Отряд поручика Лермонтова. Гл. 12

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Горят аулы; нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою,
Но жены гор не с женскою душою!
За поцелуем вслед звучит кинжал,
Отпрянул русский, — захрипел, — и пал!
«Отмсти, товарищ!» — и в одно мгновенье
(Достойное за смерть убийцы мщенье!)
Простая сакля, веселя их взор,
Горит, — черкесской вольности костер!..

(из поэмы М.Ю.Лермонтова «Измаил Бей» - автор)
 
     Осенние дожди ушли, их сменила ясная и суровая погода. Снег, рано выпавший в этом году, лежал глубоким покровом в ущельях и на горах, покрывая белой каймой высокие хребты. Было холодно, и старожилы, помнившие еще персидские походы Надир-шаха, уверяли молодежь, что такой суровой и странной осени они не видели на своем веку. В дальних аулах Ичкерии появились пророки и ясновидящие, которые глухо и неясно прорицали жестокую и долгую войну. В Дарго и Ведено жители видели ночью пролетевшего через горы в русскую сторону огненного шайтана, а красная, необычная луна, окаймленная белым кольцом, каждую ночь дико всходила над горами, пугая людей. В ущельях появились стаи волков. Бурые неповоротливые медведи среди осени, в необычное для них время, показались в лесах. По аулам ползли слухи о близком конце света, о грядущей кровавой войне, о голоде и болезнях.
     Слухи о прибывающих русских полках сейчас же доходили до дальних аулов. Русские стали снова прорубать и расширять просеки в лесах, укреплять на Мичике, Ямансу, Ярыксу и других реках мосты. Несколько крепких редутов и каменных блокгаузов были выдвинуты вперед. Они строились уже на чеченской земле. Почти всю кумыкскую равнину заняли русские. Темир-Хан-Шура, Грозная и Кизляр были усилены дополнительными гарнизонами, новые дороги были проложены инженерными и саперными командами, и все это говорило о том, что несколько неудач, постигших русских в Чечне и Дагестане, не укротили, а закалили их. Все понимали, что газават, объявленный имамом, достиг своего высшего напряжения, но для русских этот предел горских сил, фанатизма и самопожертвования был лишь эпизодом.
     Русские методично и спокойно вгрызались в Дагестан, прорубали просеки и строили дороги через чеченские леса, засылали лазутчиков в аулы и селения. Очень дружелюбно встречали горцев, перебегавших через кордон, семейным давали скот и деньги, расселяя их на пустующих землях Моздокской и прикаспийской степи.
    В Чечне влияние имама было все еще велико,  но в Дагестане, особенно в плоскостных и равнинных аулах, усталость от войны, потери в людях, постоянные карательные набеги и разорительные постои русских отрядов весьма тяжело сказались на жизни горцев. Почти прекратилась торговля, исчезли соль, мануфактура, разные необходимые в обиходе вещи. Отсутствие мужчин породило падение уровня жизни в большинстве семей. Стало трудно с хлебом, который уже не завозили из-за Терека, а свои посевы были ограничены и давали скудный урожай. Сады и виноградники систематически вырубались русскими войсками; беженцы с плоскости устремились в горы, и в дальних аулах уже не хватало ни саклей, ни продовольствия. В горы ежедневно прибывали раненые, привозили убитых, число тех и других постоянно увеличивалось.
Русские все чаще появлялись в горах, не довольствуясь покоренной кумыкской равниной.
     В это неспокойное время имам Шамиль разделил Чечню на четыре наибства, поставив во главе самых преданных своих наибов. Наибом Мичиковского наибства стал Шоаип-Мулла Центороевский, наибом Большой Чечни – Джаватхан, наибом Малой Чечни стал Ахверды-Магома, Улубий Ауховский стал наибом Ауховского наибства. Бывший прапорщик императорской армии – аварский бек Хаджи-Мурат, примкнувший к Шамилю, был объявлен наибом Аварии и отправлен в Дагестан с заданием поднять аварцев на борьбу с Россией.
