Отряд поручика Лермонтова. Гл. 11

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

М.Ю. Лермонтов - А.А. Лопухину

Милый Алеша.
Пишу тебе из крепости Грозной, в которую мы, то есть отряд, возвратились из 20-дневной экспедиции в Чечне. Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижает: я получил в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую из ста казаков - разный сброд, волонтеры, татары и проч., это нечто вроде партизанского отряда, и если мне случится с ними удачно действовать, то авось что-нибудь дадут; я ими только четыре дня в деле командовал и не знаю еще хорошенько, до какой степени они надежны; но так как, вероятно, мы будем еще воевать целую зиму, то я успею их раскусить. Вот тебе обо мне самое интересное.
Крепость Грозная, 16 - 26 октября 1840 года

     Уже 12 октября, на второй день после того, как Лермонтов принял командование сотней казаков-охотников, отряд отправился на фуражировку за селение Шали.
     Лермонтов, сменив в отряде раненого Руфина Дорохова, с первого же дня полностью разделил жизнь своих казаков: спал на голой земле, ел из общего котла, одевался небрежно - и был очень доволен своим назначением. Чего-чего, а сильных ощущений, к которым он уже привык на Кавказе, сорвиголове хватало. Уж таковы были эти люди - Лермонтов и Дорохов - и такова тогдашняя бесцветная жизнь, что натуры сильные и подвижные не выносили серенькой обыденности. Притом, что никто из них и не думал красоваться. Лермонтову вообще доставляло удовольствие скакать с врагами наперегонки, увертываться от них, избегать тех, кто пытался идти ему наперерез. А Руфин Дорохов несказанно гордился тем, что возглавил в свое время отряд казаков - охотников. И надо сказать, что казацкий наряд как нельзя лучше подошел ему. "Я запорожец в душе", - уверял Дорохов.
     Поручик Лермонтов в этом полупартизанском отряде, который бродил повсюду «как блуждающая комета», ощутил на себе, что такое жизнь простого солдата. Боевые товарищи отмечали, что в походе Лермонтов никогда не подчинялся никакому режиму, и «его команда появлялась там, где ей вздумается», и в сражениях «искала самых опасных мест».
     Тогда в горах еще не было русских укреплений, а среди горцев - союзников России. Казаки-охотники проникали в самое сердце гор, и сколько-нибудь заметные скопления людей в одном месте редко ускользали от их внимательных глаз. Так было и в этот раз…
     На фуражировку отправились две сотни Гребенского полка, отряд пехоты при четырех орудиях, три сотни казаков Моздокского полка и около ста человек татарских волонтеров.
     Пехота, отягощенная орудиями, колеса которых вязли в глине чеченской размытой осенними дождями дороги, отстала, в конце концов, почти на полверсты, еще не зная, что это обстоятельство спасет жизнь отряду.
     Гребенцы пошли в голове отряда, выполняя службу головного дозора. Охотники Лермонтова - лесом, обеспечивая боковое охранение. Они-то и встретились грудь в грудь с передовым отрядом мюридов имама, которые числом около тысячи в семи верстах от Гудермеса атаковали русский опорный пункт «Крест» и, разгромив его, захватили табун драгунских лошадей в полсотни голов.
     Охотники, увлекаемые поручиком Лермонтовым, без криков, молча бросились на врага, с ходу сбив наземь десяток мюридов. После короткой рубки горцы подались назад, в сторону теснины, окруженной густым лесом.
Лермонтов скакал в первых рядах охотников, рубя отстающих, отстреливающихся мюридов.
     Казаки, отогнав горцев, на полном скаку вылетели на просеку, где в готовности к бою остановилась колонна.
     -  Хищники отбиты, можно двигаться! - все еще размахивая шашкой, крикнул Лермонтов, вновь уходя со своей командой в лес.
     Но, как оказалось, радоваться успеху было рано - горцы никуда не ушли.
     Густые толпы пеших и конных мюридов ринулись из леса, тесным кольцом окружая отряд. Началась рубка.
     В бытность свою на Кавказе Лермонтов мало видел подобных схваток. Этому ожесточенному шашечному бою, который произошел в осенний день неподалеку от Шали, он посвятит в будущем немало поэтических строк.
     Поняв, что уйти некуда, казаки, сбившись спина к спине, дрались беспощадно. Такие же дети гор, как и их враги, они, закусив бороды в знак причастия, рубились с мюридами, которые в свою очередь бросались в кинжалы, веря, что смерть в таком бою ведет их в рай, к гуриям и вечной жизни. Лязг шашек, удары кинжалов, ржание коней, пистолетные выстрелы, стоны и крики людей заполнили место боя.
