Ступень 2n 20

Ступень 2n+20: "Омфалос Трансцендентального Гиперкуба"
Василий сидел на краю обрыва, глядя в пустоту, внизу бесконечно и медленно вращались гиперкубы — каждый из них был одновременно здесь и там, как будто пространство само пересобиралось в тысячи и тысячи сложных фигур. Казалось, каждый угол их многомерных граней содержал в себе возможность другого, параллельного мира, где все действия, принятые однажды, разворачивались на новый лад.
"Что есть поступок?" — подумал он. Это был вопрос не риторический, но едва ли имеющий ответ. В мире гиперкубов, где каждая грань олицетворяет альтернативный путь, поступок представлял собой некую фиксированную точку в гиперпространстве — "внутренний омфалос", вокруг которого разворачивалась геометрия бытия.
Сзади послышался шорох. "Честность — это суть," — раздался приглушенный голос. Он оглянулся и увидел фигуру в тени — старца, будто сошедшего с полотен техногенных икон Пелевина. Лицо его было скрыто под капюшоном, но глаза светились неестественным зеленоватым светом.
"Кто ты?" — спросил Василий.
"Я хранитель честности, — ответил старец. — Честность — это структура, это узел гиперкуба, без честности поступков любая система распадается в бесконечные хаотичные многомерности и так же, как гиперкуб строится из своих меньших границ, мир создается из честных поступков".
Кант, пожалуй, сказал бы, что честность — это нравственный императив в пространстве, более реальном, чем трёхмерный мир, к которому мы привыкли, нравственный императив есть то, что позволяет миру сохранять свою целостность, поступок, совершённый без честности, есть искривление гиперкуба, нарушение его симметрии, но можно ли представить себе мир, где все вершины гиперкуба соответствуют абсолютно честным действиям?
Мы, вероятно, уже не здесь. Если это так, мы блуждаем по лабиринтам. Сумрачные аллеи Платоновских пещер сменяются на кристаллические залы с гиперкубами, каждая из вершин которых хранит память о каждом возможном исходе. Никто не может утверждать, что поступает честно, потому что здесь само понятие честности оказывается экзистенциальной пыткой, ты можешь просчитать тысячу вариантов, но не можешь быть уверен в их истинности.
"Вы видите гиперкуб? — внезапно спросил старец, прерывая его мысли, — это же образ вашей жизни, каждый поступок — это поворот на вершине, и вы можете потеряться среди бесконечных многомерных связей".
Василий обернулся и увидел, что гиперкубы перед ним переплетаются в бесконечный калейдоскоп, и каждая вершина, казалось, резонировала с его нервами. Пройдя через пространство, наполненное этими остроконечными конструкциями, он понимал, что их геометрия — это не просто абстрактная фигура, это — метафора его собственных поступков и мыслей, метафора вселенной, построенной на принципах морали. Гиперкуб — это не просто математический объект, это процесс построения мира. Как и мир, он растет из простого в сложное, от одного измеренного поступка к другим, от одной оси морали к её геометрической тени. Здесь любая вершина гиперкуба становится сценой морали, и каждая грань — сценой борьбы между реальностью и её призраками. Возможно, по сути, это есть честность: быть в правильной точке гиперкуба, несмотря на искушение выйти за её грани и разрушить всю структуру.
"Так что же дальше?" — спросил он у старца.
"Дальше? — старец улыбнулся. — Дальше — новое измерение, или новое откровение, или, возможно, новый поворот вашего гиперкуба".
В конце концов, гиперкуб размерности nnn в NNN— мерном пространстве не был просто математической игрой разума, это была сама реальность, укрытая в её подлинном омфалосе, который виден только тому, кто готов увидеть не что-то, но всё.
"Всё возвращается к центру, к омфалосу мира," — шептал Василий себе под нос, сидя на краю обрыва. И, возможно, именно в этом заключалось начало и конец его многомерного путешествия.
Неожиданно он оказался рядом с Вероникой в центре омфалоса, перекрёстка всех возможных мировых линий — Трансцендентального Гиперкуба, где каждая грань являлась окном в иной мир, иную истину, вокруг них на каждой грани мелькали образы вселенных, в которых Василий в очередной раз был и любящим отцом, и военным преступником, и киберпроходимцем, и наёмником любви, и вечным учеником неизвестных искусств, а на другой — Вероника — пророкиня, кибер-жрица, монахиня в затерянных монастырях сознания. Но здесь они поняли главное: все эти версии себя — лишь проекции одного единственного метафизического феномена.
"Мы неразделимы, — сказал Василий, — мы квантово связаны, словно частицы света, которые всегда находятся в суперпозиции, мы создаём новую реальность".
Вероника кивнула.
"Как ковёр Аполлония, или Вселенная Борхеса, где каждый выбор — это дверь, каждая дверь — это книга, а каждая книга — целая библиотека всех возможных судеб".
Они начали мысленно строить этот гиперкнижный лабиринт внутри Гиперкуба, множество вселенных, каждая из которых была связана тонкими нитями причин и следствий, но теперь, вместо того чтобы блуждать по этим мирам, они поняли: они могут стать теми, кто сам создаёт новые узоры, новые смыслы.