    О переходе Хаджи-Мурата в стан имама, пожалуй, следует рассказать более подробно, ибо это событие негативно сказалось на всем дальнейшем ходе Кавказской войны.  13 ноября 1840 года по навету Ахмед-хана Аварского в Хунзахе был арестован Хаджи-Мурат - молочный брат аварских ханов, убитых наибом Шамиля Гамзат-беком. Хаджи-Мурат был вдохновителем  расправы над вторым имамом, и некоторое время занимал должность управителя Аваристана, пользуясь огромным авторитетом не только в Аварии, но и во всем нагорном Дагестане. Это последнее обстоятельство особенно волновало Ахмед-хана, и он решился избавиться от опасного соперника, оклеветав того, обвинив в сношениях с мятежным имамом. По приказу генерал-адъютанта Свиты Его Императорского Величества Евгения Александровича Головина – командующего Отдельным Кавказским корпусом Хажди-Мурат был немедленно лишен офицерского чина и арестован. После ареста Хаджи-Мурата под усиленным конвоем отправили в Темир-Хан-Шуру, но по дороге арестант воспользовался моментом и бросился в пропасть, увлекая за собою своих конвоиров. Чудом оставшись в живых, Хаджи-Мурат сумел добраться до ближайшего жилья и укрыться от преследователей в ауле Цельмес. Генерал фон Клюгенау, разумея, насколько опасного противника приобретает он в лице Хаджи-Мурата, пытался в срочном порядке исправить создавшееся скандальное положение и направил беглецу несколько писем с уверениями о его полной безопасности. Но беглец не ответил на эти письма, а напротив, написал письмо Шамилю, противником которого он был до сей поры: «Ты узнал мою храбрость, когда я защищал против тебя Хунзах. Желаешь ли испытать ее теперь, когда я хочу биться рядом с тобой?» Практически сразу он получил предложение от имама Шамиля, потерявшего незадолго до этого Ахульго, и с величайшей радостью и поспешностью принявшего предложение Хаджи-Мурата. Имам обещал простить аварцу кровную месть и назначить его  в случае своего успеха правителем Аварии. Беглец, озлобленный арестом, принял предложение имама и в январе 1841 года получил титул наиба Аваристана. С переходом Хаджи-Мурата в стан имама дело джихада – священной войны против русских, распространилось на всю Аварию, а власть Шамиля получила новый блеск и распространение. Узнав  о случившемся, генерал Головин приказал схватить Хаджи-Мурата или, в крайнем случае, вытеснить его из Аваристана. Командование этой акцией принял на себя совершающий в это время инспекционную поездку по Кавказу командир императорского артиллерийского корпуса генерал-майор Бакунин. В марте 1841года произошел штурм аула  Цельмес -  временного убежища Хаджи-Мурата. Наступавшие встретили упорное сопротивление. 48 человек было убито, в том числе, и сам Бакунин,  ранения получили 142 человека - примерно треть личного состава отряда. Ценой таких невероятных потерь захватить аул все-таки удалось, но Хаджи-Мурат успел уйти из него, а русским спешно пришлось покидать занятое селение, так как спешившие отовсюду скопища мюридов могли полностью истребить весь отряд.
    Так, то, чего не смогли сделать долголетние усилия имама Шамиля и его мюридов, так и не сумевших захватить и подчинить Аварию, то сделало влияние одного человека – Хаджи-Мурата. Потеряв Аварию, русские власти полностью и окончательно потеряли и свое влияние в Дагестане, отдалив на много лет его вхождение в состав Российской империи. 
     В первых числах октября 1840 года отряд генерала Голофеева вышел из крепости Грозной, имея задание провести большую карательную экспедицию по маршруту мирный аул Герменчук – Алды – Гойты – Гехи – Майртуп - Аки-юрт. Конечным пунктом экспедиции по замыслу командования должен был стать исторический центр Ичкерии - аул Ведено, который являлся резиденцией имама.
     Отряд втянулся в густой лес под Шали, и здесь произошла первая стычка. После боя отряд двинулся дальше и десятого октября вышел между Саит-Юртом и селением Автур (ныне Автуры). 