     Лермонтов и его охотники бросались в самые опасные очаги сражения, туда, где мюриды начинали теснить казаков. Всадник на белом коне в красной рубашке очень скоро привлек внимание горцев, и за ним началась настоящая охота. Впрочем, охотники, уже оценившие боевые качества своего командира, быстро пресекали все попытки лихих горцев добраться до него, срубая джигитов одного за другим.
     И вдруг ружейный залп и картечь из четырех орудий, пронесшаяся над головами казаков, остановили горцев. Бегом, форсированным маршем подошел на помощь казакам отряд отставшей, было, пехоты. Еще залп, еще, и куринцы со штыками наперевес бросились на мюридов, а охотники Лермонтова, зайдя с фланга, отрезали горцам отход.
     Теснимые тут и там, понеся жестокий урон при штыковой атаке, горцы рассеялись и мелкими партиями стали прорываться к лесу. Те, кому удалось прорваться, уходили медленно, отстреливаясь.
     Русские не преследовали их.
     Страшная картина предстала перед глазами Лермонтова. Мертвые изрубленные и изувеченные тела лежали повсюду. Кровью павших пропиталась глина, кровью полнились колеи, пробитые на земле колесами фур и телег…
     Лермонтов спрыгнул с коня и, вынув из седельной сумки чистую тряпицу, протер от крови клинок, вложив его в ножны.
     - Господи, ты видишь это?! - в отчаянии он вознес очи к небесам. - А если видишь, тогда зачем?! Зачем дозволяешь это?! Нет, не дождуся я от тебя ответа…
     Война засела в душе поэта острой болью, как от смертельной раны, и до того был отвратен ему ее зверский лик, залитый кровью и грязью, покрытый струпьями и язвами ожогов, воняющий мертвечиной, что он даже не мог ее ненавидеть. Он просто не понимал людей, несущих войну на своих шашках и кинжалах, как с одной, так и с другой стороны. Одни позволяли гнать себя на завалы, где их убивают десятками, другие палят из-за завалов, совершают налеты только ради того, чтобы потом перебирать чужие окровавленные тряпки, стаскивать перстни с отрубленных пальцев окостеневших мертвецов, считать монеты в чужих кошельках, накидывать путы на женщин и детей своих же соплеменников, посмевших присягнуть на верность России. Но даже все это у них отберут на священный джихад амиры и наибы, оставив каждому мизерную часть, не покрывающую и сотой доли того ужаса, который они сейчас переживают. А те негодяи, что вызвали войну, кому и перепадет львиная доля военной добычи – наибы, мурзы, торгаши, продающие горцам оружие, равно как и петербургские вельможи – они как раз находятся на расстоянии, недоступном ни одной пуле или пушечному снаряду.
     - Не-ет, - протянул Лермонтов, - люди на войне похуже зверей. Те хоть поодиночке дерутся за свои охотничьи угодья и почти никогда не доводят дело до смертоубийства: даже сильнейший, вторгнувшись в чужие владения, уважает права старого хозяина и обычно отступает, исполнив ритуал ответных угроз, необходимый для соблюдения достоинства. А люди будут биться до конца, пока не изведут друг дружку под корень!
     В этом бою казаки Лермонтовской сотни в очередной раз жертвовали собой, спасая жизни десятков и сотен кавказских солдат одной своевременной контратакой. Они доказали на деле эффективность своей стратегии, без которой Кавказ не был бы умиротворён, и которую охотники будут применять постоянно до зимней кампании, пока сотню не расформируют.
     Восемьсот двадцать человек отправлялось на фуражировку, триста тринадцать из них были зарублены в этом кровопролитном бою. Из оставшихся в живых пятисот семи человек только триста шестнадцать были невредимы.
     Спустя два дня погибшие в бою были похоронены в братской могиле подле крепости Грозной. Офицеры крепости, полурота солдат, отдавших последний залп-салют по убиенным, сотни казачек, казаков и жителей слободок и форпостов проводили погибших в последний путь.
     А жизнь в крепости шла своим чередом. Гребенской полк пополнился молодыми казаками. Из Моздока подошли три свежих сотни линейных казаков; сменилась пехота, ушедшая на Дагестанские дистанции, и события мрачного октябрьского дня вскоре стали забываться.
     «… всюду поручик Лермонтов, везде первый подвергался выстрелам хищников и во всех делах оказывал самоотвержение и распорядительность выше всякой похвалы. 12 октября на фуражировке за Шали, пользуясь плоскостью местоположения, бросился с горстью людей на превосходного числом неприятеля, и неоднократно отбивал его нападения на цепь наших стрелков и поражал неоднократно собственной рукою хищников».
     Из наградного списка поручику Лермонтову