Глава 7. Эксперимент

Вполне естественно, что Клара, воодушевлённая успехом своего начинания, чувствовала себя очень довольной собой, а также и Теккереем, и жизнью в целом; если бы это довольство осталось в должных границах, скорее всего, удобное местожительство, предоставленное Кларе, осталось бы за ней на годы, а не на недели, как оказалось. То, что она успешно приноровилась к образу жизни обитателей Килнеддера, доказывалось растущей приветливостью леди Джорджианы, а также тем фактом, что сэр Александр дважды обращался к ней за советом, - один раз в связи со строительством коттеджа он желал узнать о сельской архитектуре в Австрии, а другой – по поводу больной женщины в деревне, которой надо было почитать вслух Библию, так как леди Джорджиана в тот раз забастовала. Клара с готовностью выложила всё, что она знала об архитектуре, и согласилась почитать. Хотя оба эти порыва диктовались лишь желанием быть настолько полезной своим работодателям, как полезна была Бекки Шарп обитателям Королевского Кроули, она была изумлена, когда спустя два дня почувствовала неподдельный интерес и к коттеджу, и к больной женщине, что весьма облегчило её задачу.  Она, к своей радости, сделалась нечувствительна к сквознякам, - справедливая награда за улыбку, с которой она переносила их целую неделю. В классной комнате не было нужды лицемерить, учитывая, что она всегда страстно желала иметь домашних питомцев, не меньше чем кукол, и тем в большей мере, что баронесса не могла вынести в доме даже канарейки. А что до Эллы, то девочка завладела её сердцем с первой же минуты.
И всё было бы хорошо, если бы её врождённая опрометчивость, от которой бессмертная Бекки, уж конечно, была свободна, не подтолкнула её провести ещё один эксперимент.  Судьбоносные строки из «Ярмарки тщеславия» ещё нуждались в дальнейшем доказательстве. Не то чтобы она мечтала повергнуть какого-либо поклонника к своим стопам прямо сейчас, ибо, хотя брак оставался её конечной целью, она ещё не вполне насладилась воздухом свободы; но всё же, для пущей уверенности, хотелось бы знать, не одурачил ли её Теккерей. Её любопытство было неподдельным; хоть ей и исполнилось двадцать, она, по причине затворнической жизни баронессы в последние годы, была более неуверенна в своих чарах, чем многие девочки пятнадцати лет. Пора было внести ясность. Однако, бросая взоры вокруг в поисках подходящего предмета, она не находила никого хотя бы отдалённо подходящего. Мистер Тодд однозначно был не в счёт. Её врождённое великодушие не позволяло ей нарушить его спокойствие, и так уже потревоженное сквозняками и зверинцем, кроме того, не такого ей хотелось. Визитёры приходили и уходили, а они с Эллой обедали вместе со всеми, но любая попытка самого мимолётного флирта с одним из молодых людей спортивного типа, вместе с которыми сэр Александр охотился на куропаток, казалась неосуществимой из-за всевидящей леди Джорджианы. Правда, старший брат Перси ожидался в скором времени домой, но, при ближайшем рассмотрении, Клара отказалась от мысли о нём. Она, конечно, опрометчива, но не настолько же!
Затем, совершенно неожиданно, подвернулась возможность.
- Опять этот ужасный вечер!
Говоря это, леди Джорджиана бросила записку через чайный стол. 
Была вторая половина воскресенья и, согласно установившемуся обычаю, в холле пили чай en famille.
- Полагаю, надо идти, раз они ходят к нам. Но вечера у Драмкаски – это такая мешанина! У бедной Мейбл такие … широкие взгляды.
Сэр Александр пробормотал какое-то замечание, не слишком благочестивое, несмотря на всю его религиозность.
- В четверг я собирался обмерить новые строительные участки, но теперь не получится. Мы должны быть дружелюбны, э?
- Она просит привести детей. Мистер Тодд, будьте любезны, оставьте окно в покое! Душно невыносимо! Как же нам справиться?  В коляске больше пяти человек не уместится, даже с Перси на багажнике. Вы же не возражаете остаться дома, мистер Тодд? А то ещё простудитесь в коляске! – её милость холодно улыбнулась над тем, что, по её мнению, являлось шуткой.