     Впереди, где-то за деревьями, в устье реки Хулхулау лежало большое селение Саит-Юрт (ныне Сержень-Юрт), куда ушли охотники Лермонтова, и оттуда долетали звуки  редкой, ленивой перестрелки. Одиночные выстрелы глухо расползались в сырой полутьме дремучего леса. По неширокой вязкой просеке тянулась единственная проезжая дорога, которую мяли и калечили сейчас колеса батарей поручиков Мамацева и Евреинова. Солдаты двигались взводными колоннами, выставив фланговое охранение. Несмотря на приказ о стремительности набега, отряд шел не спеша, осторожно прощупывая разведкой густые кусты и непроглядную темень тесно сгрудившихся сбочь дороги вековых деревьев. Пушки медленно катились по влажной земле, часто застревая в глубоких выбоинах. Длинной извивающейся змеей шел отряд. Бряцали шашки казаков, поскрипывали орудия, блестели штыки. До аула оставалось не более полутора верст, и эта таинственная тишина замершего леса, и непрекращающаяся где-то впереди перестрелка с невидимым врагом, и самая близость аула нервировали солдат.
     Утро было туманным и серым, затянутым плотною пеленою тяжелого, клочковатого тумана, скрывавшего очертания деревьев в трех шагах от позиций, и по приказанию генерала барабанщики каждые четверть часа били сбор, а горнисты играли сигналы, чтобы бредущие в полумгле отставшие группы солдат знали направление.
     Стрельба прекратилась, и вскоре охотники Лермонтова, окликнув боевое охранение условным словом, прискакали в лагерь.
     - Ваше превосходительство! – докладывал поручик генералу. – Охотники побывали в ауле. Сведения неутешительны… Вчера к вечеру в аул пришел крупный отряд под водительством Ахметхана Дышнинского. Около тысячи наездников. Плюс местные – еще сотня воинов. И горцы знают о нашем приближении! Лазутчики вели отряд еще от Шали и докладывали обо всех наших передвижениях. Чечены успели построить завалы и засеки, завалить камнями проходы. Словом, они – там, в ауле понимают, что как только рассеется туман, начнется штурм.
     Генерал, пребывая в глубокой задумчивости после доклада поручика Лермонтова, стоял у орудий, направленных на Саит-Юрт. Аул был рядом, но за белесой мглой не чувствовалась жизнь. Казалось, все вокруг замерло, лишилось голоса и звуков. Однако тишина была обманчивая, настороженная.         Везде — и возле орудий, и впереди, и по бокам, и сзади — были солдаты, казаки, саперы, егеря. А впереди… держа палец на курке, затаились мюриды.
     Около десяти часов утра туман в нескольких местах начал рассеиваться, цепляясь за верхушки кустов, пополз в стороны, обнажая горы, хребты, аул. Из-за гор выкатилось веселое, совсем не октябрьское солнце, холод спал, и озябшие за ночь солдаты приободрились.
     Позади батареи взлетели ракеты — зеленая, белая, красная… По тропинкам, с холмов и утесов, занятых куринцами, побежали в атаку солдаты.
     Штурм начался.
     Генерал Голофеев, стоя у околицы Саит-Юрта, наблюдал за боем. Он видел, как пробежали вперед солдаты, как надрывались в криках «в атаку», «на штык», «вперед» офицеры.
     Пушки, не переставая, без прицела и наводки били по аулу. Каждое ядро, каждая граната попадали в цель. Аул был велик. На его улицах и плоских крышах саклей толпились горцы.
     Вот, засучив рукава, подоткнув полы черкесок, защитники аула бросились на солдат, уже ворвавшихся на улицы.
     Охотники Лермонтова не ошиблись - в окруженном ауле было немногим более тысячи  защитников, но это были мужественные люди, на Коране поклявшиеся умереть, но не отдать селение русским.
     На тесных улочках аула кипело сражение. Обе стороны не раз сходились в рукопашной. Первая полоса засек и завалов была захвачена; на второй рубились терские казаки, охотники Лермонтовской сотни.
     -  Бить картечью по крышам! Смести противника на землю! — приказал генерал.
Четыре горных орудия поручика Евреинова открыли картечный огонь вдоль гудекана и улочки, разделявшей аул на две части.
     Дым то заволакивал аул, то, растекаясь под ветром, открывал жестокую, страшную картину резни.
Не успевшие уйти женщины обливали русских солдат кипятком, били палками и
забрасывали камнями. Солдаты кололи женщин штыками, отбрасывая их в сторону с дороги, врывались в сакли, каждая из которых бралась с бою. Захваченные улицы были объяты пламенем пожаров. Русские пушки в упор били по каменным карнизам, на которых укрепились мюриды.
