих за рубеж, даже если по любви, говорили именно так - почти как о предателях Родины).
    Через несколько месяцев (я уже училась в университете в Риге, но выходные проводила дома) я приехала на праздники в родной городок. Мне позвонили из библиотеки.
    - Валечка! Ты очень интересовалась судьбой Оли Соколовой. Зайди к нам. Мама её нам всем письмо на днях прислала.
    Я пошла в библиотеку, и мне дали прочитать письмо. Всё у Соколовых было хорошо, но по родине скучали все четверо. Екатерина Ивановна писала, что у Оли родилась девочка. Муж в продолжительном рейсе. Дома редко бывает, в жене души не чает, но собирается осесть в родной Галисии (это не совсем Испания, там даже язык свой – полуиспанский, полупортугальский). Девочки здоровы, учатся. Сама Екатерина Ивановна думает вскоре отделяться от них. Сватается к ней один хороший человек, вдовец. Дети у него взрослые. «Так что выйду замуж, наверно», - заканчивала письмо Екатерина Ивановна.
    - Ай, да Катерина Ивановна! Ей уже под пятьдесят – и замуж! Молодец, так и надо – только вперёд.
    Я улыбалась: мне было приятно, что знакомые, милые моему сердцу люди живут в довольстве, достатке и согласии.
 
   Задумчиво я шла по той улице, где когда-то жили Соколовы. Их домик по-прежнему стоял на поляне, окружённой елями и берёзами. Он, правда, изменился: его облицевали, заменили окна и крышу. Старый сад вырубили, а на его месте стояли саженцы.
    Интересно, вспоминает ли Оля свою родину, свой дом. Здесь, конечно, они жили проще, но тоже душевно и счастливо. Изменилась ли она внутренне? Борется ли всё ещё с несправедливостью и жестокостью этого мира? Хочется верить, что она не изменилась. Хотя… кто знает? Богатство, как и власть, развращает человека. И всё же мне хотелось бы верить, что она осталась прежней, и смысл её жизни будет до конца зависеть от того, сколько она отдаёт людям. А отдавать ей было что…
    Мне никогда не забыть, Оля, твою очаровательную улыбку, согревающую душу, когда появляются эти уникальные ямочки на щеках. Я шлю тебе привет из Латвии, Оля. Будь счастлива!