- Мисс Вуд приглядит за Перси, так же как и за Эллой, не так ли, мисс Вуд? Мейбл не будет против вашего появления, не рассчитывает же она, что я сама буду смотреть за детьми. Кроме того, она не так уж фешенебельна.
- Собаки тоже поедут? – спросила Элла, прожёвывая хлеб с маслом.
- А моя соня? – встрял Перси. – Уверен, Марк будет сидеть тихонько у меня в кармане.
- Без чепухи, дети, пожалуйста, - сказала леди Джорджиана, следя за движениями мистера Тодда, хотя бедный малый в эту минуту был занят булочками, и в сторону окна даже не смотрел.
- Но ведь она не фешенебельна? – настаивал Перси.
- Да, но сони – это её красная черта, - сказала Клара, поднимая довольно- таки злой взгляд от чашки, - а вот гувернантки – нет. Большая удача для меня, ведь мне так хочется побывать на настоящей вечеринке в саду.
- О, что вы, мисс Вуд! – умиротворяюще воскликнул сэр Александр. – Никто не собирается проводить красную черту на вас, даже будь вы…
- Соней?
Тут Элла и Перси в восторге чуть не попадали со своих стульев, а сэр Александр едва не потерял достоинства, поперхнувшись чаем, в то время как леди Джорджиана, не увидевшая ничего смешного, решила, что покойная баронесса давала своей протеже слишком много воли.
- Вот жалость, что Генри ещё не приедет в четверг, - заметила она, восстанавливая общее спокойствие. – Он – единственный человек из всех, кого я знаю, кому нравятся вечеринки в саду.
- Но Хэл же не человек! – возразил Перси, на что получил ответ заниматься своим делом, которое, на данный момент, заключалось в том, чтобы вытащить локоть из джема.
…
Четверг оказался ещё более серым днём, чем обычные осенние дни в Шотландии, однако он сулил Кларе приятное волнение нового опыта, которое она ощутила, выйдя из коляски и оказавшись перед огромным красным замком, в котором нынче собралось хорошее общество из целого графства и даже соседних. Миновав, в свою очередь, терпеливо улыбающуюся хозяйку, Клара обнаружила, что людской поток выносит её из дверей на самую высокую из террас, что одна за другой спускались на лужайку. Крепко сжимая ладошки своих подопечных, она старалась не потерять из виду розовые перья на шляпе леди Джорджианы, но уже они мелькали еле различимой точкой среди моря других перьев, цветов и оборок, и каждое движение толпы уносило их всё дальше.
- Не нужно держаться меня, - сказала леди Джорджиана, когда они вышли из экипажа. – Дети здесь хорошо ориентируются.
Что ж, Клара решила так и сделать.
Оглядываясь с нетерпеливым любопытством,  она, не прошло  и десяти минут, поняла, что большинство людей, явившихся сюда за развлечением, вовсе не развлекаются. Некоторые хозяева обладают даром правильно перетасовать своих гостей, а у других это не получается, и Клара увидела, что миссис Дансмор, скорее, терпит это огромное собрание, чем наслаждается им. Около двадцати молодых людей в национальной шотландской одежде маршировали  туда-сюда по лужайке, фанатично наяривая на своих волынках. Обеспечив своим гостям этот праздник для глаз и ушей, - не говоря уж о празднике вкуса, устроенном в столовой, - хозяйка замка Драмкаски посчитала долг гостеприимства  выполненным. Однако гости шлялись неприкаянно группками по двое-трое, недоверчиво оглядывая друг друга. У Клары сложилось впечатление, что тут никто никого не знает, и действительно, благодаря тому, что леди Джорджиана называла широтой взглядов миссис Дансмор, - широтой, которая охватывала не только почтенный класс арендаторов, но даже «презренных торговцев», - парк Драмкаски сейчас объединял элементы, которые и более искусному хозяину было бы трудно поддерживать в равновесии.  Отсюда это чрезмерное использование лорнетов, отсюда эти надменно приподнятые брови. Вы почти что слышали жужжание вопросов «кто все эти люди?» и «откуда она их всех взяла?», а между тем в тёмных уголках сидели заброшенные одинокие старые дамы в старомодных шляпках, очевидно настолько подавленные общей атмосферой, что невозможно было не пожалеть их.