     Окраины аула были взяты русскими. Желтые, красные, синие околыши и погоны, папахи, бешметы и черкески — все перемешалось, а с тропинок сбегали и сбегали новые толпы солдат, заполняя обреченный, но все еще не покоренный аул.
Завалы были разрушены. Защитные стены, преграждавшие проходы между засеками, взорваны.
     Уцелевшие мюриды отступали к саклям, бой растекался на отдельные стычки, весь аул стал местом рукопашной резни.
     Бой - жестокий, рукопашный, кровопролитный, длился до сумерек. Весь Божий день штыками, шашками, кинжалами, картечью, ружейным огнем бились обе стороны — мюриды и русские, заваливая улицы мертвыми телами.

     Наиб Ахметхан, раненный пулей в плечо, получивший удар шашкой в бедро, не покидал поля боя. Отступая в глубину аула, он сдерживал русских, окружавших гудекан. Но натиск был так силен, что мюридам, бившимся рядом с наибом, пришлось отойти к высокой башне на окраине аула.
     У башни возникла небольшая передышка, и Ахметхан оглядел людей. С ним было не более сорока-сорока пяти человек, остальные пали, защищая завалы. Мюридов осталось так мало, что через час некому будет защищать аул. Разрозненные группы где в одиночку, где по трое-четверо дрались тут и там, но их заливало солдатское море!
     Всюду сверкали штыки и гремело русское «ура». Было ясно, что Саит-Юрт падет с минуты на минуту.
     Русские стреляли вдоль улицы из захваченных саклей, из развороченных завалов. Две пушки, установленные на углу, ударили картечью слева от того места, где еще недавно шел рукопашный бой. Единорог и две ракеты свинцом и огнем брызнули по площади.
Мечеть, которую обстреляли гранатами, задымилась и медленно повалилась набок.
Урусы хозяйничали в половине аула. Стреляли в оконца, швыряли внутрь дымно рвавшиеся ручные гранаты…
     И опять команда «Вперед, вперед!» гнала их дальше, к руинам мечети, к площади, к сторожевой башне, где кипел бой.
     - В башню! Скорей! Урусы заходят со всех сторон! — закричал наиб.
На площадь ворвались егеря, они отрезали мюридов Ахметхана от остальных.
     - В башню! — вновь крикнул Ахметхан, и полтора десятка оставшихся в живых защитников аула вбежали в старую темную башню, поднимавшуюся над гудеканом.
     Аульская площадь быстро заполнялась солдатами.
     Увлекаемый рвавшимися вперед спешенными охотниками, Лермонтов, поглощенный горячкой сражения, не заметил, как оказался на площади у развалин мечети и увидел прямо перед собой трехъярусную сторожевую башню, темной громадой уходящую в ночное небо.
     К башне с окрестных улочек стягивались казаки и солдаты, укрываясь за саклями и стволами деревьев.
     - Гляди, гляди, в башню побегли гололобые! Поховалися в башне. Эй, хлопцы, остерегись! — закричали казаки, видя, как несколько мюридов, отстреливаясь, вбежали в башню.
     - Ховайтесь за сакли - ожгут гололобые! — закричали казаки появившимся на противоположной стороне площади солдатам.
     Из башни грянули выстрелы, пополз пороховой дымок, из щелей и бойниц высунулись стволы ружей.
     - Окружай с поднизу, с поднизу заходи!
     К этому времени совсем стемнело, и башню окружили кострами, наглухо блокировав и завалив вход валунами.

     В свете пожаров казаки продвинулись еще ближе к северо-западной части аула, где засели в саклях около ста мюридов, яростно огрызавшихся огнем. Но русские  методично, сакля за саклей, выбивали мюридов из дворов и подвалов.
     Кровавая драма подходила к концу, но выстрелы и взрывы гранат еще долго раздавались по аулу. Суматоха вокруг не затихала. Солдаты, опьяненные боем, охваченные сознанием победы, стреляли, кричали что-то… 
     Орудийный огонь прекратился. 
     Глухая, мрачная ночь затянула окраину аула плотным мраком, и мало-помалу бой затих…