На отдыхе

- Вы любите купаться ночью? - обратилась она к Филиппу,  и, не дожидаясь ответа, предложила:
- А давайте скупнемся сегодня вечером. Бабушки уложат  детей спать, а мы с вами пойдём на пляж.

Филипп вспомнил, как лет десять назад, в Евпатории, куда он с семьёй дяди приехал после окончания восьмого класса, его в такой же примерно манере пригласили двое москвичей, его ровесников, на ночной  заплыв. Тогда они втроём отправились на обезлюдевший пляж, разделись догола и дружно нырнули в тёплую морскую воду, разделённую лунной дорожкой на две тёмные таинственные части. С набережной из ресторана, напоминавшего огромный освещённый  стеклянный куб, доносилась музыка — шла обычная курортная вечерняя жизнь. Плавать нагишом было необыкновенно приятно. Странно, как отсутствие плавок всё меняло. Тело, вдруг освободившееся от лишней одежды и заодно от земного притяжения, парило в невесомости, а прикосновение воды, фиолетово-тёмной и такой же теплой, как окружающий воздух, создавало ни с чем не сопоставимое сладкое ощущение блаженства.

Эта женщина не вызывала у Филиппа  никаких чувств. Толком-то он и не был с ней знаком. На прошлой неделе разговорились, сидя с детьми на пляже, а потом вместе возвращались домой, в дачный посёлок. Этим летом отец Филиппа неожиданно получил “дефицитную” путёвку. Он уже много лет работал хирургом в поликлинике большого предприятия, но только в этом году, скорее всего, благодаря кому-то из своих влиятельных пациентов, смог отправить сына с внучкой отдыхать в “закрытый” оздоровительный центр на Десне. Домики, по одному на семью, были разбросаны там и сям в сосновом лесу неподалёку от реки. Филипп, его бабушка и маленькая Светка, жили здесь уже вторую неделю. В домике по соседству жила другая семья. Это были бабушка с внучкой, и ещё мама девочки — то ли невестка, то ли дочка женщины, что постарше. Внучка была примерно того же возраста, что и Света. Через детей и состоялось знакомство. Филипп к общению особо не стремился. Он вообще обычно держался замкнуто, новых знакомств не искал. Ему было достаточно пробежек по лесу ранним утром, когда он собирал душистую лесную землянику, чтобы побаловать дочку;  а потом целого дня хлопот и разного рода дел, связанных с ребёнком. После пробежки Филипп делал короткую зарядку, будил Свету, перекусывал, пока бабушка варила ей кашку. Потом начиналась “работа”: кормление ребёнка под разговоры и сказки.
 Девочка ела плохо, и ей буквально надо было заговаривать зубки. Филипп сочинял сказки на ходу, сопровождая каждую ложку, направляемую в розовый влажный детский ротик, замысловатым предложением, начиная которое он не всегда представлял себе чем  закончит. Потом был пляж, дневной сон, прогулки и занятия, и наконец, с помощью бабушки, купание дочки и укладывание её спать. Когда Света спала, он читал  мало интересного  Руссо: “Исповедь”,   “Эмиль”, “Новая Элоиза”. Он верил в воспитательные принципы Жан-Жака и старался применять их на практике. Может быть отдалённым результатом педагогических теорий выдающегося французского моралиста и просветителя стало в будущем отчуждение дочки, но в то время Филипп ещё не понимал разницы между чистой теорией и обыденными реалиями жизни, и был убеждён в мудрости великого философа.

Были у Филиппа некоторые установки, которых он осознанно придерживался, и которые с годами стали частью его натуры. Это касалось не только принципов воспитания, но и много другого,  в том числе и его отношений с женщинами. Женившись, он перестал интересоваться последними и был вполне удовлетворён своей не слишком привлекательной, мало эмоциональной, и при этом весьма легкомысленной супругой. Ему было известно, что жена не живёт по тем же правилам и что она не столько заботится о том, чтобы соблюдать моральные нормы, сколько о сохранении в тайне своих маленьких приключений. Несколько раз у него возникали подозрения на её счёт, но она умела находить объяснения и, хотя не могла полностью опровергнуть его догадки, во всяком случае умела сохранить за собой “презумпцию невиновности”. Филипп при этом продолжал  следовать усвоенным принципам и вёл себя так, как если бы жена их разделяла.  Рождение маленькой Светы, которая, не успев появиться на свет, заполнила всю его жизнь, ещё больше укрепило их брак, поскольку даже помыслить о том, чтобы уйти от ребёнка, он не мог. Филипп не думал о том, что уезжая с дочкой к своим  родителям, он предоставляет жену самой себе,  и что, находясь от неё за тысячу километров, он не будет иметь ни малейшего понятия о том, как и с кем  она проводит время. Он просто не думал об этом, занимаясь дочкой, стараясь быть ей папой и мамой в одном лице.