И все же само присутствие этих утомлённых людей, в их лучших нарядах, не могло не оживлять сцену. Один солнечный луч мог бы превратить унылую картину во что-то великолепное, Клара чувствовала это, оглядываясь вокруг. Как бы то ни было, Клара не могла вволю налюбоваться зрелищем за те два часа, что она уже здесь была. То, что для большинства присутствующих было скучным и привычным, ей представлялось удивительным, почти невероятным. Она так изумлялась, что, по сравнению с ней, даже Элла казалась пресыщенной. Клара никогда не видела таких аллей, таких террас, такого продуманного сочетания цветов различной окраски,  она бы никогда не подумала, что кто-либо, кроме принца или эрцгерцога, мог бы жить в доме с таким обилием окон и башенок. По сравнению с этим Килнеддер был не более чем коттедж. Этот дом восхищал её и волновал гораздо больше, чем детей, на которых сказалась скука, разлитая вокруг, и которым скоро надоели волынки, и даже танец с мечами, исполненный на деревянной платформе, установленной на лужайке, не произвёл на них впечатления.
- Я слышал, в конце этой аллеи есть птичий вольер, - сказал Перси. – Пойдём посмотрим.
Но не успели они дойти до вольера, как были настигнуты леди Джорджианой, выглядящей почти возбуждённой.
- Элла! Перси! Идёмте со мной, дорогие! Алиса и Шарлотта хотят взять вас на озеро. Они ждут вас в лодке. Не беспокойтесь, мисс Вуд, мадемуазель Дюпон будет с ними, а больше лодка не выдержит.
И через минуту Клара обнаружила себя стоящей на террасе в полном одиночестве посреди толпы. То, что леди Джорджиана взяла на себя труд самолично отвести детей, ошеломило её. Уже позднее она узнала, что мать Алисы и Шарлотты - герцогиня, что, конечно, многое объяснило.
- Что ж, теперь можно вволю поглазеть, - подумала она с бодрым расположением духа, быстро вернувшимся к ней после минутного уныния. –  Надо поискать хороший обзор.
И, позабыв о своей покинутости, она в течение получаса наслаждалась прекрасным видом, устроившись на скамейке в уголке, в то время как поток её мыслей тёк свободно, не сдерживаемый внешними обязательствами.
- Какое количество великолепно пошитых платьев (хотя они не вполне умеют их носить!) и пышных причёсок!  Интересно, много ли у них своих волос, и все ли платья оплачены? Той даме не меньше восьмидесяти; и охота же тащиться на вечеринку в восемьдесят лет! А какой отвратительно богатой она выглядит! Эта соболиная накидка наверняка заставит всех женщин позеленеть от зависти. Причудливое сочетание старости и расточительства, выказываемое этим сморчком, недолго ещё будет тяготить земную поверхность, я так думаю. Если б я разрушилась до такой степени, я предпочла бы остаться дома и возносить молитвы, - хотя, кто знает! – может мне бы захотелось увидеть, как вон тот мужчина поворачивает голову, чтоб взглянуть на меня. И как ему это только удаётся, с такой-то толстой шеей! Экая выставка апоплексических особей сильного пола, - (сильного! Фройляйн Поль не понравилось бы это словцо!) – слишком уж они фиолетовые на мой вкус, а кто помоложе, те – кирпично-красные, видимо, переходная стадия к фиолетовому. Надо сказать, не больше одного на десяток женщин. Неудивительно, что так много незамужних мисс. Интересно, они флиртуют напропалую? По их виду не скажешь. Знают ли эти женщины здесь, что все эти мужчины буквально в их власти? Догадываются ли эти мужчины, что я – даже я, в своём простом чёрном платье, - увижу их у своих ног, если захочу, - если верить Теккерею. Узнаю ли я это наверняка? Я выгляжу бедной, одинокой, жалкой, раз эти прекрасные дамы так высоко поднимают брови, проходя мимо моей скамейки, но на самом деле я так же богата, как и они, ведь я тоже женщина, и, может быть, больше женщина, чем все они. Кажется, здешняя публика постепенно обретает равновесие, уже не так ожесточенно лорнируют друг друга.  Но мне право жаль тех заброшенных старушек в уголке, - особенно ту в лиловой шляпке, что сидит под кедром, -  никто её не привечает.
Через некоторое время Кларе пришло в голову, что террасы пустеют, через открытую дверь она заметила людей с чайными чашками в руках, - переполненная столовая не вмещала всех, - и вспомнила, что голодна. 
- Ясно, что обо мне никто не позаботится, значит, придётся мне позаботиться о себе самой, - решила она, хладнокровно оценив ситуацию.
Пройдя сквозь ряд чудесно обставленных помещений, в каждом из которых ей хотелось задержаться, она с трудом нашла дорогу к одному из чайных столиков, расположенных вдоль стен огромной обеденной залы, на котором груды сэндвичей и пирожных ожидали страждущих, но вот приблизиться к ним было возможно лишь обладая изрядной долей самонадеянности и крепкими локтями. Клара, не лишённая ни одного из этих качеств, скоро жевала так же удовлетворённо, как и любая девушка, имевшая к своим услугам cavaliere servente (итал. рыцаря – прим. переводчика). Однако скоро она задумалась о том, чтобы выйти отсюда, ибо атмосфера была такой, которую и мистер Тодд назвал бы «душной»; огромные охапки цветов, кивавшие головками из массивных серебряных ваз, лишь усугубляли духоту. Но как только она поставила чашку, ей в голову пришла мысль. Она как воочию увидела одинокую старую даму в лиловой шляпке под кедром.  Конечно, она тоже голодна, но каковы её шансы раздобыть чашку чая! Ясно как день, у неё нет ни физических, ни душевных сил на такой подвиг. Придётся ей уйти домой без чая, сказала себе Клара с чувством, похожим на угрызения совести, при мысли о том, сколько же пирожных она съела. Как бы переправить к кедру хоть что-нибудь из окружающего её изобилия?
- Ещё чашечку, пожалуйста, - сказала она слуге, ибо решилась на попытку. Глупо, скорее всего, чай может пролиться, и что ей за дело до этой старой дамы; Бекки Шарп, уж конечно, не одобрила бы такое смешное донкихотское побуждение, учитывая, как мало шансов на то, что у дамы в лиловой шляпке есть хоть какое-то состояние; но если Клара поддавалась порыву, логике приходилось отступать.
Как ей удалось проложить путь сквозь толпу, с полной чашкой в одной руке и тарелкой сэндвичей в другой, она так и не поняла.  Она уже начала спускаться по ступенькам террасы, как это произошло. Наступив на подол платья, она споткнулась, чашка опасно накренилась и опрокинулась бы наземь, если б не была оказана своевременная помощь.
Спасителем оказался довольно крепкий юноша в костюме для езды на велосипеде.
- Послушайте! Так не пойдёт, - непринуждённо обратился он к ней, подхватив чашку с блюдцем. – Что это вы делаете?
- Питаю голодных, - взглянув ему в лицо и найдя его приятным, сказала Клара. – По крайней мере, пытаюсь.
- Где голодные?
- Вон там, под кедром. Видите бедную старую даму в лиловой шляпке?
- Без помощи вам туда не добраться.
- Так помогите, - сказала Клара, смеясь.
- Это я и собираюсь сделать. Раз уж эта чашка оказалась у меня в руках, мне остаётся только вручить её вашей тёте, …или бабушке?
- Ни то, ни другое. Я с ней незнакома, но уверена, ей хочется чаю, а так как я сама уже выпила чаю, то настроена милосердно и хочу помочь тем, кому это не удалось. Хотя опасаюсь, что, если будем и дальше так расплёскивать чай, в чашке останется не больше половины ко времени, как мы доберёмся до кедра.