Но вот из ниоткуда возникла эта соседка. Она была молода, может быть лишь на пару лет старше Филиппа, коротко острижена, крепко сложена и очень подвижна. Говорила она громко, держалась уверенно и, казалось, заполняла своей энергией окружающее пространство. Филиппу не нравились такие женщины, хотя его жена принадлежала именно к такому типу. Девочка соседки была примерно одного возраста со Светой, но выглядела не по возрасту крупной. Звали её Машенькой. Она отличалась большими габаритами и необычайной прожорливостью. Казалось, что всё вокруг себя Машенька воспринимает исключительно как еду. Как-то по дороге к дому Филипп увидел ящерицу. В руках у него было большое пляжное полотенце, которое он быстрым движением набросил на зверька. Осторожно прижав ящерицу через полотенце к земле, он схватил её и, принеся домой, положил в литровую стеклянную банку. Филипп собирался провести с девочками что-то вроде вводного урока зоологии, но урок не получился. Когда позвав соседскую Машеньку и свою Свету, Филипп сбросил с банки покрывавшее её полотенце и спросил у девочек, что сделать с пленницей, Света закричала:
- Отпустить! Отпустить!
А Маша, посмотрев исподлобья на ящерицу и слегка напружившись, твёрдо сказала:
- Съесть!
 Ящерицу, разумеется, тут же выпустили из банки, и беспечно мотнув хвостом, она мгновенно юркнула в траву.

У Машеньки, конечно, был и папа. Как-то в воскресенье он приехал навестить семью, и Филипп с расстояния заметил этого мало примечательного щуплого мужчину, который, как ему показалось, терялся в невидимом энергетическом поле своей жены. На следующий день отец Машеньки вернулся в город, и вот сейчас его жена приглашала Филиппа на ночное купание в реке.
 
Ему не очень хотелось снова тащится на пляж,  где наверняка к вечеру было полно комаров, и он думал о том как бы открутиться, но настойчивость соседки преодолела его лень и сомнения. Бабушка к этому времени уже укладывала Свету в постель и готовилась рассказать ей очередную сказку. Она только коротко спросила Филиппа куда это он собрался ночью с купальными принадлежностями, и он почувствовал нотки неодобрения в ее голосе. Она уже успела бегло познакомиться с соседями и конечно догадалась от кого исходит инициатива.

Вначале они шли по тропинке под фонарями, но потом вышли за неопределенные границы базы отдыха, и стало темнее. Они переходили из слабо освещенной полосы в густую фиолетовую ночь. Стрекот цикад становился более отчетливым, в то время как звуки, доносившиеся из домиков и с площадки в центре дачного поселка, постепенно затихали. Тропинка, к середине сезона вытоптанная сотнями отдыхающих, скорее угадывалась в темноте, чем виднелась под ногами пары спускающейся к воде. Они вышли из под редких сосен и оказались на пляже.

- Вот мы и пришли, - сказала она, и Филиппу послышались какие-то неожиданно глубокие, странно вибрирующие нотки в ее голосе. Ему показалось, что она волнуется.
- Темна украинская ночь… начал он, но она перебила его:
- “Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут…”
- Точно цитирует, - подумал Филипп и сказал, подняв голову и пытаясь разглядеть звезды на небе, затянутом молочным облаками:
- Ну да, тиха. Очень даже тиха. А вот небо не прозрачно, да и звезд не видно…

Он вдруг отчетливо ощутил  ее волнение, и сам почувствовал внутреннюю дрожь.
- Что это? Мы купаться пришли или…? - подумал он

Впереди показался кубик раздевалки. Он отлично знал это нехитрое сооружение - неотъемлемую принадлежностью любого пляжа. К началу летнего сезона заводские умельцы усовершенствовали стоящую на четырёх ногах и не имевшую крыши коробку, соорудив внутри нее подобие скамьи из нескольких реек, которыми они соединили  противоположные стенки строения.
Она показала рукой на раздевалку:
- Я переоденусь. Постойте у двери.
Сказав это, она вошла внутрь.
Филипп стоял снаружи, слыша шуршание стаскиваемой одежды и чувствуя как к лицу его приливает кровь. Время остановилось и замерло.
Вдруг она приоткрыла дверь.
- Ну, иди же сюда, - глухо, напряженным грудным голосом сказала она.
Филипп все еще не решался шагнуть внутрь. Она ещё больше распахнула дверь. Было темно и он не мог различить выражение ее лица, но четко увидел ее обнаженное тело, белеющее в темноте за дверным проемом.
Он медлил.
- Дай полотенце, - сказала она.
Филипп шагнул вперед, протягивая ей свернутое пляжное полотенце, которое нес всю дорогу в руке и о чьем  существовании теперь совершенно забыл, но она, вместо того, чтобы взять полотенце, притянула Филиппа к себе, одновременно хватая его свободную руку и прижимая ее к тому месту внизу живота, где всего лишь секунду назад он  отчетливо видел темный треугольник ее наготы…


Возвращались в молчании, которое нарушалось лишь механическим треском цикад. Иногда зудел комар, нахально влетевший в ушную раковину. Поселок спал. Кое-где там и сям просвечивал через оконную занавеску тусклый огонёк. Было тихо. Сосны, как молчаливые свидетели, бесшумной толпой стояли вокруг и чуть покачивали темными вершинами. Так же бесшумно пробирался сквозь их строй легкий ночной ветер. В разрывах облаков кое-где начинали проглядывать лоскуты звёздного неба.

На следующее утро, не попрощавшись с Филиппом, она первым катером уехала в город. А через неделю и сам он с бабушкой и маленькой Светой покинули дачный домик, чтобы никогда уже не вернуться в эти края.