Они бок о бок спускались по ступенькам, Клара с тарелкой сэндвичей, её новый знакомец судорожно балансировал чашкой, держа её обеими руками, и они разговаривали так, словно были давно знакомы. Кларе и правда казалось, что она уже встречала раньше этого молодого человека; было что-то смутно знакомое в его широком кирпично-красном лице и дружелюбной улыбке. Он не был красивым, зато был трогательно юн; она приняла бы его за откормленного школьника, не будь он слишком рослым для этого. Даже то, что он забыл представиться, показывало, насколько девственны его представления о благопристойности; несмотря на это, он мог бы быть довольно забавным товарищем.
Обладательница лиловой шляпки, переполненная недоверием и благодарностью, лишь неуверенно смеялась, когда два самозванных ангела милосердия объяснили ей цель своей миссии. Заметив её смущение, Клара решила за лучшее поскорее удалиться, было бы невежливо остаться стоять и наблюдать, как старушка выливает расплескавшийся чай из блюдца обратно в чашку, что ей, очевидно, страшно хотелось сделать.
- Что мне делать с оставшимися сэндвичами? – спросила Клара своего товарища, её глаза смеялись.  Хотя миссия была выполнена, молодой человек, с которым она так неформально познакомилась, и не думал покидать её. «Бедный малыш явно боялся, что я оставлю ей всю эту гору сэндвичей, так что мне пришлось пощадить её и унести их. Теперь, похоже, я прикована к ним на весь остаток дня».
- Выбросим их за этими рододендронами! – беззаботно сказал упитанный юнец.
Но совесть Клары возмутилась.
- Кто-то должен их съесть. Где-то здесь есть птичий вольер. Мы отнесём их птицам.
Её спутник явно обрадовался.
- Блестяще! Я знаю, где вольер. Сюда!
Он с готовностью направился в малолюдную аллею.
- Надеюсь, что сэндвичи с помидорами им не повредят, - сказала Клара, просовывая кусочки в клетку, где яркое семейство попугайчиков-неразлучников печально дрожало под серым небом.
- Дайте им ещё,  вы же не так строги.
- Откуда вы знаете, что нет?
- Потому что вы так не выглядите.
- По правде говоря, не знаю, как я выгляжу, - имею в виду, в этом отношении.
- Я могу вам сказать, с вашего разрешения.
- Лучше не надо, - быстро сказала Клара, снова поворачиваясь к птицам.
Но под ресницами, в то время как она крошила следующий сэндвич, заискрилось веселье, вызванное неожиданно пришедшей ей в голову мыслью. Вот перед ней мужчина, - и вот возможность поставить опыт, так давно задуманный. Не будет вреда, если она испробует свои силы на этом пышущем здоровьем юнце, один вид которого уже служит гарантией его лёгкого отношения к жизни. А иначе как ей убедиться в верности теории Теккерея? Как конкретно она осуществит свой план, она об этом не задумывалась. Её женская суть укажет путь, она была в этом убеждена, хотя сама убеждённость невольно смущала её. «Тут нечего опасаться, я, скорее всего, больше никогда с ним не встречусь. Наверняка не встречусь! Так что берегись, мистер Краснорожий!»
Энергичным движением, полным решимости, она протиснула ещё один кусочек сэндвича сквозь прутья, и отвернулась от клетки. Бесёнок, овладевший ею, заставил её глаза ярко заблестеть.   
- Все напились чаю, - объявила она, стряхивая крошки с юбки. – Лиловая шляпка, птички, я… . Ну а вы? Только выразите желание, и я предоставлю вам полную свободу!
И она посмотрела на него с такой улыбкой, которую ни один юнец двадцати лет от роду не променял бы на свободу.
- Я не хочу чаю, - стойко ответил юноша, хотя на самом деле хотел, так как проехал на велосипеде двадцать миль и пропустил не только чай, но и завтрак ввиду своих неотложных дел.
- Тогда что вы собираетесь делать?
- Это зависит от вас.
- Разве? Я собираюсь отдохнуть вон на той скамейке, откуда можно видеть птиц. У них перья яркие, как солнечные блики.
- Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
- Как я могу возражать, но, пожалуйста, сделайте что-нибудь с этой тарелкой.
- Я поставлю её внутрь вольера, и её найдут.
- Вы сможете? Тогда возьмите для меня несколько этих зелёных перьев, что они потеряли. Осторожно, он вас клюнет! – воскликнула она, в то время как он распростёрся на земле и просунул руку, к которой бросилось рассерженное красно-зелёное облачко, далеко в клетку.
- Ах, клюнул! Боже, у вас кровь! Вы очень добры, но не надо перьев! Я только хотела показать их моему … приятелю. 
Она чуть было не сказала «моему ученику», но вовремя остановилась, ему было незачем знать, что она гувернантка. Лучше уйти бесследно, так же как появилась.
Его румяное лицо омрачилось.
- Я думал, это для вас, но если это вашему приятелю, тогда…, - и он ожесточённо потёр кровоточащий палец.
- Очень милому приятелю, уверяю вас, - сказала Клара с хитрой улыбкой, беря у него перья.
«Не такому милому, как вы, клянусь», подумал юноша, но не осмелился сказать это вслух.
Он подумал это от всего своего девятнадцатилетнего взволнованного сердца. Сидя на скамейке подле неё, наблюдая, как её ловкие белые пальчики – перчатки она сняла – скручивают яркие перья, он думал, что никогда не видел никого, столь же очаровательного, как эта девушка с блестящими глазами, чьё энергичное лицо не имело ничего общего со смертельно скучными лицами толпы вокруг, и которая, посреди людей, занятых лишь собой и своими нарядами, одиноко прошла эксцентрической тропинкой милосердия. Он не был знатоком женской красоты, иначе он бы понял, что её и хорошенькой назвать нельзя, - если это возможно, конечно, быть двадцати лет, иметь хорошее здоровье и настроение, румянец на щеках, алые губы, золотой отблеск волос и не быть при этом хорошенькой.  Что до меня, не думаю, что это возможно, и этот очень юный человек так и не думал, но просто смотрел во все глаза и упивался созерцанием, и чувствовал, что его, обычно ровное, сердцебиение учащается под спортивной курткой настолько явно, что Клара, если она и не слышала его физически ушами, ощутила его душой, и была вынуждена склониться над перьями, чтобы скрыть лицо. Всё происходило с пугающей быстротой. Она даже не рассчитывала на такой быстрый успех.
- Зелёный – мой любимый цвет, - заметила она, всё ещё занятая перьями. – Он означает надежду, вы знаете. А я из тех людей, что надеются, - надеются на то, что обычно не происходит.   
- Не похоже, чтобы это вас печалило.
- Нет, потому что я этого себе не позволяю. Я привыкла приспосабливаться. Видите ли, я обнаружила, что если не надрываться, борясь с обстоятельствами, то со временем взмываешь над ними с лёгкостью поплавка.
- Так вы поэтому выглядите такой … такой умиротворённой? Мне кажется, что вы – единственный радостный человек здесь сегодня.   
- Сказать по правде, мне тоже так кажется. Говорят, что британцы даже радуются уныло. Сегодня я в этом убедилась. Подумать только, гулять по этому чарующему парку с его чудесными деревьями и великолепными цветами, и даже не брать на себя труд любоваться ими. А если они чем и любуются, так только сами собой и своими нарядами, и чувствуют себя несчастными, если кто-то оделся наряднее, чем они. Не могу этого понять! Если у кого-то красивая одежда, то мне от этого только лучше. Взгляните на розовое платье вон там, да это просто пиршество для глаз. Я получаю от этого зрелища удовольствия больше, чем сама обладательница платья, ведь перед ней нет зеркала. Я положительно благодарна ей за её розовое платье, и её стоит пожалеть за то, что она вынуждена лицезреть моё черное. В этом смысле розовое платье - больше моё, чем её; так и всё, на что я смотрю, становится моим.  Эта лужайка, цветы, сам огромный замок, - все они радуют моё зрение не меньше, чем зрение миссис Дансмор, и предназначены для меня, так же как и для неё.
- Да вы, я вижу, философ, - сказал её спутник, внимательно её выслушав. – Однако, - в голосе проскользнуло сомнение, - всё это будет вашим очень недолго.
- За пределами этого парка есть ещё много прекрасных вещей. Да каждый закат и каждый восход предназначены только для меня одной, - что может помешать мне хотя бы думать так? – красота дальних видов, море, даже витрины  на Принцесс стрит, - они для меня и для каждого. Как можно скучать в таком окружении? Даже самая заброшенная просёлочная дорога, в самый серый денёк, без единого луча солнца… .
- Там где вы, солнечный луч появится обязательно! – заявил её слушатель, решившись очертя голову на комплимент, спрашивая себя между тем, был ли прежде в этом мире кто-то столь же пленительный?
Клара смущённо рассмеялась. Увлёкшись рассуждениями, она почти  позабыла о поставленной перед собой задаче, но разве это не сыграло ей на руку?
- И почему нас не учат этому в школе? Вам стоит читать лекции о … о том, как сохранять бодрость духа и всё такое.
- О нет, не пойдёт! – беззаботно сказала Клара. – Вы, мужчины, первые будете бранить меня за это. Мне часто говорили, что бодрость – самое неинтересное свойство человека, что мужчинам нравятся таинственные особы со скорбными глазами и опущенными уголками губ. Бодрость! Фи, как прозаично! Но у меня нет выбора, понимаете, человек должен соответствовать своей наружности. Чтобы артистически придать себе меланхоличный вид, необходимо, просто необходимо иметь овальное лицо, рот правильной формы, соответствующий цвет лица. Невозможно иметь интересно печальную наружность с лицом, круглым как циферблат, с цветом лица как у яблока, нечего и пытаться!  Что-то такое есть в круглой форме, что никак не сочетается с безутешностью. Что могу я поделать, если мои щёки не хотят бледнеть, а уголки губ ползут вверх.
- Честное слово, это…это, нет, не могу! – выкрикнул её спутник, в восторге подпрыгивая на скамейке и придвигаясь к ней, благодаря этому, ближе. – Да вы счастливы просто потому, что живёте!
Время пролетело так незаметно, что Клара была поражена, вдруг заметив на террасе розовое оперение леди Джорджианы, зорко окидывающей взглядом окрестности.
Она быстро встала.
- Меня ищут, мне надо идти.
- Только не это! – на лице её собеседника появилось отчаянное выражение, как будто случилось что-то в высшей степени непредвиденное.
- Я должна, - сказала Клара, посмотрев на него почти ласково, что уже не имело значения, так как эпизод подходил практически к концу.
- Но, послушайте! Разве мы больше не увидимся? Я имею в виду – не сердитесь – сегодня был такой чудесный день, и – и, может, вы дадите мне что-нибудь на память – нет, конечно, я и так не забуду, но … я имею в виду…
- Ну что вы! – смеясь, воскликнула Клара, не думая, что ей стоило бы изобразить изумление, ведь она уже была в полной безопасности. – Что я могла бы дать вам?
- Что-нибудь! Одно из этих перьев, – вот это, зелёное, ведь вы сказали, что зелёный – цвет надежды!
Он произнёс это так просто и серьёзно, что Клара ощутила моментальную тревогу. Не зашла ли она слишком далеко?
- В этом нет смысла, - быстро ответила она. – Раз не на что надеяться.
- Но вы должны дать мне это перо, я пострадал из-за него.
Он был так похож на школьника-переростка, говоря это, что Клара чуть не расхохоталась.
- Не сегодня, в другой раз. Если будет этот другой раз. Но я не могу медлить. Меня зовёт леди Джорджиана.
- Леди Джорджиана? – он резко повернулся к террасе; раздался крик, Элла бежала по аллее и кричала во весь голос:
- О, мама! Мама! Это Хэл! Хэл приехал!